Вот ведь, глупая женщина, не понимает, что ей добра желают.

Пока занимался лечением, едва не пропустил закипание самовара. Но все-таки, вовремя успел его «выключить». Можно заварить чай — лучше копорский, потому после черного долго не засну. Да и больной надо спать. Сон — тоже лекарство.

Но хозяйке захотелось не чая, а совсем другого. Теперь мне пришлось ее уговаривать — дескать, бадейку с крышкой из сеней притащу, куда тебе идти? Но, как в случае со мной, Наталья отмахнулась — дескать, неудобно, накинула домашнюю кацавейку и вышла.

Сделав дела, пулей влетела обратно, по дороге скинула кацавейку, юркнула в постель, укрылась одеялом.

— В-ваня, з-за-мерз-зла, ук-крой еще чем-нибудь, — попросила Наталья, стуча зубами.

Чем бы ее укрыть? А, соболья шуба как раз подойдет.

— Н-не вздумай! — заверещала Наталья Никифоровна, увидев, как я собираюсь распорядиться ее богатством. — Там пальто висит, его возьми.

Укрыв, проверил пятки — не сбились ли носки с горчицей? Убедившись, что все в порядке, ушел наливать чай. Бухнул в чашку малины, снова отправился поить хозяйку.

— Ох, хорошо, — выдохнула Наталья Никифоровна. — Даже жарко стало.

Конечно жарко. Тут и малина, и горчица. Вон, уже и сорочка мокрая. Надо менять.

— Наташа, где у тебя нижние сорочки? — поинтересовался я.

— Вань, а ведь я все отправила, — вздохнула хозяйка.

Ага, точно, мог бы и сам догадаться. Кто же мог знать, что приболеет? Досадно, но не смертельно.

— Кажется, прачка сегодня должна была чистое белье принести. Я тебе свою нижнюю рубаху дам.

— Ваня… — нервно засмеялась хозяйка. — А ведь я, кажется, и твое белье тоже в Нелазское отправила. Прачка чистое принесла — и постельное, и нательное, узел в прихожей поставила, а за я грязным велела завтра прийти. Так я, впопыхах, узел с твоим бельем в сани стащила.

Что называется — и смех, и грех. Забегалась хозяюшка. Но тоже — не смертельно. В каком-то из моих чемоданов имеется запасной комплект белья. И не один. Правда, матушка сказала, что все новое и, лучше вначале постирать, чтобы стало помягче, но в критической ситуации сойдет.

Перевернул сундуки, чемоданы, но отыскал. Матушка в первый раз два запасных комплекта засунула, и сейчас позаботилась. Нам на двоих хватит. Еще обнаружил два комплекта постельного белья. А еще наткнулся на настоящий клад. Фуражка с меховыми наушниками! Волшебная вещь. Наушники меховые, можно носить на морозе, а при появлении начальства убирать внутрь. Ай да матушка! Но как фуражка оказалась в этом чемодане? Ладно, пока неважно.

— Во! — радостно потряс я подштанниками и рубахой. — Сейчас будем из тебя Жанну д’Арк делать.

— Почему Жанну д’Арк? — удивилась Наталья.

— Потому что она в мужской одежде ходила. А коли одежда мужская, значит, белье мужское носила.

Не уверен — имелись ли во французской одежде эпохи Столетней войны подштанники, но кальсоны Наталья надевать отказалась категорически. Потребовала, чтобы я отвернулся, пока снимала сорочку. Но вот сразу натянуть мою рубашку не смогла, пришлось помогать.

В моей нательной рубахе, Наталья Никифоровна выглядела… В общем, оч-чень классно! Эх, ну что же ее угораздило заболеть⁈ Может, как выздоровеет, уговорить ее поносить мою рубашку? Наверняка откажется, но вдруг?

— Не смотри! — строго сказала хозяйка, натягивая одеяло.

Да я на нее и не смотрел. Вот, скажет тоже…

Посидел, подождал. Вроде, заснула? Ага, спит. Нос, правда, дышит тяжеловато, но при насморке это нормально. Значит, теперь можно и мне поспать. Будь кровать пошире — пристроился бы к хозяйке, плюнув на вирусы. Если поймал — так уже поймал. Но лучше пусть спит. Сорвусь ведь, не посмотрю, что я жених теперь, да и Наталья больная… Поэтому, прихватив шинель, отправился спать на то ложе из стульев.

