Бхулак поправил, как мог, изорванную и окровавленную одежду и зашагал к городу.

Остров уже окутала дневная душная, влажная потогонная пелена. Оттеняющие мерцающий белый песок побережья пыльные финиковые пальмы томились в жарких лучах утреннего солнца. В окаймляющих дорогу из гавани в город каналах смуглые мужчины в набедренных повязках безмятежно мыли белых осликов — словно рядом и не шли кровавые схватки. Похоже, народ Дильмуна был уверен в привычном течении своей жизни при любом исходе противостояния...

Ворота никто не охранял. Сразу за ними, на небольшой, сейчас пустующей, площади, в тупике, образованном городской стеной и стоящим поодаль домом, находился общественный колодец. Глиняное ведёрко с верёвкой были на месте. Окунув сосуд в прохладную темень, Бхулак достал воды и жадно напился. Отдохнув пару минут, он быстрым шагом направился ко дворцу.

В ту сторону спешил не только он — люди неведомыми путями узнали, что царица хочет говорить с народом, так что жители города иногда поодиночке, но чаще небольшими группами продвигались к центру событий. Кое-где встречались следы ночных боёв — разбитые лавки, разграбленные дома, лужи впитавшейся в уличный песок крови... По дороге Бхулак заскочил в разгромленную пустую пекарю, нашёл там подчерствевшую лепёшку и жадно съел её на ходу.

Народ уже толпился на площади перед дворцом. Там же Бхулак заметил и держащихся тесными группами бойцов его отрядов. А вот млеххов видно не было — получив ночью отпор, они, в том числе и дикари-наёмники, оттянулись за стены своей фактории. Однако не было сомнений, что, перегруппировавшись, они вновь атакуют. Так что всё теперь зависело от слова царицы Шадаи.

Бхулак разыскал в толпе Упери и его воинов. По их виду было заметно, что ночной бой дался им тяжело, но они готовы драться дальше. Убедившись, что сын его видит, он вновь обратился в сторону дворца.

Его обитые медью двери распахнулись, и царица вышла в сопровождении свиты. Бхулак разглядел среди неё Эа-насира и трёх его воинов. Они прикрывали госпожу со всех сторон, бросая кругом внимательные взгляды. Второй линией обороны выступали стражи в змеиных масках. Сияя золотым венцом, Шадая величественно плыла по возвышению перед дворцом. Огромная толпа на площади замерла — был ясно слышен шелест парадной мантии царицы, которая слегка колыхалась в такт её шагам.

— Люди Дильмуна, счастливого, благословенного, — слова правительницы чётко разносились по площади — у неё был очень сильный голос, голос женщины, привыкшей говорить громко и властно.

— Сегодня случилось страшное дело, какого много лет не было в нашем мирном городе и всей стране, — продолжала Шадая. — Пролилась кровь, много крови! Её пролили чужеземцы, которых мы сюда не звали, но, когда они прибыли, приняли их, как дорогих гостей. Они же нам отплатили так, как мы все увидели сегодня — напали на наших добрых друзей и соседей, убили многих из них, погибли даже коренные дильмунцы!

Народ возроптал — правительница, которую они любили и уважали, рассказывала людям о том, как следует относиться к странным и страшным событиям, произошедшим минувшей ночью.

— Но они поступили гораздо хуже: под личиной благорасположения и уважения нашей страны, они намереваются вовсе захватить её и присоединить к своей! Они хотят отнять у нас наш жемчуг, наши финики, нашу рыбу, наши земли нашу сладкую воду, дающую нам жизнь! Всё то, что подарили Дильмуну боги!

Возмущенные крики на площади нарастали — от растерянности и страха люди переходили к возмущению и гневу. Теперь следовало показать им, против кого их направить.

— Я ваша царица и мать всем дильмунцам, — продолжала Шадая, — я не могу и не буду оставаться в стороне. Да и наши боги — Нинсикила, сын её Инзак, владыка фиников, супруга его Панипа, сущий на небесах Муати — они бы покарали меня за бездействие, и правильно! И потому я, царица Дильмуна Шадая, приказываю всем своим воинам взять оружие и убивать проклятых захватчиков и клятвопреступников... из Аккада!!

