Товарищ старший майор госбезопасности в свою очередь клялся и божился, будто любит меня, аки родного. Мне кажется, он в какой-то момент даже был готов от Пети-придурка отказаться. Лишь бы я точно понял, насколько дорог ему.

Короче, мы с Бекетовым одновременно воплощали в жизнь старую поговорку про петуха, который хвалит кукушку за то, что она льет ему свой мёд в уши.

Наконец, Бекетову все это надоело, слава богу, и он перешел к делу. А то я уже начал ощущать скудность словарного запаса и пошел на второй круг в благодарственных выражениях.

— Ты вроде бы что то вспомнил? — Совершенно без заинтересованности, будто невзначай, спросил Игорь Иванович. Ага… Верю, конечно.– Мне передали, по этой причине ты просил о срочной встрече.

Я вдохновенно, на подъёме от предыдущей темы разговора, принялся рассказывать Бекетову, как ночью мне приснился отец. И вот он, отец, долго и упорно убеждал меня во сне, что Игорь Иванович самый что ни на есть преданный друг и верить можно только ему.

— Несколько раз повторил, Алексей, если что-нибудь случится, имей в виду, только мой товарищ по детским и юношеским годам тебе поможет.

— Да? — «преданный друг» и «товарищ» слегка этим словам удивился, а потом приподнял одну бровь, внимательно изучая мое лицо.

Впрочем, я бы даже сказал, не слегка. Видимо, подобной оценки он от Витцке точно не ожидал, и соответственно, закономерно усомнился, в порядке ли у меня с головой.

— Честное слово. — Заявил я, искренне уставившись на товарища старшего майора госбезопасности. — Вот прямо как вас его видел. Отца. Он стоял и смотрел на меня грустным взглядом. И голос такой знакомый. Понимаете? Сразу узнал.

— Почему ты думаешь, будто это — воспоминание? — Осторожно поинтересовался внезапно протрезвевший Бекетов.

Кстати, да. Момент интересный. Только что передо мной сидел человек в изрядном подпитии, а теперь взгляд у него стал вполне себе ясный, цепкий.

— Я видел себя ребенком. Комната, в которой со мной разговаривал отец, похожа на кабинет. Много полок, много книг, рабочий стол с такой лампой… — Я сделал замысловатый жест рукой, будто мне не хватает слов, чтоб описать эту лампу. — На гриб похожа. Еще в комнате был камин, а напротив камина — кресло-качалка. Я точно знал во сне, что отец любит сидеть в этом кресле. Обычно он устраивался там, а я на полу играл в железную дорогу.

Игорь Иванович удовлетворённо кивнул. Видимо, он знал, как выглядел кабинет отца в Берлине. А я описал настоящее место. Реально существующее. Таким, каким мне показал его во сне Алеша. Вряд ли он что-то там мог приукрасить.

Бекетов сразу, в момент, расслабился, а глаза его снова затуманились.

— Просто понимаете, если приснился этот сон из детства, значит начинает возвращаться память! — Я изобразил на лице выражение абсолютного, идиотического счастья.

— Это — хорошо, Алексей! Просто даже отлично! Замечательная новость. А главное — очень своевременная.

Бекетов схватил графин со стола, плеснул себе водочки в рюмку, я так понял это была именно водочка, затем с залихватским видом опрокинул алкоголь внутрь своего организма.

— Тем более, у меня для тебя новость. — Сообщил он сразу же, как только закусил выпитое маслянистым маринованным грибочком, надетым на вилку. — Твои успехи были замечены. Очень высоко стоящими людьми замечены, Алеша. Серьёзными товарищами. Поэтому ты несомненно войдешь в число тех, кто после окончания школы отправится нести службу в чужую, вражескую нам страну…

Ну, конечно же, я среагировал так, как и должен был. Мне ведь Клячин о том, что сейчас озвучил Игорь Иванович, вроде по секрету сообщил. Исключительно в силу нашей с ним дружбы.

Я вскочил на ноги, едва не уронив со стола одну из тарелок. Бросился к Бекетову, упал ему на отеческую грудь. Даже подумал, не пустить ли слезу счастья от оказанного мне «серьёзными товарищами» доверия. Но потом решил, нет. Лишнее. Ограничился тем, что минут пять тряс руку Бекетова.

— Спасибо, Игорь Иванович! Спасибо! Я так рад, так счастлив доказать Родине и партии, что они не зря в меня поверили! А еще вам, конечно! Вам тоже счастлив доказать.

