С.: – Мы развиваемся зигзагообразно, упираясь то в правый край, то в левый, от тоталитаризма к анархии, от одного рукотворного апокалипсиса до другого, временами оказываясь на грани катастрофы. Хвастливо заявляли, что мы – самое прогрессивное и перспективное общество за всю историю человечества, что всех капиталистов закопаем. А вскоре, в исторической перспективе в одночасье, предали всё это анафеме и с такой же оголтелостью метнулись к многократно ошельмованному, казалось, навеки отвергнутому капитализму, в сознании многих представлявшемуся как чудище заморское, из которого цивилизованные страны давно ушли в социал-демократию.
Р.: – Август 1991 года хорошо показал, как люди за один день меняли политическую ориентацию на 180 градусов, причём в массовом масштабе.
С.: – Вот-вот! М. Тухачевский сначала был доблестным рыцарем революции, потом стараниями НКВД стал врагом народа. В 60-х годы – опять стал «положительным», великомучеником-героем, погибшим от злой руки тирана, ему посвящали книги. А после 1991 года снова стал «плохим»: расправлялся с Колчаком и Деникиным, расстреливал поляков в 1920 году, подавлял выступления кронштадтцев, антоновцев на Тамбовщине, то есть выполнял роль цепного пса большевистского режима. И в обоих случаях – на основе эмоций. А. Проханов восхищает своей метафоричностью, а В. Новодворская – ироничностью, слушать её было – одно удовольствие. Но один тянет в прошлое, из которого мы, слава Богу, ушли, а другая пыталась навязать России то, что в ней осуществить пока нереально. И что, так и будем впредь шарахаться от анархического либерализма к чиновничьему деспотизму? В освещении частной жизни звёзд кино или эстрады – такое же метание. В СССР она была полностью закрыта для всех. А теперь эти звёзды выставляют напоказ даже самые интимные стороны своего бытия, сбрасывая при этом с себя все одежды.
Р.: – Резко отрицательная характеристика советского периода в 90-е годы – это выплеск того, что раньше власти заставляли людей загонять внутрь, то есть произошла отмашка маятника. Однако такая метаморфоза произошла далеко не со всеми гражданами. Чернить советский период особенно старались диссиденты, пострадавшие от советской власти, а также пишущая братия, стремясь своей радикальной и оригинальной позицией привлечь читателей. Конечно, нам недостаёт спокойного объективного анализа наших особенностей, сильных и слабых сторон, разных исторических периодов. Чем реальнее, деловитее мы будем себя оценивать, тем легче нам будет исправлять свои недостатки. Академик Д. Лихачёв в книге «Раздумья о России» отмечает, что «амплитуда колебаний между добром и злом в русском народе чрезвычайно велика. Центристские позиции тяжелы, а то и просто невыносимы для русского человека».
С.: – Жизнь русского – это чересполосица и в поведении, и в трудовой деятельности. То безмятежно лежим на печи, а то устраиваем штурмовщину.
Р.: – К такому поведению русских приучила природа. Суровый континентальный климат, глинистые почвы, большие расстояния России, долгие зимы с сильными морозами и короткий летний сельскохозяйственный период, который тоже прерывался дождями и распутицей, формировали у крестьянина авральный стиль работы. Ему летом приходилось от зари до зари работать, а зимой больше сидеть в избе. Такая сезонность активности вызвала и цикличность в истории всего русского народа. Мы живём и функционируем волнами: мобилизация – спад – новый подъём – снова спячка. Отстаём, отстаём, а потом вдруг – раз! – делаем рывок. Не случайно говорят, что
русский народ может или взлететь, или низко упасть,
Мы способны круто менять свои приоритеты, из убеждённых монархистов превращаться в оголтелых анархистов, из паинек – в жестоких истязателей и т.д. И нынешний всплеск пошлости, похабщины, безнравственности – явление временное. В сфере морали можем броситься в другую крайность – безудержный пуританизм. Особенно такие резкие переходы из одного состояния в другое происходили во время смен власти. В 1917 году творцы истории христианскую православную страну столкнули в воинствующее безбожие. В 1991 году совершили ещё один «переворот через голову», даже неожиданно для самих.
