— А потом? — Я уставился на Клячина чистым, наивным взглядом. Главное, чтоб он не почувствовал сарказма в моих словах.
Интересно выходит. Значит, Бекетов нужное получит и отправит меня на тот свет. А Николай Николаевич? Он что? Усыновит? И будем мы жить долго, счастливо, как настоящая семья. Ну, вот даже не смешно ни разу. Чисто теоретически я ни одному, ни второму после того, как выполню свою миссию, не нужен. Даже, пожалуй, опасен.
— А потом ты будешь продолжать свою службу. Раз уж сложилось, раз уж тебе суждено стать разведчиком. Так что ты хотел рассказать товарищу Бекетову?
— Ему — нет, на самом деле. Я вас хотел увидеть. Но, так понимаю, наш воспитатель работает на Игоря Ивановича. Не рискнул через него сразу вам весточку передавать. Подумал, вдруг доложится. Поэтому и сочинил про товарища Бекетова. Совру что-нибудь ему. Скажу, вспомнил…не знаю, про отца что-то. Кстати…я действительно кое-что вспомнил…День, когда забрали мать. Вернее, сам факт. То, как ее забирали.
Вот будь я пацаном, которым и должен быть дед, я бы не заметил ничего. Выражение лица Клячина оставалось все таким же культурно-внимательным. Какой-то реакции, типа — ох, ничего ж себе!– тоже не последовало. Но! На одну секунду, даже на долю секунды, машина прямо на капельку, на крошечку, вильнула в сторону. Можно подумать, камень объехали. Или что-то на дороге попалось.
Можно, но не мне. И не в этой ситуации. Такой была реакция Клячина на мои слова. Он не ожидал услышать про день ареста супруги Витцке. Вот именно этого сто процентов не ожидал. И мои слова его не то, чтоб напугали, скорее заставили дернуться.
— Да ты что? — Он повернулся ко мне, посмотрел доброжелательным взглядом.
Мол, так рад, так рад…Но из-за этой ширмы доброжелательности я вдруг услышал тихое рычание того самого волка, кем Клячин на самом деле и является. Интересно девки пляшут…А что это вас, Николай Николаевич настолько сильно взволновало? Я вообще не ожидал подобной реакции. Собственно говоря, арест прабабки — это лишь способ подойти к теме с часами. А тут интересный поворот внезапно нарисовался.
— И что вспомнил? — Таким же спокойным голосом поинтересовался чекист. Настолько спокойным, что мне аж стало немного не по себе. Мурашки по спине пробежали.
— Да так, не особо много. Я прятался в комоде. Ничего не видел, только слышал, что за ней двое пришли. Фамилии вроде Ляпин и Разинков. И забрали ее. Она, кажется, сопротивлялась, но это я уже не помню. Смутно все, словно во сне. Зато, память начала возвращаться, мне кажется. Это обнадёживает. Вот об этом и хотел с вами поговорить. Когда мать увели, я остался в закрытом комоде. Она закрыла его на ключ. Спустя некоторое время, вернулся один из тех, кто ее увел. Он сказал, чтоб я вылазил после его ухода и бежал к какому-то определенному месту. Тоже сейчас точно не скажу насчет места. А потом этот человек достал ключ и открыл замок. Вот думаю, может, он какой-то друг отца? Найти бы его. Вдруг что-нибудь знает. Просто вы сказали, конечно, про Судоплатова. Имею в виду, будто он как-то связан со всей этой историей. Но я неуверен. Откуда отцу знать, что мы встретимся?
Естественно, кое-какие детали я в своем рассказе опустил. Например, что прабабку не увели, а унесли. Потому как, по моему предположению, грохнули ее чекисты прямо там, в квартире. Да, не специально, но тем не менее. Просто не надо Клячину знать, что мне это известно. Мало ли.
— Ляпин и Разинков…– Николай Николаевич снова посмотрел на меня. В его взгляде промелькнуло что-то отдаленно напоминавшее удивление.
— Ага. Вы знаете таких?
— Нет. В первый раз слышу. — Ответил чекист без запинки. Искренне. Настолько искренне, что я сразу понял — врет. Врет товарищ старший лейтенант, без малейших сомнений.
— Но, ты знаешь, неуверен, будто тот день имеет большое значение… — Начал Клячин.
И вот именно в этот момент я понял, как поступить. Как будет, возможно, немного опасно, но зато правильно. И как подтолкнуть эту телегу, нагруженную ворохом прошлого, чтоб она уже хоть куда-то покатилась.