В общем, беседа с Бекетовым у меня вышла занимательная. Даже интересно, он верит в ту роль, которую я перед ним разыгрываю? Или тупо притворяется, будто считает меня идиотом, чтоб я не начал ни о чем подозревать. Потому как я бы на его месте точно не поверил бы.

— Алексей… — Остановил меня Клячин, когда я уже начал выбираться из машины возле шлагбаума, ведущего на территорию Школы. — Пока ты с товарищем Бекетовым обедал, я все думал о твоем рассказе. Ты знаешь, приложу все усилия, чтоб узнать, где сейчас находятся те люди, о которых щла речь. Раз ты утверждаешь, будто часы были, то их надо найти. В любом случае, какая-то информация должна была остаться. Записи, может…

— Спасибо, Николай Николаевич. — Я прижал руку к груди, надеясь, что этого жеста будет достаточно.

После общения с товарищем старшим майором госбезопасности, сил разливаться соловьём не было совсем. Исчерпал я на сегодня запас льстивых речей.

Мы распрощались с Клячиным и я направился в школу. Хотелось покушать чего-нибудь вкусного. Впрочем, можно и невкусного. Любого. В процессе восторженной беседы с Бекетовым я даже пожрать не успел.

— Эх… А в тюрьме макароны дают… — Тихо произнёс себе под нос и хмыкнул.

Не знаю, почему вспомнилась эта фраза из старого, очень известного фильма. Для меня настоящего, конечно, старого. Сейчас то его еще даже не сняли.

В голове крутились последние слова, сказанные Клячиным. Значит, постарается он найти… Ну, хорошо. Посмотрим. Записи. Ага. Дело там ни черта не в записях. У меня имеется точная уверенность, что чекист знает либо обоих этих товарищей, и Разинкова, и Ляпина, либо…

Я резко остановился. Замер на месте, таращась в пустоту. Записи!

В последнем сне Алеша собирался завести дневник. А на первой странице этого дневника он хотел как раз воссоздать рисунок, который был им намалеван в банке. Что, если дед так и поступил? Что если он реально намутил себе этот дневник?

— Алексей…

Женский голос позвал меня откуда-то из-за деревьев. Я сначала даже не понял, что происходит. Вернее, внимания не обратил. Слишком тихо было произнесено имя. К тому же конкретно в данную секунду мои мысли занимал дневник дедули, который вполне может оказаться реальным. Однако, через минуту это снова повторилось.

— Алексей, посмотрите сюда. Сюда…

Я покрутил головой, ориентируясь на голос. Из-за берёзки выглядывала Ольга Константиновна, наша учительница этикета, которую я не видел с того дня, когда меня приняли в комсомол.

— Т-с-с-с… — Она приложила указательный палец к губам, а потом поманила меня рукой.

— Ну, что, товарищи слушатели, поздравляю. Сегодня у нас с вами случится немаловажный момент…

Панасыч после своей загадочной фразы подозрительно хмыкнул и посмотрел на всю нашу группу хитрым взглядом человека, который точно знает, кому именно сейчас прилетит какая-нибудь гадкая хрень.

Особенно сильно, судя по слегка ошалевшим лицам, детдомовцев впечатлило вот это его «товарищи слушатели». То есть мы вдруг внезапно стали не «черти», не «дубоголовые олухи» и даже не «криворукие идиоты, в рот те ноги». А это, между прочим, сильно настораживает. Подобные перемены скорее будут к худу, чем к добру. Тем более, когда источник перемен — Шипко.

Нет, по совести сказать, в последнее время, после того, как Подкидыш «потерялся», товарищ сержант госбезопасности вообще начал вести себя по-другому. Это уже понятно. Воспитатель перестал изображать из себя деревенского простачка и больше не впихивал в свою речь слова-присказки через предложение. У Панасыча даже внешний вид как-будто изменился. Осанка, манера вести себя, интонации голоса, поворот головы и шаг.

Шипко вдруг максимально стал не похож на «Шипко». А на «Панасыча» он теперь был похож ещё меньше. Потому как человек с отчеством Панасыч — это яркий представитель либо тех самых рабочих, либо тех самых крестьян, ради кого и строится новый мир. Так вот сейчас наш воспитатель гораздо больше подходил на какого-то белогвардейского офицера, чем на Шипко. Повадки стали слишком близки к дворянскому сословию. По крайней мере, к тому дворянскому сословию, которое мне приходилось видеть в фильмах. Лично не пересекался, конечно. Не довелось. Родился почти на столетие позже. Соответственно, все мои познания о том, как выглядели российские князья и «графья» основываются исключительно на сведениях, данных отечественным кинематографом.