— Прости, Фэй. — Бринн тяжело дышала, как будто каждый вдох давался ей с трудом.

Вероятно, так оно и было, учитывая, что у нее был рак легких. Рак легких в последней стадии.

Ее лечение было направлено лишь на то, чтобы оттянуть смерть, но они ничего не могли поделать. В среду она сказала нам, что ждала слишком долго.

— Я просто хотела сказать тебе это. — По лицу Бринн потекли слезы. — Пока могу.

Подбородок Фэй задрожал, когда она прикусила нижнюю губу, борясь со слезами.

Я подошел к ней и протянул руку.

Она без колебаний взяла ее и сжала так сильно, что у меня хрустнули костяшки пальцев.

— У вас есть имена? — Бринн, казалось, отчаянно хотела поговорить. Ждала хоть какого-нибудь ответа от своей дочери.

Но Фэй молчала, поэтому я ответил за нее.

— Пока нет, — ответил я. — Мы все еще обсуждаем.

— Я отправила Глории список. Она прислала его?

Я грустно улыбнулся ей.

— Да, прислала.

— Вам не обязательно ими пользоваться, — прохрипела Бринн, и звук, вырвавшийся из ее груди, был таким громким и жалобным, что заполнил комнату.

— Гарри? — Фэй подняла голову, все еще сжимая мою руку.

— Нет. Джейсон?

Она покачала головой.

— А как на счет Гэннон? — спросила Бринн. — Назови своей фамилией? Может, это будет не основное имя, но это хорошее второе имя. В некотором роде уникальное.

Взгляд Фэй переместился на ее мать. Пустота исчезла. И моя девочка, моя чертовски сильная Фэй, подарила своей матери благодать. Заслуживала Бринн этого или нет, но сердце Фэй было достаточно большим для них обеих.

— Хорошая идея, мам.

— Спасибо, — промурлыкала Бринн, прикрыв глаза. — Мне она тоже нравится.

Глава 32

Фэй

— Привет. — Маверик зашел на кухню с пустым стаканом.

— Привет. — Я взяла последние вилки и ложки из корзины посудомоечной машины, чтобы убрать их в ящик для столового серебра.

— Раш рассказал мне о твоей маме. Мне жаль.

Я расставила посуду по местам и пробормотала:

— Спасибо.

Моя мать умерла.

Прошло три недели с тех пор, как мы с Рашем навещали ее в доме моего детства. С тех пор я навещала ее еще четыре раза, каждый раз с Глорией. Мы сидели с мамой в ее тесной спальне, слушая, как она сопит и кашляет, и пытались говорить. Мы выслушали ее извинения за обиды, которые она отчаянно пыталась исправить в последние дни своей жизни.

Я планировала встретиться с ней в пятый раз, чтобы прийти одна. Но в пятницу, в тот день, когда я планировала навестить ее, мне позвонила медсестра из хосписа.

Мама умерла во сне.

Она не хотела, чтобы ее хоронили, поэтому два дня назад Глория, ее отец и я отправились в горы неподалеку от Мишна, чтобы развеять мамин прах.

Чак сказал несколько слов, пока плакал.

Глория плакала так сильно, что не могла говорить.

А я смотрела на серое облако из ее останков, пока его не унесло ветром.

Была среда. Ее не было уже пять дней, а я так и не проронила ни слезинки.

Это было ненормально. Я была на последнем сроке беременности, и мое тело бурлило от избытка гормонов. Я должна была превратиться в рыдающую, обезумевшую кашу. Что со мной было не так, раз я не могла плакать?

— Я, эм… — Маверик провел рукой по лицу. — Я пойму. Вроде. Если ты захочешь поговорить.

Нет, я не хотела говорить.

— Может быть, в другой раз.

— Да. Не беспокойся.

Я закончила мыть посуду, закрыла мойку и проскользнула мимо него в гостиную, более чем готовая подняться наверх, в душ, где я могла бы вымыть голову, переодеться в пижаму и лечь спать.

Но прежде чем я успела уйти, Мав окликнул меня по имени.

— Фэй?

Этот парень. Разве он не мог просто притвориться, что меня не существует? Мы провели недели, избегая друг друга. Это был самый простой способ сохранить наше перемирие. Я обернулась только из-за перемирия. Потому что у меня не было сил бороться.

— Да?