С.: – В то же время истинную позицию русского человека не сразу узнаешь. Недаром мужик слывёт этаким хитрованом, на словах – одно, а про себя думает другое.
Р.: – В этом и заключается одно из главных противоречий России, которое сформировалось издавна. С одной стороны, князья, привыкшие брать со своего народа дань и относящиеся к нему как к подневольным батракам, вели себя с ним наподобие оккупантов. В результате народ стал думать, что власть – нечто чужое, вроде не враги, но и не свои. Поэтому князей, бояр, помещиков, чиновников воспринимали настороженно, с недоверием, как говорится, с фигой в кармане. Вот и закрепилось отношение к государству как недоброй силе. Но в то же время русский народ видел во власти организующее и объединяющее начало, и в случае появления врага именно князь с дружиной, а потом государство с его вооружёнными силами становились главными защитниками народа, крестьянства. Неспособность отразить нашествие монголов и вынужденность приспосабливаться к ним за два столетия подкрепили двойственность характера, лукавство. Перед кочевниками приходилось демонстрировать одно, а в душе про себя держать другое – особенно это касалось князей, которые ездили к ханам на поклон. А от князей это состояние передавалось и их подданным.
С.: – До сих пор сохраняется двойственное отношение к государству, к властям: в мирной жизни люди от них ничего хорошего не ждут, но их придётся терпеть, потому что в случае чего людей больше некому защитить. А власти, видя покорность народа, смелеют, воспринимают его как средство обогащения, а не как людей, которым они должны служить верой и правдой. Вообще русским свойственная некая раздвоенность: с одной стороны – правдоискательство, бессребреничество, а с другой – тяга к материальному обогащению, доходящая до алчности. Эти два стремления сосуществуют параллельно в разных частях общества. А бывает, и в одном человеке.
Р.: – В одном человеке всё-таки редко. В этом случае его начинает терзать шизофреническое раздвоение личности. Другое дело, что в разные периоды у нас перевешивает то одно, то другое.
С.: – Иностранцы говорят: «Каждый русский в отдельности – очень приятный человек, но когда они собираются большими группами, жди от них какой-нибудь выходки, а от России в целом вообще лучше держаться подальше».
Р.: – Когда нас собирается много, в нас начинает говорить закон толпы. Любая толпа, особенно эмоционально подогретая, непредсказуема. Кроме того, позиция политиков, как правило, более агрессивная, экспансионистская, чем у многих рядовых граждан. Мы – народ контрастный, компенсируем одни качества диаметрально противоположными. Склонных к послушанию, к робкому подчинению, к служению кому-то, даже к унизительному существованию – не меньше, а даже больше, чем завзятых анархистов, бунтарей, не влезающих ни в какие рамки. Но даже среди бунтовщиков много таких, которые смелые только в толпе, в стае, среди сообщников, а по отдельности – очень даже приятные смирные личности, подобные тем, о которых говорят иностранцы. Существует высказывание: «Мы, русские, – как то дерево, из которого можно сделать икону, а может получиться дубина, в зависимости от того, кто делает, Сергий Радонежский или Емельян Пугачёв».
С.: – В нас ещё живёт дух кочевника. В своих устремлениях мы часто идём до тех пор, пока не упрёмся в глухую стену, в шлагбаум или не наткнёмся на грозного полицейского, на человека с ружьём, с наганом, в кожанке или с погонами. Мы долго запрягаем, а потом мчимся во весь опор, пока не врежемся во что-то, не перевернёмся, не свернём шею или пока не развалится то, на чём мы несёмся.
Р.: – Да, к сожалению, история не раз показывала, что демократизация в России необузданной публикой воспринимается как путь к вседозволенности и беспределу: дескать, «ура, свобода, айда витрины бить!» Кое-кому нужна, как выразилась «главная правозащитница» Э. Памфилова, нравственная порка. Взаимодействие людей у нас строилось и строится часто на примитивном уровне: вызывает другой человек страх или нет? То есть авторитаризм провоцируется самим обществом.
