Мне нравилась эта маленькая закусочная. Она больше походила на дом, чем на работу. Но я знала, что видят люди, когда входят в дверь. Я знала, как это выглядит.

Я знала, как выгляжу я сама.

У нас, может, и не так много денег, но мы могли бы помыть окна.

Дасти терпеть не могла мытье окон и не могла позволить себе такую услугу. Майк обычно мыл их, когда у него было несколько свободных минут, но, если его не было, что ж… я сделаю это за него позже вечером или завтра.

— Мне нравится здесь учиться, — сказал Раш, отрывая взгляд от изрытой выбоинами парковки. — Здесь тихо.

К сожалению, здесь было тихо. Но я делала все возможное, чтобы это изменить. Сегодня я расклеила несколько рекламных листовок на различных информационных досках по всему кампусу. Когда-то Дасти рассказывала мне, что «У Долли» был популярным студенческим заведением. Возможно, я смогу вернуть ему былую славу.

— В библиотеке кампуса тоже тихо. — И состояние библиотеки значительно улучшилось.

— С едой лучше. — Он криво усмехнулся. — И с компанией тоже.

Я? Я была ужасной компанией. Я избегала его, пряталась на кухне, потому что не знала, что сказать или как себя вести.

Может быть, поэтому он продолжал приходить? Потому что знал, что между нами не всегда может быть такое неловкое напряжение. Потому что был достаточно храбр, чтобы попытаться.

Я тоже должна была попытаться, не так ли? Я должна была найти способ быть рядом с Рашем. И раз уж он был здесь, я могла начать прямо сейчас.

— Как продвигаются твои занятия? — спросила я, проскальзывая в противоположный конец кабинки и поджимая ноги так, чтобы наши колени не соприкасались под столом.

— Неплохо. А твои?

— Хорошо. У меня уже были все мои преподаватели, так что я знаю, чего ожидать.

Он кивнул.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Утро выдалось не из легких. — К счастью, мое первое занятие начиналось только в одиннадцать, и к тому времени меня обычно уже не тошнило.

— Итак… Во вторник. — У меня будет прием у врача.

Я кивнула.

— Во вторник.

— Спасибо, что позволяешь мне пойти с тобой.

— Конечно.

Часть меня хотела пойти одна. Будет трудно сосредоточиться, когда в комнате будет Раш. Кроме того, я привыкла все делать сама. Одной было проще.

Но он сам попросил прийти, и я не стала ему отказывать.

Телефон Раша завибрировал на столе. МАМА выглядела как УАУ (прим. ред.: на английском слово пишется «MOM», если перевернуть получается «WOW») с этой стороны кабинки. Он нажал на кнопку и отправил звонок на голосовую почту.

— Я могу уйти, если тебе нужно ответить.

— Нет. Я позвоню ей позже, чтобы поговорить.

О чем поговорить?

— Ты, эм, рассказал им? Своим родителям?

Его взгляд опустился на стол. Его волосы упали на лоб, и он провел по ним рукой, убирая их.

Почему это должно было быть сексуально? Внутри у меня все сжалось. Мне нужно было, чтобы он был несексуальным. Немедленно.

Он снова пригладил волосы, и на этот раз над столом разнесся аромат его одеколона, насыщенный и мужской, но в то же время чистый, как мыло. От него приятно пахло. Он пах так, так хорошо.

Фу. Я должна была перестать думать о его шампуне, или о бицепсах, или о том, как сильно его челюсть выглядит из-за дневной щетины.

— Я, эм, не сказал, — сказал он.

— Что не сказал?

Он искоса взглянул на меня.

— Моим родителям. Я не сказал им, что ты беременна.

— О. — Точно. Дерьмо. Я задала вопрос, а потом мне в голову пришла мысль о сексуальных волосах.

— Но я рассказал об этом своему соседу, — сказал он. — Прости.

— Все в порядке. — Я посмотрела на стену, разделявшую кухню и столовую. — Я сказала Дасти.

Он кивнул, обводя пальцем круг на столе.

— Я бы хотел сказать своим родителям. Когда ты будешь готова.

Я с трудом сглотнула.

— Ты можешь подождать? По крайней мере, до тех пор, пока не скажут срок родов?

