Быстро проходит время. Кориш бегает за коровами, старается постичь немудрую науку плетения лаптей, слушает дедову волынку. Хорошо ему с ласковым дедом Опоем.

«Какой хороший человек дед Опой! — думает Кориш. — Он, наверное, никогда не станет меня ругать и бить, как дядя Пётр. Я теперь никуда не уйду от деда Опоя. Всегда буду с ним стадо пасти».

Солнце поднялось выше. Стало жарче. То одна, то другая ужаленная слепнём корова, не разбирая дороги, неслась в сторону. Кориш бросал лапти и бежал за ней. К обеду он совсем устал.

— Погоним, Кориш, стадо в ельник, к Сухому оврагу, — сказал дед Опой. — Там скотина немного отдохнёт в тени.

Пригнав стало к Сухому оврагу, дед Опой послал Кориша в деревню за обедом:

— Сбегай, сынок, за обедом. Сегодня все в деревне на сенокос ушли и нам обеда не принесут. Я пока один посторожу.

Кориш вышел на дорогу и пошагал в Чодранур.

До деревни было не близко — версты две. Сначала дорога шла через паровое поле, потом через рожь. Кориш шёл по узкой меже. Нещадно палило солнце, с нагретого поля дул горячий ветер. В зарослях ржи пестрели цветы: качали своими голубыми головками васильки, как серебряные кольца сверкали ослепительно белые ромашки, зеленели сочные листья щавеля. Вокруг цветов кружились пчёлы, порхали пёстрые бабочки, и Кориш то и дело останавливался, разглядывая их...

Возле самой дороги росла одинокая берёзка, в её тени было не так жарко, и даже горячий ветер казался прохладнее... Вдруг Кориш почувствовал тонкий укол в пятку, он быстро отдернул ногу, а из белого цветка клевера, на который он нечаянно наступил, выползла полураздавленная пчела. Кориш уселся под берёзой и вынул из пятки жало.

Кориш устал, пятка болела, и он решил немного отдохнуть. Мальчик прилёг в тени на мягкую зелёную траву и сам не заметил, как заснул.

Прошёл час, а может быть, и больше. Солнце обошло березу и стало светить Коришу прямо в лицо. Кориш проснулся, вскочил и со всех ног побежал в деревню.

Дед Опой ждал Кориша... «Куда запропастился мальчишка? — думал он. — Неужели совсем убежал?» Старый пастух проголодался, устал, бегая за скотиной, и рассердился.

Немало времени прошло, пока пришёл Кориш с висящим за спиной мешком и небольшим туеском в руках.

— Где ты столько пропадал? — сердито спросил дед Опой Кориша. — Ушёл и пропал... Не годится так делать, сынок.

Горько слушать Коришу укоры старого пастуха, лучше бы ругань и побои тётки Оляны. Кориш хотел было прямо признаться, что проспал под берёзой, но не решился. Кориш ушёл в ельник и горько заплакал.

Дед Опой поел принесённого Коришем хлеба и творогу, и к нему вернулось хорошее настроение.

— Кориш, иди поешь, сынок, — позвал он мальчика. — Или ты в деревне поел?

Кориш медленно подошёл к деду Опою.

— Нет, дедушка, я не ел... Я под берёзой проспал, — опустив голову, смущённо сказал Кориш. — я больше не буду.

— Ну ладно, с кем не бывает... — добродушно сказал дед Опой. — Иди закуси, голодный небось.

«Мал, приморился», — подумал старик и, взяв кнут, пошёл собирать разбредшееся стадо.

НОВОЕ И СТАРОЕ

В то время как Кориш с дедом Опоем день за днём с раннего утра до позднего вечера в полях и лугах пасли стадо, в деревне всё кипело и бурлило.

Деревенские мужики крепко задумывались о жизни... Шла упорная, ни на минуту не затихающая борьба новой и старой жизни, новых и старых взглядов и обычаев. Одни, не жалея себя, тянули Чодранур из вековой топкой трясины старого на прямую дорогу настоящей жизни. Другие что есть силы старались удержать в деревне старые порядки. Дни и ночи напролёт думали мужицкие головы, думы гнали покой и сон: за новое или за старое, с новым или со старым?..

Прежняя жизнь — несправедливая, она была хороша для богатых; а новая, выходит, самая что ни на есть правильная для бедняков жизнь. От дум и сомнений кругом шла голова.