— Имеет. — Перебил я Николая Николаевича решительным тоном. — Вспомнил ещё такой момент. У отца были часы. Не знаю, как именно они связаны со всей историй, но как-то точно связаны. Просто воспоминания приходят смутные, размытые. Ничего толком пока не понятно. И вот часы… Они что-то навроде ключа. Пока, опять же, не могу вспомнить, как их надо использовать. Вещь эту забрали люди, приходившие за матерью. То есть, если получится разыскать их, велика вероятность, что часы еще не канули в неизвестность.
— Интересно… — Задумчиво протянул Клячин, а потом машинально одернул левый рукав. Ага… А я тряс правую… — Хорошо, узнаю про этих сотрудников. Выясню, где могут находиться. Очень постараюсь. Часы, говоришь…
Ну, вот, собственно говоря, и ответ. Часики те самые. И они реально сейчас у Клячина. Просто не может он взять и жестом фокусника их продемонстрировать. Типа — сюрприз! Надо же, как совпало все неожиданно! Смотри, Леха, вот они!
Ибо спалится тогда Николай Николаевич на собственном вранье. Тут даже для малолетнего пацана, коим меня считают, все сразу станет понятно.
— А вы, кстати, чего пропали то? Я ждал и в тот выходной вас, и до этого. Подумал, вдруг что-нибудь произошло плохое. Тем более, с товарищем Бекетовым расставание при крайней встрече вышло сумбурное. Там же Надя случайно проговорилась, что мы с вами без ведома Игоря Ивановича гуляли. Ругал, наверное? Еще в прошлый раз хотел уточнить, когда собрание это случилось. Просто сами помните, какой разговор у нас сложился. Немного не до того было. Да и вы торопились.
— Нормально все. — Клячин махнул небрежно рукой. — Досталось, но не сильно. Проблемы посерьёзнее были. Тут кое-какие перестановки произошли. Был риск, что некоторые товарищи станут нам совсем не товарищами. Обошлось.
Последнее слово у Клячина прозвучало как сожаление. Похоже лично Николай Николаевич хотел бы, чтоб итог вышел иной. Ну, как я и думал. Выкрутился Бекетов. Переобулся, хозяина поменял…
Додумать эту мысль не успел, потому что следующая фраза Клячина меня ошарашила. Прямо как обухом по голове.
— Ты имей в виду, Алексей, теперь о тебе и о твоем существовании знают наверху.
Я охренел, честно говоря, от неожиданности.
— В смысле наверху? На самом верху? — Переспросил и машинально закатил глаза, намекая на главного человека в стране.
Аж дурно стало, если честно. Я, конечно, понимаю, что подобная известность дает шанс познакомиться с монументальной исторической личностью, но вот точно не уверен, хочу ли этого. Даже быстрее уверен, что не хочу.
— А-а-а-а-а…нет, конечно. Я сейчас про товарища народного комиссара НКВД. Про нового. Рассказываю же, произошли некоторые изменения. Наверное, они были неизбежны, но тем не менее, волнительный период приключился.
В рот те ноги…как говорит Панасыч. Вернее, говорил. Хрен редьки не слаще. Берия, значит…Интересно, не моей ли персоной Игорь Иванович себе задницу подтирал. Одного желания мало, чтоб из-под крылышка Ежова к Лаврентию Павловичу вот так запросто перескочить. Нужны весомые аргументы. И кстати, если я не идиот, (а пока –вроде нет, слава богу, хотя даже странно), в одном из снов я видел мужика, который с отцом разговаривал. Что-то этот мужик изобрел… Ксилофон…мелафон… Хрен помню. Так вот он в числе прочих людей, имеющих отношение к документам, называл и Лаврентия Павловича.
— Эм…что это значит? — Осторожно спросил я чекиста. Просто пока и правда непонятно, каких последствий ждать.
— Ничего, кроме того, что на тебя сейчас будут смотреть больше людей, чем смотрели до сих пор. Вопрос был спорный. Поступало предложение помочь слушателю Реутову освежить память. Но…Решили действовать по плану товарища Бекетова.
Клячин многозначительно покосился на меня. Мол, радуйся пацан.
— Какое прекрасное решение. — Выдохнул я. Кстати, от души выдохнул. Не очень бы хотелось, чтоб мне нквдешники «память освежали». — Только, если честно, не верю в доброе сердце Игоря Ивановича. В чем тогда соль? Так понимаю, это же он обо мне позаботился?
