Зайдя в квартиру, я сразу полез в холодильник на поиски чего-нибудь съедобного. Нашел кастрюлю с холодным супом, банку огурцов, шмат сала и хлеб. Никогда не понимал людей, которые хранят хлеб в холодильнике. Он, как губка, впитывает все запахи находящиеся рядом с ним, поэтому найденный мною хлеб пах чесноком, петрушкой, кислыми соленьями и жирной свининой. Ну делать было нечего, нарезал хлеб и сало, достал грязную ложку из раковины, поскольку искать, где тут у Хвостика чистая посуда, мне не хотелось, и сел набивать свой желудок до полной закачки. Наворачивал ледяной суп прямо с кастрюли до тех пор, пока в животе от холода покалывать не начало.

Пока я ел, Хвостик опять откуда-то достал пакет с клеем, тихо засел на подоконнике и тупо уставился на улицу. Сью и Чёрт таращились на Слонопотамов, Ягуляров и Тигро-морковок, записанных на видеокассету с очередными похождениями американского Винни-Пуха. Мне лично нравился наш Винни – добрый, находчивый и оптимистичный малый, не то, что этот желтый имбицил. Но Чёртик был от него просто в восторге, хохотал над его тупыми шутками как ребёнок. Ну что ж я такое говорю?.. Он и был совсем ребенок. Это мы, непонятно как, выросли из детской шкуры и интересовались только пойлом и «воровскими» байками, как псы откликаемся на клички, бесцельно шляемся по району и шугаемся тех, кто посильнее. «Псы с городских окраин, есть такая порода…» вспомнил строчку из песни Чайфа.

– Матрёна, чё дальше делать будем? Тута сидеть или в парк? – Кудре, как обычно, не терпелось куда-нибудь двинуться, этим мы были очень похожи.

Никогда не мог усидеть на месте и на чем-нибудь сконцентрироваться. Школьная жизнь для нас была просто адом: сидеть сорок минут за партой и писать в тетрадку, когда за окном текла настоящая жизнь – весёлая и опасная. Учителя называли меня оболтусом, а родители сетовали на модный и непонятный диагноз: «рассеянное внимание». Вот как-то так.

– Рано ещё, через пару часов в парк пойдем, а оттуда сразу к «Богатырям». Баллонник и домкраты всё ещё у Салями?

– Ага. Я ему звякну. Он с нами пойдет. Четыре колеса – четыре человека.

– Эй! Я тож хочу, – Чёртик обиженно насупился и скрестил руки на груди, хотя и так знал, что в расчёт его не возьмут.

– Ты вообще не пизди-ка, – Кудря прихватил за шею Чёртика. – Щас досмотришь и домой пойдешь. Мамке скажешь, что я у Хвостика заночевал. Понятно?

– Ага. А если загребут?

– Сплюнь, дурак! – по приказу брата Чёртик мгновенно три раза смачно плюнул на ковёр, после чего растёр плевок носком. – Матрёна, ты бы что-нибудь со своими волосами сделал, а то точно пизды получим. Кресты деревенские длинноволосых не любят.

– Заебал. Плавали – знаем. – я начал расплетать косички: насколько бы я гордым «Чингачгуком» ни был, а в морду лишний раз получать не очень хотелось. – Гондонку натяну.

«Джельсомино» тогда было самым ебанутым местом во всем городе. Дискотека эта располагалась на старом танцполе в глубине парка. На тот период его держала Верхневилюйская бригада, но лазила туда вся студабитура, пропивать бабки своих родителей, которые были заработаны непосильным трудом, для обучения их любимого чада в ЯГУ. К тому времени, когда мы туда явились, дискач шел полным ходом: на аллее уже валялись пьяненькие абитуриенты, в кустах лобызались такие же пьяные парочки, прямо у входа быковали с десяток бандерлогов. Менты редко когда совались на Джельсомино, только если массовая драка или заявит кто-нибудь, а все остальное время тут рулили крепкие пацаны в кожанках с нунчаками и обмотанными изолентой алюминиевыми палками.

Сориентировавшись на местности, я и Сью, с причитаниями «О бля, братка! Чё тут валяешься?», подхватили первого попавшегося бессознательного пацана и утащили его подальше в лес. Пошуровав в карманах, нашли пачку сигарет Opal, связку ключей и пустой матерчатый кошелек. Боты его были старые, а других ценностей на нем не было. Так и бросили, вернувшись обратно к танцполу. Салями и Хвостик нашли пацана побогаче, вытащили у него тридцать штук и китайскую, музыкальную зажигалку в виде лягушки. Наш вечер только начинался.

