- Ты уже там, Зоэ-Моник... Не оставляй меня. Я еще никогда в жизни не испытывал ничего подобного ни с кем другим. Если придется, я готов умолять на коленях.

Моник развернулась, гладя парня по свалявшимся кудрям, больше всего на свете ей сейчас хотелось опуститься на землю, прижаться всем телом, чувствуя такое же рваное биение сердца, как у нее самой, утопить свою боль в теплых губах Эрве, но что-то внутри не позволяло это сделать.

- Сегодня приходила твоя матушка. Она рассказала, что ты сделал в Ла Руш, но я хочу дать тебе возможность поведать мне свою версию событий.

Эрве обмяк, осев на землю, опустив руки вдоль тела, будто вместо крови по его венам текла кислота, растворившая все кости и мышцы. Парень сморгнул две крупные слезы, когда Моник присела рядом, положив теплую ладонь на его небритую щеку.

- Я знал, что это когда-нибудь случится. Она всегда делает, что вздумается, невзирая на последствия и мои чувства. Я надеялся, что просто меня тебе будет достаточно, но так ведь никогда не бывает, верно? Людям всегда хочется большего.

Парень сел, обняв собственные колени руками, чувствуя, что после того, как он раскроет девушке свою тайну придет конец, бесповоротный и окончательный, но раз на то ее воля, пускай.

- Не стоит верить всему, что говорит моя мать. Не после того, как она отравила и закопала в нашем саду всех моих братьев и сестер. Они родились уродами, внешне и внутренне, но разве это ее оправдывает? Ничуть. Мне повезло, я пошел в отца.

Эрве горько усмехнулся, вытирая рукавом влагу под глазами и носом, уносясь в воспоминания, которые были еще живы в сознании, словно все произошло вчера. Девушка чувствовала его боль, как собственную, ее ладонь легла поверх колена парня, напоминая, что реальность, а чего больше нет.

- Она избивала меня, насмехалась и унижала, в школе меня тоже не слишком-то жаловали, ведь моя мать убийца. Когда проходил мимо, кричали, что я помогал ей копать могилы, и были правы. Не ей же марать белые ручки. Но я сорвался. Однажды, пришел прямо в кабинет директора, который все видел, но не захотел пошевелить и пальцем, чтобы помочь, и поджег кабинет вместе с ним. Из рюкзака вытащил старое армейское ружье отца, наградив пулей каждого, кто издевался надо мной. Не представляешь моего счастья, когда я узрел результат своей работы. Все они были мертвы, распростёрлись в луже собственной крови на полу. Ангелы в аду. Анн-Мари применила все имеющиеся связи и обаяние, чтобы оградить меня от тюрьмы, и вот я здесь. Теперь ты мне веришь?

От ужасающей истории кровь стыла в жилах, нутро скрутило от боли, пульсируя спазмами. В голове было пусто, лишь мелькали перед глазами описанные картинки, сменяясь калейдоскопом. Море крови и трупов, звуки пожарной сирены и одна несчастная душа посреди хаоса, наконец ставшая свободной.

- Прости меня, прости, что заставила тебя вспомнить все это. Я верю тебе, Эрве.

В темноте ночи плохо угадывалось выражение лица парня, но губы сами нашли губы, соленные и горькие от слез, тем слаще они казались после произнесенной правды. Совершенно неважно, что тела их были заключены в одежды, теперь Эрве предстал пред Моник обнаженным достаточно, чтобы увидеть и принять его боль. Девушка задремала на груди у Эрве Дюшарма, он не осмелился войти в дом, но прежде чем покинуть ферму, постучался в дверь. Эгон и Элайн нашли дочь у каштанового дерева, мирно спящую под его раскидистыми ветвями, убаюканную сказкой, рассказанной шепотом тьмы, который был слышен повсюду.

Французская частная школа Парижа, основанная Себастьеном Фором на анархистских принципах. Она действовала с 1904 по февраль 1917 года.

Глава 13

О, дитя. Чистый, непорочный сосуд, наполненный праведным гневом до краев. Мне знакомы твои чувства, прекрасная малышка. Вместе мы сможем многое, пока не иссякнет твой пыл, вынужденный стать для меня пищей и святой водой. Ты разбита, я чувствую это, твоя душа кровоточит от боли. Идеальное вместилище!

