– Хочу, – ответил Дэйв и опустился на табурет.

– Будешь? – Лори достала из шкафа бутылку текилы.

– Нет, – Дэйв провел руками по лицу.

– Немного же можно.

– Господи, ты можешь успокоиться или ты меня до припадка хочешь довести?

Лори махнула рукой и плеснула себе немного текилы.

– Прости меня, – сказала она после минутного молчания.

– Тебе не за что просить у меня прощения. И ты прекрасно это знаешь. И знаешь, что я терпеть не могу, когда ты вновь и вновь это повторяешь.

– Я ничего не могу с этим поделать. Чувство вины – мой верный спутник жизни. И как любому человеку, который тяготится этим недугом, мне нужно иногда слышать, что я ни в чем не виновата.

– Это помогает?

– А тебе помогает, что я признаю свою вину?

– Нет.

– Вот и мне нет.

– Я пойду лучше.

– Посиди немного. Хочешь есть? Или кофе?

– Ничего не хочу. Хочу немного покоя и все.

Лори выпила свою текилу и поморщилась.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спросила она.

– От чего мне по-твоему нужна помощь? – усмехнулся Дэйв.

Лори несколько секунд внимательно смотрела ему в лицо, словно старалась отыскать некую ускользнувшую от ее взгляда черту во внешности брата.

– Ты сегодня мог меня ударить, – шепотом сказала она.

– Я бы никогда этого не сделал, – ответил Дэйв, изо всех сил подавив желание вновь взглянуть на разводной ключ.

– Мог. Я увидела это в твоем взгляде. Как будто у тебя терпения осталось… нет, практически вообще не осталось. А там, за его остатками, может скрываться кто угодно. Ты это понимаешь?

– Я просто устал, – попытался оправдаться Дэйв, вспомнив, как Лори на секунду отшатнулась от него. – А тут ты со своим смесителем, потом теннисом… да, взбесился. Но я бы никогда не поднял на тебя руку. Достаточно того, что теперь ты знаешь, сколько камней за пазухой я ношу – это бьет еще больнее, как мне кажется. Хотя, ты и так все это прекрасно знала. Знала ведь? – спросил он после короткого молчания.

– Я не верю, что ты искренне винишь родителей или меня. Пугает твоя озлобленность не на нас, а на весь мир. Проблема в том, что ты нашел себя в ненависти, и тебе нравится считать себя такой вот жертвой чудовищного монстра, каким является окружающей мир. Но найди ты хоть намек на счастье, и все это уйдет, а после ты и вовсе возненавидишь мысль о том, что кто-то перед тобой виноват, даже если это на самом деле так.

Дэйв выслушал сестру, глядя в пол и сжав пальцы в замок. Затем поднял взгляд, увидел это страдальческое выражение по природе бледно-болезненного лица и покачал головой.

– Как же ловко ты играешь собственными мыслями, – протянул он. – Я из себя жертву строю, да?

– Но ведь так и есть.

Лори не успела скрыть мелькнувшую на губах улыбку, и Дэйву вновь захотелось ее ударить, а то и вовсе вцепиться в шею.

– Это тебе выгодно видеть во мне жертву, Лори. Только тебе. Я живу так, как считаю нужным и никому не указываю на неправильность бытия. Но тебе не дает покоя то, что я могу спокойно работать грузчиком, жрать три раза в день спагетти с соусом и регулярно сваливаться в запои. С одной стороны, тебе это нравится, потому что на моем фоне ты выглядишь венцом эволюции, но тебя бесит то, что я не сожалею о таком образе жизни. Тебя бесит, что я не плачусь у тебя на плече о том, как мне одиноко, как я хочу изменить себя и свою жизнь, как мне опротивело пить. Вот, что тебе нужно. А знаешь, почему? Потому что ты меня ненавидишь.

Дэйв все это прошипел, буквально скалясь. Лори закрыла лицо руками, и Дэйв понял, что грядет самое страшное: она начнет хныкать и всхлипывать, чего он точно не сможет вынести. Он встал.

– Что ты такое несешь? – жалобно простонала Лори.

– Да, сестра. Ты может и любишь меня как брата, да и то только тебе одной понятной извращенной любовью, но как человека ты меня ненавидишь. А хотела бы просто презирать, но для этого нужно, чтобы я стал презирать себя, а ты этого не дождешься.

– Я так не думаю, – проскулила Лори, и с первым ее всхлипом Дэйв вышел в гостиную.

– Пока, Афина, – сказал он племяннице.

– Пока, – равнодушно ответила девочка, не отведя взгляда от страниц открытой книги.

– Будь осторожна, в городе завелся призрак.

– Призраков не существует, дядя Дэйв.