Повсюду шум и споры: на мирском сходе и за воскресным столом; спорили, вывозя на поле навоз, на сенокосе, у колодца; шумели, ругались, вспоминая всех родичей до десятого колена. Сами собой сжимались кулаки, скрежетали в злости зубы, гневные искры тлели в сердце — подует ветер, и вспыхнет пожар.

Велика чёрная вражеская сила: богачи, попы, ретивые молельщики, злобные сплетники, мужаны^[2], водка... Велика вражеская сила!

Но всё равно не боится её Сапан Водыров.

Много перенёс Сапан с детских лет — и жару и холод, и горе и беду; не минули напрасно и те шесть лет, которые он проходил в серой солдатской шинели. Понял Сапан жизнь, узнал, что надо делать, и перестал бояться врагов.

Заодно с Сапаном — заведующий избой-читальней, сын деда Епин Метрий, деревенские коммунисты, комсомольцы и учительница из соседнего села Анна Йвановна.

Кое-кто из молодёжи, из батраков и мужиков победнее, тоже с ними.

Изменилась жизнь в Чодрануре. В деревне открыли избу-читальню. Над её крышей возвышается высокая радиоантенна с красным флажком на конце. В воскресенье под окнами избы-читальни собираются чодранурцы: слушают беседы и новости из столицы, слушают никогда не слыханные в деревне песни и музыку.

Больше половины чодранурцев перестали посещать церковь, — а в трёх — четырёх домах даже побросали иконы в печку. Чодранурские женщины перестали носить шымакш^[3], который в прежнее время марийки никогда не снимали с головы, перестали обёртывать ноги толстыми онучами, а иные обулись в ботинки и лёгкие сандалии. В бедных избах отскребли вековую грязь и копоть, вымыли, вычистили одежду. Меньше стали болеть чодранурцы и мало-помалу избавлялись от страшной болезни глаз — трахомы, оставшейся от старого времени. С каждым годом всё больше и больше ребят шли учиться в школу, а вслед за ними в свободные минуты и в зимние вечера учились грамоте взрослые.

Вернувшись с гражданской войны, Сапан Водыров собрал вокруг себя односельчан-бедняков и принялся строить новую жизнь. На это большое дело он поднял коммунистов соседней деревни, где была партийная ячейка, и комсомольцев. Среди многих других забот Сапан всегда находил время поговорить с деревенскими ребятами. «Дети — наше будущее, — говорил Сапан, — наша смена. Они должны расти крепкие телом, развитые, готовые строить новую жизнь — социализм».

В соседнем селе комсомольцы организовали в школе пионерский отряд. Сорок человек ребят стали пионерами. Есть пионеры и в Чодрануре — трое чодранурских мальчишек носят на груди пионерские галстуки — красные искорки пожара революции...

А совсем недавно Сапан и Метрий затеяли ещё одно большое дело.

На прошлой неделе Сапан ездил в Торъял, осмотрел тамошний колхоз, поговорил с мужиками, с агрономом и задумал организовать колхоз в Чодрануре.

Сапан знал, что немало придётся ему повоевать с мужицкой темнотой, и начал вести свою линию исподволь. Соберутся, бывало, мужики, толкуют о чём-нибудь, а Сапан обязательно свернёт разговор на колхоз и станет объяснять, что к чему. Кто понимает, кто нет. «Поживём — увидим», — говорят. Всё же Сапану удалось уговорить семь — восемь человек.

А Метрий никак не может поладить со своим отцом, дедом Епием. Упёрся дед Епий, как сосновый пень, — каждый день у них с сыном споры.

Дед Епий и Метрий молотили в амбаре семейную рожь.

— И чего старается народ, куда лезет? — ворчал дед Епий, колотя по снопам. — Колхоз какой-то им ещё понадобился. Ну и народ! Мало за десять лет наворочали. Зря всё это, зря...

— Скажи, отец, что тебе не нравится в новой жизни, что в ней плохого? — спросил его Метрий.

— Всякое есть: есть и хорошее, есть и плохое... — уклончиво ответил дед Епий.

— Тебе не нравится, что школы открыли, что народ грамоте учим, что на земле работать с каждым годом легче становится, что перестали верить поповским выдумкам?..

— Стариков не уважаете. Для вас что мать-отец, что в трубе затычка — всё едино...

— Конечно, тех стариков, что тянут деревню назад, к старой жизни, мы не слушаем, а тем, которые поняли новую жизнь и сами хотят жить по-новому, таким людям почёт и уважение. Для нас их советы — чистое серебро.