Разжившись портвейном на украденные деньги, мы засели в глубине леса так, чтоб видеть вход на дискотеку. Мы ждали большой драки. В этот раз ждать пришлось достаточно долго, но то, что мы увидели, меня не очень обрадовало.

Ближе к полуночи диджей заебался поочередно ставить 2Unlimited с Backstreet Boys и перешел на более жёсткие ритмы Prodigy. Неведомо откуда, через главную аллею, ко входу на дискотеку вкатились два «Патрола», в секунду вывалив из всех своих дверей немереное количество бритоголовых, коренастых якутов. Раздался мужской крик: «Нюрба!». Нюрбинские, долго не думая, сразу вынесли двоих на входе, а того, что собирал со входящих бабки, быстро уволокли в джип. Зайдя на танцпол, они начали крушить всех – направо и налево, без разбору. Мочили жестоко и быстро, палками забивая мужиков и их тёлок. Из входа в истерике выбегали бандерлоги и выползали затоптанные девчонки. Где-то в глубине раздалось два громких хлопка, визг неизвестной девушки пронеся эхом по парку. Через секунду, так же быстро, как и появилась, бригада засела в джипы и увалила в сторону областной больницы, предварительно захватив с собой то ли убитого, то ли вырубленного диджея.

– Так, пацаны. Валим! Быстро! – вскочил я и почти бегом направился к дальнему выходу.

– С хуя ли? – догнал меня Салями.

– Щас мусоров понавалит, как в день милиции. Мне рядом с ними делать нечего.

Мы вышли через Вилюйский переулок и ушли на армянское кладбище.

– Нет, блядь! Кудря, ты видел?! – Салями не мог успокоиться. – Интересно, а за что они диджея завалили?

– Музыка им не понравилась! – Я кисло пошутил. В глубине души мне было жалко тех двух парней, которых нюрбинские увезли с собой. Понятно было, что им не жить.

– Щас точно война будет. Зуб даю, на этом не закончится, – Сью поддержал Салями. – Матрёна, надо к «Богатырям» быстрее. Мусорянские с Лермонтова и Ёлочки по-любасу сюда привалят, а там зеленый свет.

По дороге на дело, захватили два домкрата и два баллонника. Обошли «Срединного богатыря» со стороны озера и зашкерились под дом. Салями и Кудря непринужденным шагом прошлись по двору, высматривая возможный шухер, и Кудря мимоходом, почти бесшумно, разбил уголок стекла в задней двери. Затем быстро забежал под дом.

У двадцать девятой Волги стёкла на передних дверях были сплошными и разбивать их было бы слишком заметно. У Жулек и Москичей передняя форточка нехитро вдавливалась, и машину, при наличии длинных рук, можно было без труда открыть изнутри. А у Волги приходилось разбивать стекла и вскрывать заднюю дверь. Я и Хвостик тем временем надыбали восемь шлакоблоков с ближайшей стройки.

– Ну чё? – прошептал я Кудре.

– Вроде в норме. Кипиша из-за разбитого стекла пока нет. Ещё чуток подождём и нормуль.

– Блядь. Вон кто-то идет. – Салями показал в сторону «сотых» дворов.

Приглядевшись, я увидел семерых пацанов. Двух из них я знал.

– Ёлочкинские?

– Да нет. Гимеинские. Подождём, они мимо пройдут.

Мимо они не прошли. Четверо пацанов перемахнули через теплотрассу и залезли под наш дом. Увидев Кудрю и меня с баллониками в руках, остановились как вкопанные.

– Пацаны, чё за хуйня? – достаточно громко, чтоб услышали другие, сказал высокий в синем свитере.

– Архимед, блядь, тише будь! Это я, Матрёна. Не признал чтоль?

Под дом заскочили ещё трое, в руках их уже были палки, они решительным шагом направились к нам.

– Э-ээ, бля, кто там? – нарочито угрожающе громогласил мелкий понтовоз.

– Бука! Тише ты. Мы это, Матрёна и Сью.

– О бля, пацаны, – подошёл и присел на корточки Архимед. – Здорова.

Все друг другу пожали руки, кратко представились. – Чё тут делаете, а?

– Тачку хотим вставить. А вы чё? Водку пить собрались? – увидел торчащее из штанов Архимеда горлышко от пузыря.