Мужчина следом выудил ручку, всучив ее замешкавшейся девушке. Теперь она не была уверена, что должна соглашаться, ведь ее дар напрямую влияет на людей, а если вина за пропажу Анжа все-таки лежит на ней, то девушка просто обязана больше не петь на публике вовсе, какую бы боль это не причиняло. Поразмыслив, Зоэ-Моник протянула бумагу и ручку обратно Эмильену.

- Простите, предложения и правда, крайне заманчивое, но боюсь, я не могу его принять.

- Вероятно, ты не поняла, что тебя ждет, моя дорогая! От чего именно ты отказываешься!

Притянутая до ушей улыбка Эмильена, казалось, стала еще шире.

- Я...понимаю, но вынуждена отказаться. Прошу, извините меня, уверена, в Локронане вы найдете других, не менее талантливых исполнителей.

Уже собравшись развернуться и уйти, почувствовала, как мужчина схватил ее за запястье, сжав до боли, и повернул к себе.

- Послушай, ты, мерзавка! Ты не можешь отказаться, договор уже составлен, а я просто так не работаю.

Ошеломленная от такой перемены Зоэ-Моник Гобей пыталась вырвать руку из крепкого захвата, поддаваясь нарастающей в груди панике.

- Но я ведь его не подписывала!

- Разве ж это проблема, деточка. Ты держала в руках мою карточку, правда ведь? А значит, я уже знаю, как именно выглядит твой почерк, и с легкостью подделаю его. Один колдун дал мне особенную бумагу, знаешь ли, работает безотказно. Ты же не хочешь, чтобы твои родители обо всем узнали, когда я обращусь в суд из-за невыполнения с твоей стороны условий договора, тогда же, они станут осведомлены и об особенностях твоего дара.

Эмильен Тома блефовал по-крупному, но с маленькими наивными девочками это всегда срабатывало, стоило только упомянуть родителей, как глупые пташки начинали трястись, согласные на любые условия, сами не замечая, как затягивают удавку на собственной шее. Мужчина вырвал из рук Моник документ, накидывая маску равнодушия, украдкой поглядывая за переменой во взгляде и том, как перестала девушка вырываться, покоряясь судьбе. Поставив подпись, Моник ощутила слабость во всем теле, руки повисли плетьми, наливаясь свинцом.

- Прекрасно, моя дорогая пташка, завтра выступаешь в этом месте.

Обнажив пеньки зубов, проворковал Эмильен Тома, протягивая листок с адресом, и добавил:

- Свалишь в ночи из дома, придумаешь, как сделать, чтобы оставаться незамеченной. И не вздумай рассказать об этом своим подружкам, иначе их ждет та же участь.

С этими словами, мужчина развернулся на каблуках, уходя прочь довольный собой. Ногти Зоэ-Моник врезались в ладонь от разверзнувшейся, словно пучины ада, злости; боль приводила в чувства, но недостаточно, чтобы почувствовать хоть немного облегчения. Былое желание ранить себя вернулось. Как можно было так глупо вляпаться? Она обещала себе не доставлять неприятности родителям, а теперь вовсе оказалась в рабстве, и самое ужасно, что не имела права кричать из гроба, в который сама же себя и зарыла.

- Все в порядке?

Спросил Беньямин Де Кольбер, когда девушка поспешно схватилась за велосипед, собираясь уезжать, после разговора со странным незнакомцем. Он видел, что Моник не в себе, но не знал, как правильно отреагировать.

- Да...спасибо. Мне уже пора, до скорого, Бен. Ой, я же могу сокращать так твое имя?

- Конечно.

Удивленно глядя ей в след, Беньямин стоял посреди дороги; птицы, будто почувствовали его настроения начав галдеть, рьяно махать в воздухе крыльями ища невесомую опору лапами. Никто никогда до этой минуты не называл его так, и это стало неким началом, сближающим Беньямина Де Кольбера и Зоэ-Моник Гобей.

***

Неистово крутя педали, ощущая, как соленая влага щиплет щеки, скатывается, разлетаясь в кусающем влажные дорожки на коже ветре, девушка направлялась в магазинчик родителей, чувствуя острую необходимость увидеть родные лица, сказать простое, но такое важное «прости». Остановившись около лавки, над которой Эгон и Элайн Гобей знатно поработали в последние дни, девушка утерла рукавом слезы, рассматривая проделанную работу. Теперь магазинчик не казался заброшенным, внутри и снаружи кипела жизнь, казалось, ожили смелые фантазии, посетившие Зоэ-Моник, когда впервые они с отцом посетили это место, сразу после покупки.