Толпа замерла — всё-таки большинство ожидало, что царица направит свои обличения против млеххов, чьи поползновения прибрать к рукам дильмунскую торговлю ни для кого секретом не были. К аккадцам местные тоже относились с подозрением, однако терпели, поскольку те были главными посредниками в торговле. Но раз царица думает иначе...

А она, не оборачиваясь, подала знак своим стражникам, которые мгновенно взяв копья наперевес, ударили ими в спины ошеломлённым и ничего не понимающим людям Бхулака. Он надолго — может, навсегда — запомнил удивлённое лицо Эа-насира со струйкой крови изо рта...

Когда его дети рухнули мёртвыми, Бхулаку показалось, что Шадая нашла его лицо в толпе и хищно ухмыльнулась. Наверное, ему просто показалось — вряд ли царица обладала столь острым зрением. Тем более, что сразу после убийства она вновь обратилась к толпе.

— Вы видели, как я совершила правосудие, — недрогнувшим голосом говорила она. — Этих людей аккадский царь Шаррукин приставил ко мне, чтобы они убили меня, если я откажусь исполнять его приказы. Но теперь я свободна! Как и народ Дильмуна!

Площадь разразилась ликующими воплями — ничто так не заводит толпу, как вид крови и дозволение свободно учинять насилие... Сторонники аккадцев застыли в полной прострации. А Бхулак лихорадочно думал. Он понял, что сейчас произойдёт, за какое-то мгновение до того, как Шадая объявила войну Аккаду — просто многие беспокоящие его мелочи как-то сразу сошлись в ясную картину. Например, тяжёлое недоумение, которое мелькнуло перед смертью в глазах жреца Римума. Он всеми силами желал угодить царице, но искренне не понимал, какова его роль в её игре, а когда понял, было уже поздно.

Конечно же, он связывался с невидимыми по приказу Шадаи — млечххи по имени и по крови, истинной главы невидимых в Дильмуне!..

У Бхулака оставался лишь один шанс, и, если он промедлит хоть секунду, он и его люди будут перебиты, а Мелухха завладеет Дильмуном.

«Упери!» — мысленно позвал он.

«Я вижу тебя, отец», — отозвался тот.

«Я знаю. Сейчас всё надо делать очень быстро. Как только это случится, бери меня и унеси в безопасное место».

«Что случится?»

«Нет времени, увидишь сам. Раскачивайте толпу, кричите, что угодно. Чем больше будет суматохи и неразберихи, тем лучше. Держитесь, скоро нам помогут. Я буду без сознания дня два, может, больше, это время меня нужно охранять».

«Да, отец», — ответил явно ничего не понимающий Упери, но Бхулак его уже не слушал — он очутился в потаённой комнате разума и мысленно закричал:

«Замедли мир! Сейчас!»

«Твоё волнение алогично, — отозвался Поводырь. — Твои единицы измерения времени в данный момент не имеют значения».

Бхулак хотел ответить своему наставнику ёмкой и солёной воинской фразой, но вновь оказался в мире — уже застывшем. Он огляделся. Упери всё ещё выслушивал его последние наставления, остальные люди на площади по большей части пытались осознать слова Шадаи, а сама она продолжала речь.

Расталкивая недвижных людей, Бхулак быстрым шагом направился к ней. Поднявшись на подиум, он бросил взгляд на лежащие у ног царицы три окровавленных тела. На лицах их застыла предсмертная мука, но сейчас они умрут и лица разгладится. А вот Эа-насир уже мёртв...

Бхулак поглядел в лицо царице, слегка улыбающейся полуоткрытым ртом с жемчужными зубами. Улыбочка её была торжествующей, но сейчас царица тоже умрёт. Он уже нацелил копьё, но потом чуть задумался и опустил — надо было проверить одну догадку. Положив копьё на подиум, он подошёл к одному из воинов и обеими руками осторожно снял с него шлем вместе с маской.

Открылось широкое лицо с большими губами. Очень тёмное лицо — гораздо темнее чем у любого дильмунца. Бхулак снял шлемы со всех четырёх стражей — да, все они были темнокожими и губастыми млеххами. Надо думать, невидимые составляли теперь всю гвардию царицы. Другое дело, что дворцовая стража была довольно малочисленна, да и вообще Дильмун никогда не имел большого войска, полагаясь на свой вес в торговых делах. Но если Мелухха захватит страну, это изменится — многое тогда изменится...