— Спасите меня! Спасите нас всех! — словно призывала их в свидетели и одновременно молила о помощи Джульетта. — Он грозится нас зарезать!
Соседи ничуть не сомневались ни в нежной преданности Ромео своей Джульетте, ни в привязанности Тарчинини к своим детям, однако ради собственного развлечения сделали вид, будто на мгновенье поверили словам Джульетты. Кто-то уже задавал ей каверзные вопросы, другие лицемерно пустились утешать несчастную, и синьора Тарчинини, дабы закрепить победу, громко объявила:
— Этот человек без чести и совести решил меня бросить, оставить на произвол судьбы своих детей, чтобы под чужим именем сбежать в Бергамо, где его ждет какая-то потаскуха! Ma che! Моя бедная мама не для того произвела меня на свет, чтобы со мной обращались как с ненужной подстилкой!
Ропот одобрения подтвердил синьоре Тарчинини, что все разделяют ее мнение относительно намерений ее покойной матушки. Ромео пытался вставить слово, но тщетно. Мало того, сосед снизу, старый холостяк, видно, давно втайне завидовавший их семейному счастью, осуждающе заметил:
— И кто бы мог подумать, в вашем-то возрасте и при вашем положении, стыдитесь, синьор!
Это переполнило чашу терпения Тарчинини. Для начала он выругался как последний безбожник, в результате все как по команде замолкли, и он, воспользовавшись этим временным затишьем, завопил:
— Я еду в Бергамо, чтобы провести там секретное расследование, поэтому начальство решило, что мне лучше взять другое имя! И к тому же я ни перед кем не обязан отчитываться! А ты, Джульетта, учти, что, если ты не перестанешь строить из себя идиотку и будешь и дальше отравлять мне жизнь своими оскорбительными подозрениями, обзывать меня при людях последними словами и устраивать мне бесконечные скандалы, я разведусь с тобой, а детей заберу себе!
В ответ на провозглашенный супругом план действий синьора Тарчинини заунывно и горестно запричитала, чем произвела не самое выгодное впечатление на аудиторию, потом, укрощенная страшной угрозой, сгребла детей и, этакое воплощение невинной матери-страдалицы, вернулась к покинутому семейному очагу. А когда за ней последовал Ромео, стали потихоньку расходиться и соседи, оживленно комментируя событие и стараясь перещеголять друг друга в мрачности предсказаний, хотя в глубине души ни один из них не поверил ни слову из того, что было только что произнесено на лестничной площадке, не говоря уж о том — и это было известно каждому — что развода в Италии просто-напросто не существовало.
Когда они снова оказались у себя в гостиной, Тарчинини с упреком и горечью в голосе поинтересовался:
— И тебе не стыдно, Джульетта?
По правде говоря, теперь, когда гнев немного утих, синьоре Тарчинини действительно стало слегка стыдно.
— Неужели ты и вправду посмеешь отнять у меня малюток? — попыталась она увильнуть от ответа.
Вместо ответа супруг заключил ее в объятья.
— Ты когда-нибудь перестанешь меня ревновать, сколько можно?
— Ты такой красивый...
Это замечание настолько соответствовало его собственным убеждениям, что Ромео радостно рассмеялся. И по заведенному в семье обычаю ссора завершилась страстными поцелуями, слезами и счастливым детским гвалтом.
***
Тарчинини как раз надевал свои шлепанцы, когда ему в голову вдруг пришла мысль, от которой он застыл на месте, одновременно ощутив надвигающуюся смертельную опасность и осознав, что выдал порученное ему задание. Увлекшись красноречивой перепалкой, они с Джульеттой разболтали всем кому не лень, что комиссара Тарчинини направляют в Бергамо с каким-то таким серьезным заданием, что ему даже придется действовать там под чужим именем. От стыда и страха Ромео на мгновенье потерял контроль над собой. Вошедшая в комнату супруга, заметив состояние мужа, остановилась как вкопанная.
— Ma che, мой Ромео! Что с тобой?!
Он посмотрел на нее, как смотрят на столпившихся у изголовья близких умирающие, и уже слабеющим голосом простонал:
— Ах, Джульетта... если бы ты знала... может, ты меня сейчас погубила!..
