Решая поиграть в прятки с Элайн и Эгоном, девочка зажмурилась, сжав крохотные кулачки, желая прямо сейчас оказаться в ином месте. Темнота пошла рябью, Моник на миг растерялась, думая, что открыла глаза, но нет, веки трепетали тогда, как взору предстал зал с высокими потолками каменного дворца принцессы, которая уже ожидала гостью для совместных игр.
Поначалу несмело Зоэ-Моник прошла вглубь замка, минуя колонны, спрятавшись за одной из них, но любопытство, проснувшееся от услышанной песенки, заставило девочку покинуть временное убежище. Странные строки напевал тонкий голосок, то была девочка, примерно того же возраста, что и Моник, сидевшая посреди огромного круглого ковра.
- «В зыбком лунном свете, милый друг Пьеро,
Мне для пары строчек одолжи перо.
В доме - тьма с порога, нет в печи огня...
Друг мой, ради Бога, обогрей меня.
В зыбком лунном свете проворчал Пьеро:
«Спят в кроватках дети, спит в столе перо.
Постучать к соседке, видно, невдомёк?
У неё на кухне жарок огонёк!»
В зыбком лунном свете к ней он постучал.
«Кто в такую пору?» - голос отвечал.
Он в ответ: «Откройте, я не вор, не плут –
Ищет в этом доме Бог Любви приют!»
Ночью под луною не увидел я,
Что нашли те двое в поисках огня.
Так и не узнал я, где перо теперь...
Лишь закрылась, скрипнув, за двоими дверь».*
На последней фразе незнакомка громко хихикнула, и заколотила ногами, обтянутыми светлыми носочками, о пол, одна из туфелек слетела и угодила в настенный канделябр, мгновенно погасив единственный источник света. Моник не понимала ни слова из впервые услышанного ею языка, будто девочка просто промурлыкала под нос выдуманные строки, радуясь собственной шалости. Уже гораздо позже, когда Эгон Гобей начнет обучать дочь французскому, она вдруг вспомнит колыбельную, звучащую в устах малышки приговором для несчастного Бога Любви.
Кромешная темнота проглотила просторный зал, Зоэ-Моник вздрогнула, понимая, что больше не слышит песенки, лишь шорох одежд незнакомки подбирался ближе, пока на щеке она не почувствовала чье-то дыхание. Словно по щелчку пальца перед лицом загорелись свечи ручного канделябра, ослепляя на миг, но рыжеволосая незнакомка только рассмеялась, заметив гостью, закрывшую глаза ладонями, схватила ту за руку, усадив рядом с собой на ковер.
- Мы будем играть, а то мне скучно здесь одной.
Зоэ-Моник снова не поняла слов, но на всякий случай кивнула. Рыжеволосая принцесса, чьи веснушки в тусклом свете свечей казались скорее кратерами от оспы, вложила в руки гостье миниатюрные фигурки, напоминающие обугленных, выточенных из костей человечков, поднявших неестественно короткие ручки вверх. Не дожидаясь ответа Зоэ-Моник, девочка затянула новую песню:
- Жил-был молоденький кораблик,
Мечтал он землю обогнуть.
И вот на Средиземном море,
Пустился он в далекий путь.
Вот три недели пролетели,
Матросы съели всю еду,
Кого бы съесть? Бросают жребий,
Подняли шум и суету.
На юнгу выпал жребий скорый,
Хоть мал, но задница мягка,
Пошли тут споры и раздоры,
Как им зажарить паренька!*
Последние строки звучали все громче, пока девочка не соскочила с места, прыгнув на гостью, желая напугать. Моник с визгом побежала туда, откуда пришла, под заливистый смех рыжеволосой принцессы, добившейся вожделенного.
После случившегося Зоэ-Моник долго не посещала место обитания пугающей маленькой девочки, и в мыслях стараясь не возвращаться туда, но спустя несколько лет это вновь случилось. После смерти тетушки Элайн Мелтон-Гобей – Мишель Гатинэ, которую девушка любила, словно вторую мать, тьма больше не желала отпускать Моник. Пребывая в мрачном настроении, Моник по глупости и неосторожности позволила разуму унести ее в пучину мрака, живущую по собственным правилам.
