Счастливый блеск пацанячьих глаз пообещал привести сюда весь отряд, соответствующий возрасту переписи населения его улицы. Дети были постоянно голодные, но накормить всех я была не в силах. Может быть, когда нибудь, но не сейчас. Тем более не сегодня. И детский труд… он такой недетский, когда кружится голова от голода. Ничего, кружка бульона и вчерашняя булочка придадут им решимости изодрать траву с корнем. А завтра я отправлю их в лес за ягодами. Да. Так и сделаю!. И детишек накормлю, трудиться будут по возрасту, глядишь, и воровать отучу.

Детишек прибежала целая орава. Блин, у меня сердце разрывалось от их вида. Я закусила губу, глаза колола их худоба, безнадёга какая то и одновременно надежда в глазах, они мечтали просто поесть.

Все получили задания, я видела, они стараются, как могут. Я их нахваливаю: какие умнички! А у самой слёзы наворачиваются.

Такие маленькие, а понимают, что для семьи на общий стол зарабатывают. Задания вроде не трудные — травку продать, щепки собрать, ягоды, грибы из леса принести9 это на будущее). (Дома они это делают каждый день), а всё равно сердце щемит. Не привыкла я, чтоб дети работали.

Время летело с бешеной скоростью. Пока управилась сама на кухне, увидела дошколят (слово какое родное, вспомнила, аж слёзы навернулись), смирно стоящих в очереди — оплату ждут. Небольшая куча травы сложена в тележку у забора. Щепки свалены в большую корзину возле палисадника. Прошла мимо ребятишек, взъерошила волосы на голове старшему:

— Устали? Идёмте руки мыть, обедать будем.

Поливала им на ручёнки, смотрела, как они торопятся, возят мыльным корнем по ладошкам — все такие возбуждённые, счастливые.

— Рассаживайтесь, парни! — дважды ватагу просить на пришлось.

Рысью бросились во двор, дружно уселись за стол, спрятали руки на колени. Одни вихрастые головы торчали над грубой толстой столешницей.

Я разносила обед, ставила перед каждым: полкружки крепкого куриного бульона с маленьким кусочком картошки, мелко порезанной морковкой с укропом и пышной булочкой. Они провожали глазами каждую кружку, не показывали своего нетерпения. Просто сидели и затаив дыхание ждали каждый свою порцию.

Поев, каждый малыш подходил к окну, получал треть пирога и гордо отправлялся домой. Мне кажется, у детей даже походка менялась, когда они гордо расправив щуплые плечики несли свой пирог домой.

Последним подошёл командир, спросил:

— Завтра приходить?

— И завтра приходить, и послезавтра, если мама отпустит. Мальчик пытался казаться взрослым, но Боже мой, как же сияли его глаза!

Вернулись Николас, Магда. Я рассказала им про квартального. Они всё никак не могли нарадоваться, что мы так дёшево отделались. А я радовалась, что их не было дома, они явно не обладали талантами договариваться и только помешали бы нашей задушевной беседе с квартальным.

Правда, я сообщила, что закончилась мука. От слова совсем. Завтра нам придётся ехать к мельнику, договариваться в долг, или не знаю как. Денег у нас всего ничего, вдруг мельник не продаёт маленькие партии. Николас пообещал занять лошадь у соседа, сказал, запряжёт в наш рыдван. Дорога не близкая, пешком не справиться.

К вечеру закончилась суета, я, вымотанная тревогой и работой, вышла в огород.

Села на ступеньках, прислонилась к головой к перилам, расплакалась. Айна сидела рядом, тыкалась в меня лбом, тихонько порыкивала. Лизнула мне щёку. Иногда мы с ней вдвоём сидели во внутреннем дворике, спрятавшись ото всех и прижавшись друг к другу как две сиротинушки.

Как же я устала бояться. А куда деваться. Вот как бы не хотела, а завтра снова встречаться с посторонними людьми. Вдруг новость о сбежавшей Стефании уже у всех на слуху. Стоит мельнику завтра заглянуть в мои “прекрасные” голубые глаза … Я ведь точно знала вокруг меня сгущаются тучи. Вот вот что то произойдёт… Вот прям сердцем чувствовала.

Глава 27

Мельник был дяденька себе на уме. Я наблюдая за ним через прутья рыдвана, слушала как проходят переговоры моего Николаса.