— Конечно.

Не то чтобы эта беременность казалась нереальной. Моя утренняя тошнота убедила меня в том, что я точно знаю, что происходит с моим организмом. Но при мысли о том, чтобы сообщить об этом его родителям или моей сестре, у меня потели ладони.

Семья, по моему опыту, только усугубляла стрессовые ситуации. Его родители будут разочарованы. Глория тоже. Я и так уже достаточно пережила разочарований, и в данный момент мне этого не нужно.

Я надеялась, что его родители, по крайней мере, будут вежливы. И добры, если не ко мне, то к этому ребенку. К своему внуку.

Они будут единственными бабушкой и дедушкой, которые у него или у нее будут, потому что я была чертовски уверена, что не допущу, чтобы моя мать вмешивалась в это дело.

А Дасти была, ну… Дасти.

Как будто она знала, что я обдумываю идею назвать ее Бабулей Дасти, из кухни донесся громкий треск, лязг металла о металл, за которым последовала приглушенная череда проклятий.

— Я, пожалуй, пойду проверю, как она.

Раш кивнул, когда я выскользнула из кабинки. Но прежде чем я успела уйти, он окликнул меня по имени.

— Фэй?

Я остановилась и обернулась.

— Да?

— Ты завтра работаешь?

Это был мой шанс провести вечер без него. Не беспокоиться о взглядах, которые бросала на меня Дасти, или о напряжении, которое возникало всякий раз, когда я оказывалась в столовой. Все, что мне нужно было сделать, это сказать «нет». Попросить его прийти на следующей неделе.

Но я терпеть не могла лгать.

Мой отец был лжецом.

Он обещал вернуться за мной.

И я не видела его с тех пор, как мне исполнилось пять.

— Да, я работаю, — сказала я Рашу. — С трех и до закрытия.

Глава 12

Раш

— Двадцать четвертого апреля? — голос Фэй наполнил кабину «Юкона», хотя она говорила шепотом. Ее руки были сложены на коленях, подбородок опущен.

— Двадцать четвертого апреля, — повторил я, вцепившись в руль, словно это было единственное, что удерживало меня от реальности.

Двадцать четвертого апреля.

Двадцать четвертого апреля у нас должен был родиться ребенок.

— День драфта, — пробормотал я, не мигая глядя в лобовое стекло на машины, припаркованные на стоянке у полевого дома.

— Что?

Я заставил себя сфокусировать взгляд на пассажирском сиденье.

— День драфта. Когда игроки колледжа отбираются командами НФЛ.

— О. — Фэй наморщила лоб. — Ты, эм… участвуешь в этом? В драфте?

— Нет. У меня еще есть год, чтобы играть за «Штат Сокровищ». На первом курсе я был краснорубашечником (прим. ред.: краснорубашечник — это задержка или приостановление участия спортсмена с целью продления срока его допуска. Как правило, спортивное право студента на участие в данном виде спорта составляет четыре сезона, что соответствует четырем годам академических занятий, обычно требуемым для получения степени бакалавра в американском колледже или университете. Однако в год красной рубашки студенты - спортсмены могут посещать занятия в колледже или университете, тренироваться со спортивной командой и «одеваться» для игры — но они могут участвовать только в ограниченном количестве игр. Используя этот механизм, у студента-спортсмена есть не более пяти академических лет, чтобы использовать четырехлетний срок допуска, становясь, таким образом, выпускником пятого курса).

Она моргнула.

— Хм?

Я забыл, что она не была знакома с миром футбола, как все остальные в моей жизни.

— Спортсмен может играть только четыре сезона в течение пятилетнего календарного периода. На первом курсе я сыграл всего несколько игр. Я тренировался с командой, но из-за того, что пропустил большую часть игр, мне не пришлось засчитывать это как полноценный сезон. Так что я могу отыграть еще один год в колледже.

Она кивнула.

— Затем, ты будешь участвовать в драфте?

— Может быть. — Таков был мой план. Я старался изо всех сил играть в «Штате Сокровищ», молиться, чтобы не получить травму, и, возможно, меня заберет какая-нибудь команда НФЛ. Даже если меня выберут в последнем раунде, мне будет все равно. Я просто хотел продолжать играть.