- Пап, а этот дом похож на тот, что построил дедушка Жереми, в котором появился на свет ты?

- Нет, малышка, тоесть да, но все же не совсем.

Моник не сводила с отца серо-зеленых глаз светящихся любопытством, ожидая продолжения, но Эгон перевел взгляд на Элайн и откашлялся, неловко проведя ладонью по короткостриженым волосам на макушке. Сейчас, когда вампир находится на своей родине, которую боялся уже никогда не увидеть, воспоминания комом придавливали сердце, отдаваясь болью в легких, даже спустя столько лет.

- Пойдемте, посмотрим дом. Прошлое остается с нами, вернуться к нему успеем всегда, но будущее ждать не будет.

Эгон Гобей был благодарен супруге за сказанное, она, как всегда, облачила в слова то, что чувствовал мужчина, но не мог выразить. По-прежнему обнимая дочь за плечи, Элайн медленно развернула девушку к дому. Вампир следовал за ними, осматриваясь по сторонам, составляя в голове список дел, которые необходимо будет сделать, чтобы пребывание в доме стало идеальным началом.

Пристрой к дому прятал под своей крышей маленькую прихожую с вешалкой, ящиком для обуви и настенной полкой, там же находилась винтовая лестница на второй жилой этаж. Просторный зал, он же столовая с кухонным гарнитуром в углу комнаты сочетал в себе сельский минимализм и излишества былой роскоши. Некогда зажиточная пожилая чета оставила Гобеям всю мебель, посуду и даже свиноферму, вскормленную с любовью, только бы рассчитаться с накопленными долгами и уехать к дальней родне растить внуков. Элайн, стоя посреди шикарной комнаты, в которой тяжело дышалось из-за количества пыли, а так же запаха навоза, идущего с первого этажа, представляла, как все изменится, когда она в полной мере почувствует себя владелицей дома, и после никогда не сможет покинуть его.

Слева по коридору, рядом с залом, оказалась ванная комната, и уютная хозяйская спальня с широкой деревянной кроватью, шкафом и двумя прикроватными тумбами, на одной из которых остался от прежних владельцев даже будильник, заведенный на шесть утра. Ведьма перевела время на час раньше, и, поставив будильник на место, получила от супруга долгий нежный поцелуй в шею.

- Здесь еще одна спальня, мам! Пап!

Выкрикнула с противоположного конца коридора Зоэ-Моник, открыв последнюю неизведанную дверь. Детская явно давно не использовалась, ее забывали убирать и проветривать, из-за чего ступив на порог комнаты, девушка закашлялась, прикрывая ладонью рот, но все равно прошла к окну и настежь распахнула ставни, поддавшиеся с большим трудом и скрипом.

Темно-зеленые обои с повторяющимся орнаментом в виде летящих птиц сочетались с такого же цвета покрывалом, застилавшим одиночную узкую кровать. У дальней стены располагался шкаф, а на деревянном столе у окна стояла лампа с покосившимся абажуром.

- Прекрасная комната, не находишь, детка?

С воодушевлением спросила Элайн, глядя как дочь отворяет неприметную дверь у шкафа.

- Зоэ смотри, у тебя и собственная ванная комната теперь имеется! Все, что нужно молодой леди!

Моник на миг прикрыла глаза, но сразу же сделала вид, что все нормально, когда матушка поцеловала ее в висок, крепко обняв за талию. Девушка знала, что Элайн называет ее этим именем только тогда, когда хочет, чтобы Моник вынырнула из задумчивости, скорлупы, если будет угодно и сконцентрировалась на важных для нее самой вещах, но матушка не понимала одного, - эта самая скорлупа ее спасение и необходимость, а не подростковый бунт.

- Папа ушел за вещами, скоро вернется. Предлагаю поступить так, пока я решаю что-то с ужином, а Эгон разбирается со свиньями и двором, ты займешься уборкой этажа. Обещаю помочь тебе, как только управлюсь, договорились?

- Конечно, мам. Только намекни, где можно найти ведро и тряпку.

- А это дорогая моя, твое задание номер один!

