– Часто здесь такие метели?

– Иногда бывает. Если засиживаться допоздна в подобные дни, то потом просто из здания не выйдешь.

– Два дня подряд сложно не спать.

Беспечно прокомментировала и тут же поджала губы, осознавая подоплеку слов. Он повернулся ко мне, и я осторожно подняла голову в его сторону.

– А вы следите за мной? – насмешливый взгляд карих глаз, чуть выгнутая бровь и ресницы, на которых редко лежали снежинки уставились на меня.

– Просто наблюдательность, – сдерживая улыбку, пожала плечами. – Но… не пейте так много кофе. Вредно.

Контакт между нашими взглядами вдруг закружил голову. Темные глаза смотрели в мои, полу усмешка несла разные смыслы, предоставляя мне выбор трактовки. Большие хлопья пролетали прямо перед нашими глазами, мешая обзору. Всего на секунду, но мы остановились, переставая чувствовать течение времени. До одури холодный ветер хлестал по лицу и рукам. И в этот странный момент моё сердце застучало быстрее.

Около часа назад я пришла в комнату. Одежда была мокрой, однако волосы даже не пришлось сушить. Я сидела в постели и смотрела на всё ухудшающуюся погоду через тюль. Оконное стекло покрылось тонкой корочкой льда по краям. Для человека, который впервые оказался в таком климате, было немного пугающе. Такую метель здесь называют «черная пурга». Ветер настолько сильный, что трудно сделать даже один шаг, а потеряться очень легко – снег становится уже не красивым атрибутом зимы, а стеной, через которую ты не видишь ничего даже в двух метрах.

Усталость ложилась увесистым грузом на тело, а головная боль всё усиливалась. Она была как назойливая муха, что мельтешит над ухом. Вроде её нет, но этот тихий «жж… жж…» всё равно слышишь. И словно с каждой упавшей снежинкой за окном боль становилась сильнее и сильнее.

Теперь не было той мухи – только боль, что не уже жужжит, а поглощает полностью, истощая.

Сжимая виски, я тихо промычала, прикусив губу. Грудную клетку сдавило. Трудно сделать даже вдох – в комнате резко стало слишком душно. Боль стремительно набирала обороты. Крайне она превратилась из мелкой мухи в слона, топчущем голову. Я не очень удивилась этому событию – папа страдал от мигреней. Слишком глупо было ждать, что, родившись полностью в него, смогу избежать этого.

С трудом поднялась с кровати – сползла, почти упала к чемодану. Одним быстрым рывком открыла его, разворошила вещи, выкидывала их в стороны, лишь бы быстрее добраться до аптечки. Заветный блистер блеснул. Вытащила одну таблетку и засунула в рот. Идти за водой? Нет, не дойду. Сидя на коленях, сложилась вдвое и запустила руки в волосы.

Больно. Почему так больно…?

Теряя счет времени, я сидела на полу, пытаясь сосредоточиться на чем угодно, кроме боли. В какой-то момент почувствовала, как она начала уходить. Так же медленно и противно, как и пришла. Когда я была в состоянии просто дышать, то наклонилась набок. Стоило голове коснуться пола, как сознание провалилась в небытие. Ничего страннее, чем этот беспокойный сон, я не ощущала никогда: слова, голоса – мужские, женские, тирады, прикосновения – нежные, жесткие. Я не могла разобрать ничего из происходящего и даже то, происходило ли это в реальности или во сне. Грубое касание в спину, почти невесомое к лицу, шепот, крик… Всё смешалось в белый шум, где что-то разобрать – невозможно. Кроме слез – они финал сна – такие горькие, страшные, но одновременно несущие легкость и освобождение… Их я почувствовала четко и ясно.

Когда тяжелые веки вновь открылись, я увидела пол и ножку кровати перед собой, а ворс ковра щекотал нос. В комнате мертвенно тихо и мрачно, а я одна. Поднялась, растерянным затуманенным взглядом осматривая темноту. Руки не дрожали, голова отдавалась легким напряжением, лишь как напоминание о произошедшем. На часах три ночи. Прикоснувшись к щекам, поняла, что они совершенно сухи. Теперь и слезы оказались мутным пятном.

Перебравшись на кровать, стянула с себя одежду, закуталась в одеяло и уснула нормальным, спокойным сном, правда, недолгим.