Мав прочистил горло, колеблясь так долго, что казалось, будто он забыл, что хотел сказать. Затем он подошел к своему рюкзаку, стоявшему на кухонном столе, расстегнул молнию и вытащил простой синий подарочный пакет. Уголки были смяты, а бока измяты, как будто он сражался с учебниками и проиграл.

— Я купил это для тебя. — Он провел рукой по белой ленточке. — Я не был уверен, когда именно мне следует вручить это тебе из-за твоей мамы и… в любом случае. Вот.

Он пересек комнату, протягивая мне пакет, пока я не забрала его у него из рук.

Отодвинув в сторону кусок голубой оберточной бумаги, я вытащила темно-синий комбинезон с логотипом «Диких котов штата Сокровищ» на груди.

Это был не первый подарок, который мы получили для малыша, но, возможно, самый ценный.

Раш сказал мне, что Мав любит детей, но я ему не поверила. Было невозможно продолжать ненавидеть Маверика Хьюстона, если он любил моего сына.

— Спасибо. — С улыбкой я убрала комбинезон и снова направилась к лестнице.

— Фэй? Мне действительно жаль. По поводу твоей мамы. — Треск в его голосе с таким же успехом мог быть ударом кувалды в мою грудь.

Эмоции нахлынули так быстро, что стало трудно дышать. Хлынули слезы, а жжение в носу стало невыносимым. Я продержалась пять дней без слез. Целых пять дней. Должно быть, мое время истекло. Возможно, я все-таки не была сломана.

Как получилось, что Маверик, эта заноза в заднице, оказался тем парнем, который в конце концов заставил меня расколоться? Я сохраняла самообладание, когда мне позвонила медсестра. Я держала себя в руках каждый раз, когда Глория не выдерживала и плакала у меня на руках. Но наблюдение за тем, как Маверик борется со слезами, погубило меня.

Он действительно любил свою мать, не так ли? Ее болезнь потрясла его мир.

Мне хотелось бы, чтобы у меня был какой-нибудь совет, как попрощаться с ней. Но я уже давно рассталась со своей матерью. И я не попрощалась с ней.

Во время моего последнего визита мама заснула, пока Глория рассказывала ей о мальчике в школе. Мы оставили ее отдыхать, и я планировала сказать то, что мне нужно было сказать, при следующем визите.

Вот только следующего визита не произошло, и теперь все, что было недосказано, сжимало мне горло. Слова, которые я мысленно повторяла снова и снова, кричали у меня в голове, умоляя выпустить их на свободу.

Ушел только тот, кому они предназначались.

Это было благословением. Я была рада, что она не смогла их услышать, потому что они были не совсем добрыми. Честными, настоящими. Потому что мои отношения с мамой были болезненными.

Мое молчание было милостью для нее.

Я думаю, это могло сломить ее, а, в конце концов, она была достаточно сломлена.

Он уставился в стену, вытирая круги под глазами.

— Я серьезно. Я здесь, если захочешь поговорить.

— Хорошо. — Я проглотила комок в горле. Затем, не желая плакать перед Мавериком, я поплелась наверх, чувствуя, что тяжесть на сердце такая же тяжелая, как и в животе.

Когда я добралась до последней ступеньки, то посмотрела на открытую дверь ванной. Мысль о том, чтобы принять душ, внезапно показалась мне непосильной, поэтому я поплелась в комнату Раша и опустилась на край его кровати.

У меня перехватило дыхание, и я ждала, что вот-вот на глаза навернутся слезы. Душераздирающие рыдания дочери, оплакивающей свою мать. Вот только этот короткий всплеск эмоций, который произошел внизу, угас где-то между первым и вторым этажами.

Теперь в голове у меня был только туман, а в груди — онемение.

Я не была уверена, как долго я там просидела, уставившись в пустоту, ожидая, что почувствую хоть что-нибудь. Но к тому времени, когда хриплый голос Раша прорезал туман, у меня уже болела поясница.

— Привет. — Он прислонился к двери, одетый в те же джинсы и футболку с длинными рукавами, что и утром.

— Привет.

Он вошел в комнату, закрыл за собой дверь, затем опустился передо мной на колени и принялся расшнуровывать мои ботинки. Он завязал мне их сегодня перед отъездом в кампус, потому что я не могла дотянуться до своих ног.