***

После изнурительной уборки, Элайн оставила дочь в своей новой комнате разбирать вещи, коих оказалось немного, ведь путешествовать налегке благоприятнее во всех смыслах. Если вы не обременены долгами, и располагаете достаточной суммой средств, то все необходимое можно купить по месту прибытия. Так решили и Гобеи, оставив практически все вещи на родине, однако Моник ни под каким предлогом не согласилась, буквально вымолив у родителей разрешение, взять с собой гитару, доставшуюся ей от бабушки.

Пусть ни одну из бабушек в живых девушка не застала, но с Моник Гобей она ощущала особенную связь, и прочной нитью между ними стала музыка. Как рассказывал Эгон, женщина была наделена талантом к музицированию и пению; бабушка Моник не только с лёгкостью порхала пальцами по струнам, но и при довольно низком голосе могла влюбить в себя любого, кто задерживался на миг послушать ее пение. По обыкновению, при вдохновляющей мысли об этом, Зоэ-Моник ощутила укол совести, ей и самой казалось, что она несправедлива; бесспорно, Манон и Зоэ Мелтон не были обделены ее любовью, в молитвах непременно звучали их имена, но девушка ничего не могла поделать, кроме как оставаться с собой честной.

Старая гитара сама по себе не была чем-то особенным, потёртый корпус из красного дерева, самый обыкновенный гриф и струны; уникальной ее делали заключенные в материал воспоминания, тепло тела и рук Моник Гобей, прижимавшей долгие годы инструмент к себе в моменты грусти и радостей. Гитару девушка достала из куска ткани - самодельного чехла, последней, позволив себе на мгновение залюбоваться, как перекатываются лучи заходящего солнца на верхней деке и обечайке, а после присев на край кровати, мимолетным движением подушечек пальцев пустила легкую рябь волн по струнам, с готовностью отозвавшимся на ласку.

Знакомое тепло прокатилось от запястий к коленям, поднимая тонкие волоски на коже, будто каждый раз дух любимой бабушки проскальзывал из голосника между струн и направлял руки Моник. В дороге музыка дарила утешение, спасала от уныния и бессонных ночей, нотами прокладывая путь прочь для не нужных мыслей, но теперь семья купила ферму, сможет ли Моник уделять столько же времени музыке, сколько раньше? Может быть, в колледже Локронана будет что-то вроде кружка по интересам? А что, если нет? Горячая волна страха резко окатила с ног до головы, Моник вцепилась в гитару, словно в спасательный трос, дыхание затерялось в лёгких, забыв о выходе.

Раньше ей не приходилось на протяжении нескольких лет ходить в школу с одними и теми же людьми, водить дружбу, испытывать интерес к мальчикам, а что если Моник так и останется одна, несмотря на все усилия? Что если вместо приветливой встречи ее ждет вовсе не дружеский прием? Приезжих не любят нигде, но дадут ли местные шанс проявить себя, прежде чем изгонят из своего общества насовсем? Что если она вновь подведёт своих идеальных родителей и испортит беззаботное начало новой жизни?

Ворох мыслей оборвался, когда девушка почувствовала острую боль в левой руке, схожую с тем, когда режешься о край бумаги. Шикнув, и машинально приложив пульсирующие влажные пальцы ко рту, едва не выронила гитару, но вовремя спохватилась, опустив инструмент на кровать, вытерла тряпкой-чехлом собственную кровь со струн. Поймав свое отражение в узком зеркале платяного шкафа, Моник отметила, каким измотанным был ее вид: выкрашенные в карамельный цвет волосы до груди растрепались, размазанная тушь у глаз подчеркивает глубину залегших мешков, искусанная от волнения нижняя губа. Ей всегда говорили, что она похожа на отца, хотя сам он непременно добавлял: «видели бы вы мою матушку», но Моник сравнить было не с чем, и, глядя на себя в зеркало, она улыбалась несмотря ни на что так, словно улыбка эта предназначалась настоящей обладательнице внешности, которую девушка одолжила.

Неопрятная черная водолазка без рукавов, и преступно мятая бежевая юбка, затянутая на поясе тонким ремешком - настроения не прибавляли, однако любые страхи и неприятности меркли при мыслях о ночи. Медленно выдохнув, убирая ото рта начавшие затягиваться на пальцах раны, девушка закрыла глаза в попытке успокоиться.