Грузный мужчина вальяжной походкой направился прочь, сотрясая в воздухе пакетом с только что совершенной покупкой, звякнув входным колокольчиком над дверью. Моник проскользнула следом за ним, с минуту наблюдая, как мать сосредоточенно записывает что-то на листке бумаги. Позади женщины полки заполнились сдобными булочками, круассанами, хрустящими багетами и пышным румяным хлебом, а в стеклянных витринах виднелись розовые куски свежего мяса, рыхлые клубки червей фарша, прямоугольные шматы сала, в отдельных металлических контейнерах блестели печень, почки и мозги животного. Моник подошла к прилавку вплотную, ожидая, когда матушка поднимет голову.

- Добрый день, чего желаете?

Спросила Элайн Мелтон-Гобей, по-прежнему уткнувшись в бумаги. С губ девушки чуть не слетело слово «прощение», но это лишь напугало бы женщину, вдобавок, подобного все равно не имелось в витринах мясной лавки. Услышав в ответ молчание, Элайн подняла глаза на дочь, улыбнувшись.

- О-о, это ты, детка. Как хорошо, что ты решила заехать. Как учеба?

- Все хорошо, а как у вас дела? Клиенты есть?

В этом время из узкой боковой двери вышел Эгон Гобей, вытирая руки о передник, покрытый засохшими алыми пятнами.

- Дела идут даже лучше, чем мы ожидали. По соседству закрылась лавка, благодаря жандармам в округе много зевак, которые по пути заскакивают за свининой, не хочется признавать, но это нам даже на руку.

Последние слова ведьма сказала полушепотом, вытягивая шею к дочери, как будто кто-то мог услышать.

- Жандармы?

- Поговаривают, что в той лавке продавали мясо и кровь вовсе не животных. Хозяева магазина сбежали прежде, чем их успели поймать.

Ответил за супругу вампир, поменявшись в лице. Холодок пробежал по загривку Моник, когда она представила, как двое неизвестных заманивают существ себе подобных, продавая клиентам фарш, который еще вчера дружелюбно здоровался с ними. Колокольчик звякнул вновь, Зоэ-Моник отошла за прилавок к матушке, встав с ней бок о бок, встречая покупателей. Пугливая женщина в чепчике и переднике, будто сошла со страниц исторических журналов, прошла к витрине, делая вид, что разглядывает товар.

Следом за ней вошли три старушки; Моник Гобей подняла глаза и замерла, страх плескался в желудке, подбираясь к горлу. Это были те же самые женщины, которых девушка встретила по дороге домой поздним вечером. Странный запах коснулся ноздрей, окутав ароматами истлевающей ткани, сырости и горькой полыни. Увидев реакцию дочери, Элайн взяла ее за руку.

- Что с тобой, Зоэ-Моник?

- Тебе не кажутся...не кажутся эти женщины странными?

Едва выдавив слова, Моник почувствовала, как подгибаются колени. Эгон спросил у клиенток, не подсказать ли им чего, Элайн же пронзительным взглядом окинула дочь, шепнув:

- Зоэ-Моник! Где твои манеры? Обычные старушки, ничего примечательного, а почему ты спрашиваешь?

Девушка помотала головой, проглотив ответ, когда три женщины подошли к прилавку одновременно, попросив взвесить им все потроха, которые только найдутся. С готовностью Элайн принялась выполнять заказ. Сквозь стекло витрины Зоэ-Моник увидела, как отец подходит к еще одной клиентке, стоящей ближе к входу, женщина дружелюбно отмахнулась от помощи вампира. Ожидая заказ, старушки наблюдали за Моник, которая чувствовала их липкие тяжелые взгляды на коже, переминаясь с ноги на ногу. Богини ли были в их жалких сморщенных телах, или кто-то иной?

Девушка выдохнула, держась за прилавок, смежив веки, чтобы дать себе минутку прийти в себя. Оставшаяся одна, клиентка ринулась к прилавку, схватив Элайн за руку, мозолистыми пальцами, с кромкой грязи под ногтями, сжимая нежную кожу ведьмы до красных пятен.

- Прошу вас, я знаю, вы сможете мне помочь. Меня зовут Элоиз, вам должны были сказать про меня.