Утром проснулся без звонка. Испугался — не позабыл ли часы завести? Нет, идут, времени шесть утра, а будильник у меня выставлен на семь. И чего я проснулся?

Но коли проснулся, придется вставать.

Первым делом отправился посмотреть — как там Наталья? А ведь не спит.

— Спала бы себе, да спала, — покачал я головой.

— Нос не дышит, потом на горшок захотелось, — улыбнулась хозяйка. — Ты мне попить не принесешь?

Как это я не принесу? Принесу. В самоваре вода чуть теплая, нормально. Надо, кстати, воду из самовара во что-то отлить. Я вчера зачем-то целый поставил.

— Я сейчас встану, печку протоплю, — пообещала Наталья, между глотками.

— Печь я и сам истоплю, — хмыкнул я. — В восемь часов кухмистерская откроется, сбегаю, каши куплю и домой принесу. Но я вначале тебя чаем с малиной напою.

Сам я в кухмистерскую еще ни разу не бегал, несолидно титулярному советнику с кастрюльками в очереди стоять, но ради Натальи придется.

Нет, срочно ищу прислугу! Нафиг такие приключения. Пусть не кухарка, а какой-нибудь парень из деревни. Полы помоет, печь истопит, в кухмистерскую сбегает. Да, еще грязное белье прачке отдаст и чистое заберет.

Однако, Наталья Никифоровна была категорически против кухмистерской.

— Не надо бегать. Топи печку, потом будем с тобой суп куриный варить — у меня еще половина куры осталась, и кашу пшенную.

И супчик, и пшенную кашу я сварил. Конечно, под мудрым руководством хозяйки. В результате, сделал два вывода. Нет, даже три.

Во-первых, готовят в русской печи не тогда, когда полыхает пламя, а когда печка протопилась.

Во-вторых — припрет, сумею себе приготовить обед. Пироги там, не говоря уже о блинах, испечь не смогу, но это дело времени и опыта.

А в-третьих — ну его, нафиг, готовку в русской печи! Кухарку срочно нанимаю.

Оставив Наталью, в надежде, что хуже ей не станет, ушел на службу. Но все равно, как только зашел в кабинет, задумался — а не найти ли какую-нибудь вескую причину, чтобы свинтить? Нехорошо, понимаю, но служба без меня никуда не денется, а вот хозяйка…

Что у меня на сегодня?

Семейство Сомовых и прислугу трогать пока не стал. У людей похороны. Каким бы не был Николай Сергеевич при жизни, для вдовы и ребенка он родной человек. И у прислуги хлопот хватает. Все-таки, убили не рядового обывателя, а Предводителя дворянства.

Нет, не свинтить со службы. Сейчас должна явиться подруга Любовь Кирилловны, которую сам же на допрос и вызвал.

Надежда Викторовна Алексеевна, постарше Зуевой — тридцати трех лет, из мещан, девица, проживает в собственном доме, с матерью. Домашняя учительница. Считай — такая же гувернантка, только обучает не дворянских детишек, а купеческих.

Мадмуазель Алексеева рассказала, что в день увольнения Любочка пришла к ней в слезах, поведала о несправедливости, о лицемерии Николая Сергеевича Сомова. Проплакала целый вечер и день, а потом решила подать жалобу в Окружной суд. Она отговаривала подругу — мол, толку не будет, но та все-таки отнесла жалобу. Потом они отправились странствовать по уезду, искали Любе работу. Увы, ничего не нашли. Когда именно Зуева решила убить Предводителя дворянства, не знает. Пыталась отговорить, но подруга не слушалась. А доносить — неприлично.

— Госпожа Зуева не поделилась с вами предположением— почему Сомов так поступил? — спросил я. — Если Любовь Кирилловна действительно не брала кольцо, какой смысл ее обвинять в краже? Да и зачем Сомову увольнять гувернантку таким образом? Он хозяин, мог бы вообще ничего не объяснять, а попросту рассчитать.

— Не знаю, Люба не говорила, — пожала плечами Алексеева. — Я думаю, что господину предводителю Сомову попросту примерещилось с пьяных глаз. Служила в одном доме, купеческом. Так у главы семьи, как он напьется, по всему дому здоровенная крыса бегала, сапоги у него пыталась украсть.А Сомову примерещилось, что Люба кольцо украла.

Я промолчал, не опровергая, но и не соглашаясь с этой версией. Могло быть и так, если бы не слова дворецкого о сыне-офицере, поведавшем отцу о краже колечка.