Он остановился у двери и взглянул на нее.

«А вот тебе удалось добиться того, чего добивается твоя мамаша» – подумал он.

Затем вышел из дому и пошел вверх по улице. Конечно, уже через пять минут Дэйв проклинал себя за проявление малодушия, за то, что довел сестру до слез и что никоим образом не сделал главного, чего она негласно просила: не пожалел и не приласкал ее. Вместо этого вылил на нее ведро помоев и убежал. Подобные сцены происходили между братом и сестрой примерно раз в полтора-два года, но имели странное свойство забываться и потом переживаться вновь во всей своей красе. Дэйв уже представлял, как он будет выписывать Лори сожалеющие сообщения, как только первые полбутылки окажут на него должное вдохновение. Мысли о скором опьянении, которому теперь уже никто не должен был помешать, потому что это было бы уже откровенной наглостью со стороны его коварной судьбы, вновь направили мысли в более спокойное русло. Хотел он ее ударить? Дэйв с ужасом представлял, что этот поступок мог бы стать для него непоправимым. Он бы просто не простил себя. Да, он мог накричать на сестру, в детстве даже имел право наказывать ее от своего имени, но еще ни разу в жизни он не поднял на нее руку. Как же, ведь он ее защитник.

– Точно с ума схожу, – прошептал он, встревоженный своими сегодняшними эмоциональными качелями и кратковременными вспышками агрессии.

С улицы Шредингера Дэйв вышел на бульвар Уинстона Черчилля – самую протяженную улицу Эскины, которая вела в центр из ее восточной части, где жила Лори. Когда-то, в далеком детстве, Дэйв любил прогуливаться здесь, по центральной аллее между двумя рядами каштанов. Он брел домой от теннисного комплекса, глядел на свою школу, и представлял, как в будущем здесь будут слагать о нем легенды, глядел на музей Эскины и представлял, как когда-то его портрет будет висеть едва ли не рядом с портретами санторийских графов и герцогов. Сейчас же он планировал пройти вдоль бульвара не более двух кварталов, и свернуть до того, как на глаза попадется родная, теперь уже ненавистная школа и уж тем более располагавшиеся чуть поодаль от нее грунтовые корты.

Тут-то и произошло то, что заставило Дэйва на несколько секунд замереть на месте. Впереди, на расстоянии шагов пятидесяти, он увидел того самого парня, который так заинтересовал его два часа назад возле сквера у ратуши, и которого он успел окрестить призраком. Аллея бульвара в данный момент была практически безлюдной, но Дэйв не сомневался, что этого странного типа он теперь узнал бы и в самой густой толпе. Призрак плыл в том самом направлении, которого пытался избежать Дэйв, но теперь в его голове моментально родилась идея проследить за ним. Для чего ему было это нужно, Дэйв не особо и задумывался. Куда больше его заинтересовало вновь возникшее чувство омерзения, адресованное странному незнакомцу, а вместе с ним и неприятное волнение, какое бывает, например, при телефонном звонке или стуке в дверь среди ночи. А кроме того, как только Дэйв увидел этого парня во второй раз, так сразу и припомнил ему то оскорбление, которое, вроде бы, и не было произнесено вслух, но которое Дэйв отчетливо заставил себя почувствовать. Наверняка его нынешний интерес к Призраку и был продиктован желанием реабилитироваться и доказать себе, что ощущение того превосходства, которым он наградил его в сквере у ратуши, не соответствует действительности. Возможно, все это и могло бы показаться ребячливостью или неуверенностью в себе, но в том-то и дело, что Дэйв слишком ревностно относился к уверенности в собственных силах, да и слежка за Призраком вовсе не казалась ему невинным занятием – настолько неприятное впечатление он производил.

Призрак тем временем не стал подвергать Дэйва пытке зрелищем школы и теннисных кортов, а приготовил для него еще более неприятный сюрприз. Он свернул на улицу Джерома II, герцога Санторина, а там, в десяти минутах ходьбы на восток стоял родной дом Уотерсов. Дэйв понимал, что здесь ему лучше закончить свою операцию – буквально через пять минут после ее начала. Он вовсе не горел желанием видеть родителей, а уже сейчас была серьезная вероятность попасться на глаза матери или отцу, вполне способным блуждать по окрестностям летним вечером. Да и добрая половина жителей этой тихой улочки естественно хорошо знала Дэйва, и его появление здесь никак не могло остаться незамеченным. Но и искушение узнать хоть что-то о человеке, похожем на гостя из потустороннего мира, еще и способном внушать чувство тревоги одним своим видом и вызывать на этой почве пассивную агрессию, было сильно и в конце концов одержало верх.