Быть может Дора Олдриж и прожила бы в Лондоне всю свою жизнь. Если бы пришельцы не захватили бы её город и его не пришлось бы сжигать ядерным пламенем чтобы хотя бы сохранить остальную Англию, не давая чужим создать из захваченных в плен гражданских или из свежих тел погибших солдат брошенных прямо на улице новую громадную армию.

Дора тогда выжила только чудом. Сотни тысяч счастливчиков потеряли родных или близких. Счастливчиков – потому, что выжили сами. Не всем так повезло. Гораздо большему количеству не повезло – они не выжили. И десятки тысяч, из этих сотен были детьми потерявших родителей, а то и всех родственников разом.

Доре в этом плане повезло в том смысле, что её родители умерли за несколько лет до войны вторжения и на момент гибели Лондона девушка оставалась одна-одинёшенка, не считая, конечно, подруг и просто знакомых. Всё что Дора потеряла с гибелью Лондона это её прошлая жизнь, а также планы и надежды на будущее.

Ни планов. Ни надежд. Ни будущего.

Пытающейся оправиться от потери столицы Британии было не до оставшихся неприкаянными сирот. Многих разобрали дальние родственники или благотворительные организации, но несколько сотен остались неприкаянными и никому не нужными. Просто лишние рты, обуза. Только русские согласились забрать детей и позаботиться о них.

Вместе с детьми, в загадочную Россию, поехала и Дора.

Что она знала о России? Лишь самую капельку больше, чем средний европеец: большая страна, отсталые технологии, дикие жители, а ещё пьяные медведи, дерущиеся друг с другом на балалайках за выброшенные урановые стержни из старых ядерных реакторов. Хотя, если секунду подумать, то сразу встаёт вопрос: как сочетаются отсталые технологии с ядерными реакторами? Не говоря уже обо всём остальном.

Чужая, в чужой стране. Дора сразу начала учить русский язык и помогала учить его детям.

-Почему мы должны учить русский?! Пусть лучше они учат английский, – возмущалась некоторая часть детей.

-Мы гости и должны говорить на языке хозяев, -убеждала Дора.

-Не хочу быть гостем!

-Тогда скорее учи язык и становись полноправным гражданином России.

-Хочу домой!

-Мы уже дома. Наш дом теперь здесь и нигде больше.

-Почему?

-Потому, что только тут мы нужны. Только тут нас приняли и поэтому здесь теперь наш дом.

Но здесь, это где? Им только предстояло узнать.

Сеть скоростных железнодорожных путей связывала большую страну воедино. Их привезли в Москву, но, буквально, на насколько дней, видимо пока решалась их судьба и определялось будущее. Потом ещё один переезд, в какой-то «город номер семь» - один из так называемых «новых» городов-крепостей построенных чтобы при любом возможном раскладе оставаться форпостами человечества в непрекращающейся войне с чужими.

Чужие – Дора ненавидела их всем сердцем. Её бы воля и всем эльфам, без исключения, пришлось бы солоно. Впрочем, она была не одинока в своей ненависти, рождённой из горя потерь.

-Видишь эльфа – убей! Всегда будь на страже, чтобы ни один эльф не сумел пробраться мимо тебя и совершить какое-нибудь злодеяние, -учила Дора своих маленьких подопечных.

Стоило ли говорить такие вещи детям? Тем, чьи родные погибли по вине остроухих тварей вполне себе стоило.

И дети играли, подрисовывая куклам длинные уши и затем с удовольствием отрывали им головы или забрасывали карандашами изображая ракетный удар или раскатывая игрушечными танками. Какие времена – такие и дети. Какие дети – такие и игры. Дора считала, что поступает правильно: адаптируя детей к жизни в мире напряжённой и непрекращающейся войны.

Их поселили в огромном доме совсем немного выступающим из земли, но зато уходящем глубоко вниз. Дома напоминал лежащего в окопе солдата, который осторожно выглядывает, следя за передвижениями противника. Дом – крепость. Дом – город в городе. Здесь русские уже собрали своих детей, кто потерял родителей или если оба родителя воевали с чужими и не на кого было оставить ребёнка. В этот кипящий котёл и влились несколько сотен маленьких британцев.