Зоэ-Моник погрузилась в начавшую остывать воду с головой, вспоминая тот первый раз, когда тени вознамерились убить ее. Замок принцессы за годы пришел в запустение, обветшал, покрылся грязью и мхом, торчащим клочками в швах между грубых камней. Десятилетняя Моник ни за что не осмелилась бы войти внутрь, а потому бродила по примыкающей к нему территории, обнимая себя руками, пока промозглый ветер «кусал» нежную кожу.
Фонтан являл собой поистине невероятное зрелище: три прекрасные фигуры, словно заключенные в камень живые женщины, стояли плотно прижавшись друг к другу, поднимая над головой идеально круглую сферу. Даже трещина, отделившая одну фигуру от остальных, не портила вид. Голые груди женщин не смутили Зоэ-Моник, волнение вызвали их лица, словно знающие, что девочка явилась без приглашения, ведали о спрятанных в душе тайнах. Ткань, прикрывавшая их бедра, струилась, указывая путь к почти высохшему источнику подле изящных стоп. Моник всмотрелась в свое воодушевленное красотой женщин отражение, и вода вдруг начала волноваться, подрагивать, искажая лик гостьи. Моник в отражении закрыла левый глаз рукой, а правой указала куда-то за спину девочки, открыв рот в немом крике.
Зоэ-Моник дрожа от страха, резко обернулась и встретилась глазами со своей копией, сотканной из тьмы, постепенно перенимающей ее черты и краски. За спиной раздалось оглушительное карканье, заставив девочку вздрогнуть и отступить, прижавшись спиной к фонтану. Подняв голову, Моник Гобей увидела иссиня-черного ворона, взирающего на нее глазами-бусинками, неистово машущего крыльями, переливающимися в свете дня. Девочка не могла заставить себя сдвинуться с места, когда копия потянулась к ней, оскалив острые мелкие зубы.
Ворон молниеносно слетел с ветки, принявшись рвать когтями и клевать тень, заглатывая куски отлетающей полупрозрачной плоти, пока Зоэ-Моник опустилась на корточки, прижавшись грудью к коленям и закрывая уши, иначе вынести рев теневой копии было выше ее сил. Спустя короткий миг Моник коснулась чья-то рука, девочка вскрикнула, но тут же умолкла, проглотив голос. Перед ней стоял равный ей по возрасту мальчик с черными длинными волосами, растрепавшимися от боя; лацканы его пиджака были разорваны когтями, свисая лохмотьями.
- Тебе здесь не место! Быстро, уходи, возвращайся в свой мир!
Отголоски крика мальчика до сих пор звучали в голове уже взрослой Зоэ-Моник, резко вдохнув воздух, она вынырнула из воды, проведя руками по лицу и волосам. Кем был этот ворон? Почему спас от тени и как оказался там? Был ли он частью того мира, или такой же гость, как сама Моник? Может ли быть, что мальчик тоже каким-то образом относится к клану Такка?
Слишком много вопросов роилось в голове, щекотало липкими лапками сознание, гудело, словно рой ос; девушка почувствовала себя вдруг смертельно уставшей. Так просто было бы дотянуться до бритвы в шкафчике, казалось, она звала, обещая, что все закончится быстро. Больше не придется испытывать боль, не понадобиться лгать и задаваться бессмысленными вопросами. Она наконец-то станет идеальным ребенком, за исключением одного – мертвости, однако в этом будет и плюс, умерших не в чем обвинять, да и не зачем, ведь поспорить с этим фактом они едва ли посмеют.
Сжав ногтями внутреннюю сторону бедра, увенчанную не до конца затянувшейся раной, Моник подавила крик боли, освободивший ее разум от всего, кроме испытываемого ощущения. Капли крови окрасили остывшую воду в розовый, и только тогда девушка почувствовала себя легкой, будто пух, уносимый ветром вдаль, прочь от печалей и горестей, сотен вопросов без ответа.
***
Зоэ-Моник уже села в постели, накинув одеяло на ноги, когда в дверь тихонько постучали. Элайн и Эгон вошли, с минуту, неловко переминаясь у входа, не зная, куда себя деть, чем занять руки; женщина села на кровать подле дочери, доставая из карманов лекарства для обработки ран, тогда как отец остался стоять у окна, сложив руки на груди.
- Как ты, детка? Этот человек сильно напугал тебя?
- Ничего. Уже все в порядке. Всего лишь царапины, заживут.
Элайн Мелтон-Гобей закусила губу, разочарованная тем, что дочь не позволила оказать ей помощь.