***

Следующие несколько дней прошли странно, в утомляющей прострации. Я ходила на пары, пытаясь влиться в жизнь института, иногда в библиотеку, чтобы влиться ещё и в программирование. Получалось с трудом, но кто не бьётся, тот проигрывает, а это я не любила.

День начался также как и все семь предыдущих. Меня понемногу отпускала тревога как о родителях в целом, так и конкретно о папе, что точно до сих пор не успокоился. Тоска по Вете и любимому Берну наоборот стала сильнее, но с ней я справлялась сносно. Браслет уже практически не ощущался на запястье, но стал незаменимым.

В данный момент я сидела на столе у института и беспечно болтала ногами, размышляя об этом всём, укладывала кирпичики произошедшего в цельную историю, анализировала. В Северном мне нравилось. Особенно их политика конфиденциальности, что давала мне хотя бы призрачную надежду скрыться. К тому же за эти несколько дней я уже успела обрести себе классных приятелей.

– Чего кислая такая? – как раз послышался голос одного из них, прерывая рефлексию.

– Да так, – отмахнулась я. – Просто задумалась.

И уже с повседневной улыбкой спрыгнула со стола и повернулась к Алсу. Мы направились к институту. Она что-то весело рассказывала, но я слушала в пол-уха, всё ещё пытаясь отойти от глубоких раздумий. Однако, когда мы оказались в аудитории, мысли успели отойти куда-то на подкорку сознания, больше не мешая.

За преподавательским столом стоял Ян. Чисто выбрит, с уложенными волосами и строгой рубашкой, правда, с несколькими расстёгнутыми пуговицами сверху. За все мои походы в библиотеку на этой недели мы ни разу больше не виделись.

Мы сели поближе, вывели экраны для записей и продолжили разговор, который начала Алсу ещё на улице. Она полностью погрузилась в дисциплины кафедры Алена и сам преподаватель искренне восхищал её своим профессионализмом.

Лекция прошла быстро. Ян очень четко и структурированно объяснял материал. Я даже не заметила, как во мне начал разгораться огонёк интереса к дисциплине.

– Прошу прощения, – после конца пары я решила подойти к нему. В этот момент он убирал экраны, но остановился и внимательно посмотрел на меня. – Я ознакомилась с книгой, которую вы посоветовали недавно. Не могли бы вы подсказать, что ещё можно почитать?

– Обычно все забивают на эту дисциплину в первом семестре, я удивлён.

– Меня просто бесит, что я мало что понимаю на паре.

– А я думал, понятно объясняю, – он задумчиво нахмурился.

– Нет, я не это имела ввиду, – неловко заправила прядь волос за ухо, отводя взгляд. – Вы классный… В плане преподавания. Мне просто сложно погрузиться в эту тему.

– Хорошо, я понял, – мужчина еле сдерживал улыбку, смотря на то, как я еле сдерживаю смущение. – Давайте тогда я лучше напишу вам список и отдам на следующей паре?

– Да, спасибо, до свидания, – проговорила и быстро ретировалась, подавляя желание отругать себя за скомканные странные фразы.

– До встречи.

***

Глеб стоял в общем зале общежития. Шум голосов, несколько диванчиков, кресла-мешки и много студентов. Парень, облокотившись на подоконник, весело взирал на меня. Его кудрявые волосы просвечивались на фоне солнечного света из окна. Он рассказал про Бал Равноденствия – ежегодное событие посвященное… в честь чего его устраивают Глеб не помнил: «Оно просто есть и на нём можно классно повеселиться».

– В этом году организацией занимается преимущественно Маша и ещё несколько человек. Не хочешь присоединиться?

Недолго думая, я дала своё согласие, абсолютно не имея понятия какие задачи буду стоять передо мной. После этого мы ещё немного поболтали с ним, и я направилась в библиотеку. На улице уже было темно, шел снег. Я крепко держала зонт и шла по тонким из-за сугробов дорожкам. На площади стандартно – толпа. Открыв тяжелую дверь, встала в очередь на получение книг. Сегодня было на удивление много людей. Мой любимый столик занят, поэтому пришлось идти вглубь здания. Здесь было достаточно тихое место. Стеллажи с обычными книгами выглядели скорее, как декор, уступая проекциям, экранам и ноутбукам. На каждом столике стоял светильник из дерева. Он давал не так много света, однако создавал приятную, очень уютную атмосферу не полумрака, но чего-то приближенного к этому.