Приехали мы уже час назад, Николас никак не мог двинуться дальше 20 монет за подводу. Я знала, что это грабёж. А ещё знала, что у Николаса ничего не получится. Вот если мельника на куски голыми руками порвать, тут Николасу равных нет. А насчёт денег, эх, простофиля он и есть простофиля.

К моему неудовольствию, проходили переговоры никак. Я разглядывала хозяина мельницы и понимала, что деваться нам некуда. Без муки мы не проживём и дня. Сквозь прутья мне видны были брюшко, мешки под глазами и сизый нос, что выразительно сообщали о вредных привычках мучного барыги. А вот губы: они змеились пренебрежительной улыбкой, мельник-сквалыга жевал соломинку, перекатывая её из одного угла рта в другой. По всему было видно, что он ни во что не ставит моего Николаса, не уважает его и не боится.

Неожиданно мучной жук спросил:

— А что, Николас, давно ты в городе был?

— Вчера. Почему спрашиваешь?

— А потому. Вот нахрена тебе мука, ты в ней ни черта не смыслишь, зато охотник ты знатный.

— Ну, и причём тут это? — мой муж ещё не понял, куда движется мельник, а для меня всё стало яснее ясного. В подтверждении моей догадки, мельник протянул:

— Королева, юная жена короля Грегори сбежала. Говорят, в лесу отсиживается, на болотах. Вот нашёл бы ты её, сразу получил бы 50 монет и зажил как куркуль. А то долбишься тут со своим мешком муки. — хозяин мукомольни загоготал рваным смехом.

У меня дыхание остановилось от ужаса. Надо было немедленно прекращать этот диалог. Одно дело мельник, а другое, когда до Николаса дойдёт кто я. Я уже раздумывала, как мне вмешаться в торги и быстрее уехать с мельницы, когда вдруг мельник брякнул:

— Говорят, ты женился, Николас?

Ну всё, дальше на самотёк мою судьбу оставлять было нельзя. Мельник своей наглой рожей напрашивался на неприятности. Ну, и напросился.

Так, пройдоха, держись.

Я вышла из укрытия, подошла к Николасу, дёрнула его за рукав:

— Мой господин. Нам не надо покупать муку у этого продавца. Она серая, грубая. Поедем к другому мельнику.

— Так другой мельник отсюда в двух днях дороги. — конечно, мой “муж” подельник-недотёпа ничего глупее не мог сказать. Пришлось импровизировать на ходу:

— О, мой господин. Это не беда. Мы же возьмём с собой четыре подводы. Купим сто мешков муки сразу. Мы же слышали от людей, что на этой мельнице мукам плохая. Зря приехали. А мы поедем и купим самой лучшей. Белой, тонкой. Поедем, Николас, не будем терять время с этим Сизым Носом.

— Николас, кто это? — фальцетом выдавил из себя мельник, уставившись на меня и потеряв свою выпавшую из зубов соломинку.

— Моя жена из земель ледяных фьёрдов, госпожа Бэлла.

Ну хоть тут мой “муженёк” изрёк что то достойное нашей авантюры.

— Да, я жена этого достойного господина. Зовут меня Бэлла. Мой муж стал пекарем и теперь он главный по хлебу на всей улице. А скоро и всего квартала. Кстати, господин квартальный тоже любит наши пироги.

Развернулась и потащила упирающегося Николаса за собой.

Ну, что я говорила. Мельник уже мчался мне наперерез.

— Эй, хозяйка, постой. Так и я могу продать муку. Цену хорошую дам.

— Зачем мне твоя гадкая серая мука. Её даже дрожжи не берут. У других лучше и дешевле.

— Постой, давай договоримся. Есть у меня то, что тебе надо. Ты сто мешков будешь брать?

Эх, некрасивый дяденька с Сизым Носом. У меня и на двадцать мешков денег нет, а подводы отродясь во дворе Николаса не было. Так, один старый рыдван и сам Николас вместо коня.

Но, мельнику знать об этом незачем. В игре сбивать цену и договариваться с пьющими мужиками я была профи. Я подбоченилась, сделала умное-злое лицо, грубо сказала:

— Всем известна участь мельника потерявшего серьёзного клиента — он разориться. Я ведь и другим хлебникам скажу, что у тебя мука заразная.

Я медленно окинула взглядом жадного гада,(ишь ты, решил повыделываться перед моим Николасом?). Специально остановила взгляд на нечищенных сапогах противного торгаша, (мужики всегда отлично чувствуют своё слабое место), мельник стал переступать с ноги на ногу, постарался незаметно обтереть носок видавшего виды сапога.