Конечно, не обошлось без инцидентов. Дети притирались друг к другу.

-Зачем ты его ударил? -пыталась разобраться Дора.

-Он назвал меня эльфийской задницей!

-Как думаешь: почему он тебя так обозвал?

-Потому, что сам эльфийская задница!

-Всё с вами понятно, -вздохнула Дора.

Саму её поселили в небольшой, но отдельной квартирке, где всё было под рукой и почти до всего можно было легко дотянуться, не сходя с места. Но всё-таки отдельное жильё. Дома, в Лондоне, она едва ли могла позволить себе такое. Квартирка ей досталась вместе с мебелью и необходимой техникой. Причём видно, что всё новое, ещё никем не использованное. Только вот окон сильно не хватало. Какие тут окна если они находятся глубоко под землёй? Отсутствие окон девушка компенсировала картинами. Стены её небольшой квартирки украсились копиями полотен мировых живописцев. Дора и сама неплохо рисовала. Несколько её собственных набросков также нашли места, скромно затесавшись между работами признанных классиков.

В ближайших соседях у Доры проживали другие учителя и воспитатели, работающие с несколькими тысячами детей, у которых война вторжения отобрала самое дорогое, что есть у каждого ребёнка – его родителей. Несколько тысяч детей до двенадцати лет в одном только городе. А сколько всего по стране, по миру? Задумываться об этом было больно. Но Дору утешало, что русские подошли к проблеме комплексно и централизована, собирая беспризорных детей в такие вот большие детские дома, не обращая особого внимания на национальность, не деля детей на своих и чужих, на русских и не русских. Не только потому, что в войне с тварями было всего две стороны: люди и чужие. Но и просто потому, что дети это дети. Такая позиция выгодно отличала Россию в глазах Доры от родной ей Англии, которая просто отказалась от сотен сирот оставшихся после гибели Лондона, не найдя места куда бы их можно было пристроить.

Детский дом делился на четыре отделения, согласно возрасту детей. Первое отделение занималось совсем крохами, до двух, максимум до трёх лет. Там пахло молоком, отглаженными простынями и, чуть-чуть, чистящей химией и лекарствами. Воспитатели звались нянечками. Крохи ревели, смеялись и хлопали большими глазёнками познавая этот новый, может быть не самый гостеприимный, но всё-таки вполне себе пригодный для жизни мир.

Второе отделение – дети постарше, примерно от трёх до шести лет. Здесь воспитатели – именно воспитатели. Главная задача: подготовить детей к школе и следить за их здоровьем. По возможности каждый должен получить необходимый минимум знаний: уметь читать, писать, считать и строить простейшие логические конструкции, чтобы в дальнейшем не пришлось создавать отдельные группы для отстающих.

Третье отделение – от шести до десяти лет. Школа. Здесь детьми командуют учителя, а маму, папу и высшего судию заменяет классный наставник, к которому можно обратиться с любым вопросом и любой проблемой. Задача учителей: впихнуть в учеников максимум знаний за минимум времени. Безусловный приоритет отдаётся техническим наукам и дисциплинам, но и такие гуманитарные предметы как история и литература прочно занимают своё почётное место обеспечивая максимально полное и всестороннее формирование юных личностей. И конечно отдельной красной нитью, на всё время обучения, проходят уроки физической культуры на которых детям дают начала военной подготовки, рассказывают куда следует бежать и что надо делать в случае нападения чужих на город в целом и непосредственно на их дом-крепость в частности.

Четыре года, конечно, слишком мало, но их хватает чтобы заложить твёрдый базис. И обучение на этом не заканчивается. В идеале человек должен учиться, расти и развиваться всю свою жизнь.

В последнее отделение переходят дети с десяти до двенадцати лет. Здесь их готовят к взрослой жизни. Обучение продолжается, но приобретает специализацию. В этом возрасте ребёнок должен уже решить кем он будет и какую профессию получит. По крайней мере какая из его профессий будет первой. В четвёртом отделении вместо учителей – старшие товарищи и делящиеся опытом мастера. После двенадцати, старшим детям предстоит дальнейшая специализация в выбранной профессии, но проходит она уже обычно за пределами детского дома, в специализированных учебных центрах, а то и прямо на действующем производстве, под контролем работающих там мастеров.