Получив необходимые разъяснения, Джульетта провела остаток дня и изрядную часть ночи, пытаясь убедить супруга отказаться от задания, которое теперь, когда тайна раскрыта, слишком опасно для отца шестерых детей. В сущности, Ромео охотно подчинился бы разумным доводам жены, если бы его не удерживало от этого шага уязвленное самолюбие. Не мог же он, не осрамившись, вот так взять и заявить Челестино Мальпаге, что отказывается от порученного задания под тем предлогом, что по неуместной болтливости супруги, да и его самого тоже, возможно, оповестил о своих планах гипотетического противника и теперь подвергает себя смертельному риску. Ночь чета Тарчинини провела — хуже не бывает. Терзаемая угрызениями совести, Джульетта почти не сомкнула глаз, а всякий раз, когда ей удавалось хоть ненадолго заснуть, перед ней возникали кошмарные видения, хоть и различающиеся по декорациям, но с неизменным главным героем в лице комиссара, которого всякий раз убивали самыми изощренными методами, порой свидетельствуя о наличии у мучителей прямо-таки незаурядной изобретательности.
Собираясь наутро в школу, малыши сразу же уловили весь трагизм ситуации, и необычное для этого семейного очага безмолвие красноречивей всяких слов говорило о том, что тут назревало нечто серьезное. Младшие не решились задавать родителям никаких вопросов, лишь один Ренато, обратившись к матери, поинтересовался, что же все-таки случилось. Вместо ответа мамаша разразилась рыданиями. Это произвело на него такое впечатление, что он, вопреки своему обыкновению, промолчал и даже, не стал добиваться ответа. Когда дети прощались с отцом, Джульетта не выдержала и мрачно, едва сдерживая рыдания, проговорила:
— Поцелуйте покрепче папу, дети мои... Один Бог знает, суждено ли вам снова его увидеть!
После этих слов она жалобно застонала, ее примеру тотчас же последовали и девочки, ровно ничего не понявшие в семейной трагедии, но выражавшие таким образом полное доверие маминой интуиции. Ромео крепко прижал к груди каждого представителя своего потомства, а когда настала очередь Ренато, с пафосом произнес:
— Итак, ты уже слышал вчера, сын мой Ренато, что я, твой старый отец, снова готов пожертвовать собой во имя торжества Правосудия. Не исключено — я подчеркиваю: не исключено — что мне суждено погибнуть, выполняя свой долг. Если так произойдет, прошу тебя, не забывай отца и всегда и во всем поступай, как я тебя учил. Надеюсь также, что ты позаботишься о матери и малышах!
Растроганный до глубины души, Ренато дрожащим голосом заверил, что в случае чего приложит все усилия, чтобы быть достойным такого выдающегося отца. Когда малыши уже выходили из квартиры, родители услышали, как Фабрицио спросил, обратившись к старшему брату:
— А что, наш папа правда скоро умрет?
Этот невинный вопрос снова бросил супругов в объятия друг друга.
Когда час пробил, Джульетта Тарчинини — одевшись по такому случаю во все черное — проводила мужа до пьяццы Бра, где останавливался автобус, следовавший из Милана на Брешию и Бергамо. Всю дорогу комиссар не переставая наставлял супругу:
— Запомни хорошенько, Джульетта, что с этого момента я профессор Аминторе Роверето. Смотри уж, будь повнимательней, поняла?
— Ma che, Ромео! За кого ты меня принимаешь? Все понятно. Теперь я синьора Роверето...
Она глубоко вздохнула.
— А все-таки, знаешь... В моем возрасте уже трудно привыкать к чужой фамилии, а ты как считаешь?
— Ведь ты же знаешь, что это просто военная хитрость, поняла?
— Так-то оно так, только у меня такое чувство, будто я изменяю тебе с этим Аминторе Роверето...
Тарчинини заговорщически подкрутил ус и игриво заметил:
— А знаешь, это неплохая мысль!
На пьяццу Бра они прибыли в тот момент, когда шофер автобуса уже начал выкрикивать имена пассажиров. Тарчинини с женой, целиком поглощенные близкой разлукой, не обращали никакого внимания на то, что происходит вокруг.
