Тетрадь листается прибрежным ветром

всё дальше в тишь: мы рады усложненью

учебных матерьялов, полнящихся светом,

готовя развлечение для слова:

покуда в клетках запертые звери

(да, звери в (одно)клеточном пространстве)

поют родными голосами,

граничащими с музыкой высот,

неявно разграфлённой.

«Я жду военных, пестую погоны,

как пестуют птенцов морские скалы» —

пейзаж наплечный лёгкостью своей

сказал людскому телу: зритель

ликует, глядя на жонглированье прахом,

что в гильзы расфасован тщательно, как время:

воспламенись, любое знание, покуда

взлетают камни, трогая крылом

прили́вным человека, проверяя:

на месте речь, и сердце рядом.

Всесветный штаб раскроет двери:

оружие – акробатический этюд,

прогиб ветвистый; золотые всплески

сквозь водный обруч множащийся прыгнут,

огнём не обожгутся солнечным, замрёт

дыхание над кочевым конспектом:

душа копирует в шуршанье

влюбленный кувырок листвы.

Туман поднят строительными кранами

в напевный скрип, в страну под облаками,

всё выдержат златые тросы, чьё

сокрыто золото под войсковым мазутом,

прошедшим полстраны: пусты канистры,

по ним камыш побьёт, заглядываясь на

удары барабанных палок,

ведущие кирпич, призвавшие цемент.

Долбили клювами, творили

сквозной ответ стремленью человека:

да, инструменты духовые – лучший,

пожалуй, вид подзорного усилья,

ведь дальше зрения – музы́ка долетит,

ухватит присмирелые планиды,

себя вручившие покорно восприятью

людскому, самовольному:

не затупить бы пенье

усердным птицам.

Поймав дыхание, определив

его дневное направленье, скрипнет

столетний флюгер, познавая

строенье лёгких: назначать всеобщим

обменом кислородным – речь о главном —

всё легче, чем – ржавея – удаляться

от всех металлов благородных.

Какой шутник скрошил буханку хлеба

на бронзу? Недослушав стук глухой

ритмичных утолений птичьих,

совпасть нельзя с движеньем звуковым,

что стало небом, столь открытым взгляду:

увидев дворника, следящего за чистотой

познания – кто хочет светом стать

далёких звёзд – идёт смелее,

вдыхая ветер.

Что звёзды в телескопе бронзовом —

ужели золотыми показались,

возгонкой алхимической насытив

желанье перемен? Тряпьём протрёт

рука заботливая памятник победе

над прежним знанием иль новым —

неважно, если ветер ляжет

во тьму подзорной флейты.

«Свобода – в равенстве сторон» —

с причала долетела фраза,

ещё чуть-чуть – родится лозунг,

пока проходит по морскому дну

осенний свет в толпе подобных:

волной над миром восстаёт,

по сердцу не стекает блюз,

волной другой предстанет имя

любви невыразимой, но не ждёт

припева этот дождь, пересекая

аккорды самовольной правдой.

Незанятого места холодок,

телесное тепло, продлившее пейзажный

рассказ про невозможность отыграться

(сюжет придуманный, ненастоящий) —

азартный некто всё поставил

на блеск пустых сидений;

в числе счастливейших мерцаний

найти своё, подбрасывая в воздух

монету, что охотно в переплавку

пойдёт во имя тишины какой-то.

По набережной двигал ветер

пластмассовые стулья – и для них

цепей, должно быть, не нашлось;

пристёгнутая мебель в шорох тента

подкидывала звон блестящих звеньев;

ржавели якоря, не зная взлёта

к матерчатой беззвёздной темноте,

в какой дыра любая выглядит, как солнце

на потолке дрянного планетария, сто лет

не обновлявшего кромешность карты.

Хоть линии брусчатки – внятнее, чем жизнь,

природа не блюдет деленье на квадраты,

пустыми стульями поставив шах

процессу наблюденья.

В стекло витринное подышат сухофрукты,

для зренья трудного стараясь пелену

создать, пока задержано дыханье

в рядах торговых, пахнущих удушьем:

кто вынырнет, запомнит разноцветный порох

восточных специй, ждущих искровых

велений дерева, что трётся

о дерево в ближайшем сквере;

добычей дыма занят мелкий молодняк,

у стен базарных шелестя лениво.

Повисло видимое, словно

прозрачного дождя полуслепая капля —

на ветках, чьё взрастание постичь

легко, когда следишь ветвленье чувств

до самого ствола упорной вертикали:

и как сказать пришедшему отряду

их восприятье стало дульным,

тоннельной жизнью пули

исчерпанным, но всё же их забота —

с шинелей стряхивать округу,

иначе сырость пробирает до костей.

Покуда в травах сок живёт,

они огню едва ль доступны.