Я соберу тебя даже из мелких осколков подтаявшего льда, выпью всю дрянную кровь, смевшую опорочить твою несчастную душу, обращу твою боль в силу, только позволь подобраться поближе. Вместе мы покараем всех, кто этого заслуживает, я обещаю. Твоя гибель будет оправдана и вознаграждена свыше, мой маленький хрупкий клинок. ОНА существует, отец был прав! Она нужна мне! Только она сможет дать мне то, что необходимо, я уверена, когда я покажу - ты все поймёшь. Лишь внутри нее я смогу вершить правосудие, не боясь быть разорванной своей же силой, тьма внутри это девы рождена там же, где тысячелетиями существовал наш народ. Мы похожи, ты видишь, как мы похожи, дитя?

Она не слышит моего зова сейчас, но позволь мне воспользоваться тобой. Дай только подобраться поближе, и она увидит, прозреет, поймёт. Она идеальна! Слюна вязкими потоками бежит по подбородку от желания поскорее воплотить задуманное. Мне нужно быть тише, осторожнее, но ты так погружена в свои мысли, что едва ли услышишь, как тащатся по выжженной за лето солнцем земле, ноги моего нынешнего вместилища. Ладони ободраны, живот волочится бесполезным мешком, хозяин этого тела завопил бы от ужаса, увидев себя настоящего, но соль в том, что его сознание давно поглощено мной, душа иссушена и даже в чистилище ей уже не добраться. Казалось, я брожу в этом теле целую вечность, моей силе нужна подпитка, свежая кровь и плоть, и я наконец-то нашла тебя.

Сидишь на крыльце, слушая, как кричат твои родители в доме, бьют стекло. Ты давно привыкла, но боль никуда не исчезла, горю есть откуда брать пищу. Ты сидишь потерянная, обняв колени, и смотришь на раскинувшееся поле. О чем ты думаешь? О свободе? Вот бы уйти отсюда и никогда не вернуться? И я окажу тебе услугу, не сомневайся, а ты взамен поможешь мне.

Бросаю осточертевшее тело недалеко, среди высоких трав и кустов, ты поднимаешь голову, будто уже чувствуешь запах перемен, коими наэлектризован воздух. И вмиг, когда за твоей спиной разбивается окно, касаюсь кожи, сквозь поры липкой невидимой массой плыву к твоему сознанию. Сопротивляешься, это естественно, моя малышка, ты не привыкла делить с кем-то рассудок, но с каждой секундой твоя воля слабеет, пока контроль целиком и полностью не переходит в мою власть. Это ощущение каждый раз, словно в первый, энергия моей души мягко растягивается в разные стороны, будто умелая швея подгоняет размеры новой одежды, пока каждую клеточку сосуда не заполнит силой, такой же густой и темной, как мои тени.

Легкая, словно колосок пшеницы, поднимаюсь на ноги, иду в дом, минуя бардак, грязь и бранную ругань твоих родителей. Роюсь в ящике стола, игнорируя едкие комментарии твоего отца, и наконец, нахожу то, что искала - спички. Переходя из комнаты в комнату, чиркаю серной головкой о коробок, поджигая все, что плохо лежит, на секунду замирая, будто даю шанс твоей матери и отцу все исправить, но, увы, им этого не нужно. Рваное тряпьё быстро захлёбывается в пламени, а я выхожу, запирая на засов единственный выход из дома. Этому месту было необходимо очищение, и только огонь сможет обратить все в пепел, чтобы на прежнем месте, словно Феникс, возродилось новое начало.

Отойдя на приличное расстояние от дома по просёлочной дороге, слышу взрыв, волна которого едва касается спины, и не оглядываясь, продолжаю идти вперед. Еще столько предстоит сделать...

Глава 14

Венгрия. Замок Де Кольберов

Ворона в последний раз взмахнула крыльями, приземляясь, лавируя в потоке противостоящего воздуха, пока не уцепилась когтями за шпиль величественного готического замка, издав пронзительный крик, оповещая о своем прибытии вампиров, расположившихся в саду. Матэуш Де Кольбер отдав последние распоряжения слугам и махнув рукой, без слов прося оставить их с супругой наедине, поднял глаза к птице, ожидая, когда та приблизится. Ворона не спешила, вертя головой, разглядывая чету Де Кольберов, угодья и сад, который был известен своей красотой и масштабностью в любое время года по всей Венгрии, пруд, пестрящий живностью.