– С прошлого вечера ты едва произнесла несколько слов, – заметил Перегрин. – Уж не заболела ли?

– Просто думаю, – последовал ответ.

Вообще-то лорд Лайл предпочел бы, чтобы мисс Уингейт поскорее перестала думать, но не знал, как остановить опасный процесс.

Он кивнул и постарался дышать ровно.

– Как нам удастся добраться до Бристоля, если люди не будут испытывать жалость? – Оливия старалась говорить как можно тише. – Если неспортивно говорить об умирающей маме, то о чем же в таком случае говорить? Ты же понимаешь, что сказать правду нельзя. В этом случае нас тут же отправят обратно в Лондон.

Перегрин задумался. Еще прошлым вечером его основной целью оставался Лондон, а вовсе не Бристоль. Сегодня утром цель внезапно изменилась. Но Оливия об этом не знала.

– Не будет ничего неспортивного, если мы придумаем что-нибудь похожее на правду, – заметил он. – Например, можно сказать, что направляемся в Бристоль в поисках удачи.

– А что, это не считается неспортивным? – Оливия с сомнением подняла светлую бровь.

– Ну во-первых, по отношению к тебе это так и есть. А во-вторых, из-за этого люди не будут плакать, как та пожилая леди в Туайфорде. Это было поистине постыдно. Совершенно очевидно, что ей деньги куда нужнее, чем нам. Ведь она живет на вдовью пенсию, а значит, бедна. И из-за нашего вранья она на этой неделе так и не сможет купить обычный кусочек мяса.

Оливия некоторое время молча смотрела на Перегрина. Потом уставилась в стол. Потом обвела взглядом переполненную столовую.

– Ну что же, прекрасно, – наконец произнесла она, пожав плечами. – Будем искать удачу. Но все же, ваша милость, с людьми буду разговаривать я. Вас сразу выдаст акцент.

Лорд Лайл ничего не мог поделать со своим аристократическим выговором. В отличие от удивительно артистичной Оливии он не обладал способностью по собственному желанию изменять речь и подражать манере собеседника.

– В таком случае пойдем со мной. Поможешь уладить дела с хозяином гостиницы.

Хозяин посмотрел на парочку внимательнее, чем хотелось бы Перегрину, и поинтересовался, нужна ли лошадь.

Оливия взглянула на молодого лорда. Тот покачал головой. Выйдя из гостиницы, пояснил:

– У меня осталось всего лишь три шиллинга. Думаю, лучше приберечь их на случай крайней необходимости.

Оливия остановилась на тротуаре и посмотрела вдоль главной улицы.

– Говорят, в Рединге сегодня базарный день, – заметила она. – Там нам может улыбнуться удача. Но это в двенадцати милях отсюда. Вам когда-нибудь приходилось проходить пешком двенадцать миль, милорд?

– Не называй меня так. – Перегрин оглянулся по сторонам, но поблизости никого не оказалось. – Я вполне в состоянии пройти двенадцать миль. Без малейшего труда.

Вообще-то ему еще ни разу в жизни не приходилось этого делать, но он готов был скорее умереть, чем признаться в полном отсутствии жизненного опыта.

Как бы там ни было, а в тот день лорду Лайлу не пришлось доказывать собственную выносливость. Примерно через четыре мили путников подобрала молодая пара в экипаже.

Подобно хозяину гостиницы, леди проявила излишнее любопытство. Она постоянно оборачивалась и смотрела на Перегрина, хотя он сидел к ней спиной и старался говорить как можно меньше.

К счастью, Оливия заметила или почувствовала напряжение и, едва гостеприимная пара предложила угостить милых детей чаем с пирожными, тут же вспомнила о неотложных делах.

День был в самом разгаре, и жизнь в Рединге била ключом. Так что потерять новых друзей в базарной толчее не составляло ни малейшего труда.

Оливия подвела Перегрина к большой толпе, собравшейся вокруг седого торговца. Тот предлагал украшения, кружева, пуговицы и прочие вещицы, без которых не в состоянии обойтись ни одна женщина.

– Надо что-то с тобой сделать, – прошептала она. – Выглядишь слишком благородно. – Она окинула его критическим взглядом. – Все дело в профиле. Может помочь большая кепка. А еще лучше шарф. Можно будет закутать лицо. Все подумают, что у тебя болит зуб.

Не проявляя излишней агрессивности, она сумела-таки протиснуться сквозь толпу, при этом крепко держа Перегрина за руку. Крупная женщина как раз торговалась из-за отреза кружев.

– О Боже! – воскликнула Оливия. – Не могу поверить глазам! Неужели это настоящее кружево из Сантьямондо? Его ведь плетут в одной-единственной испанской деревушке, а секрет узора переходит из поколения в поколение в каждой семье. Но где же вы его достали? – обратилась она к торговцу. – В Лондоне ни за какие деньги не разыскать подобной красоты, потому что за этим кружевом гоняется весь город. Герцогиня Трентон надевала его на бал в Карлтон-Хаус. Я сама читала об этом в газете. Она украсила себя кружевом из Сантьямондо и знаменитыми фамильными драгоценностями.

Покупательница торопливо схватила кружево, сунула торговцу деньги и поспешила прочь.

Торговец выразительно посмотрел на Оливию. Она столь же выразительно посмотрела, на него.

Следующая покупательница заинтересовалась лентой. Оливия тут же сочинила какую-то увлекательную и впечатляющую чепуху. Каждая пуговица, каждая побрякушка приобрели собственную историю. Товар стремительно разлетался с прилавка.

Совсем скоро торговец сложил лоток и погрузил его в тележку, причем Перегрин с Оливией прилежно помогали. После чего он любезно пригласил разделить трапезу.

На обед отправились в гостиницу, где останавливался торговый люд. Зал оказался темным и прокуренным, еда – грубой и плохо приготовленной. Однако Перегрин ничего этого не замечал, так как слишком увлекся компанией.

До сих пор ему не приходилось бывать среди подобных людей. Некоторых он едва понимал, словно иностранцев.

Торговца звали Гаффи Типтон.

– Послушай, я знаю, что ты не мальчик, – заявил он, тыкая в Оливию трубкой. – Но вот никак не могу взять в толк, с какой стати ты взялась мне помогать.

Оливия сложила руки на столе, наклонилась и таинственно зашептала:

– Мы с братом направляемся в Бристоль в поисках удачи. Путь неблизкий, а у нас всею лишь три шиллинга на двоих. Мы еще не обучены никакому ремеслу, но мне приходилось время от времени помогать ростовщику. От него я и услышала кое-что об украшениях и прочих причудах. Знаю имена разных великосветских шишек и постоянно читаю в газетах о приемах, театрах и балах, на которых они бывают. Помогала я вам для того, чтобы показать, на что способна. Говорят, что по субботам вы приезжаете сюда из Бристоля. Если возьмете нас с собой в обратный путь, не пожалеете.

Гаффи взглянул на Перегрина.

– Брат очень стеснительный, – пояснила Оливия.

– Неужели? – скептически заметил Гаффи.

– Я, конечно, умею ловко врать, – продолжила Оливия, – но ни один из нас не ворует. Если возьмете с собой, я снова смогу стать девочкой. С вами нас никто не обидит.

Перегрин невольно нахмурился. Ему и в голову не приходило, что ее может беспокоить безопасность путешествия. Не знал он и того, что даже без особого вранья, в рамках относительной правды, она способна действовать убедительно и вполне успешно.

Торговец невыносимо долго пялил на Перегрина глаза, но потом все-таки принял решение.

– Что же, прекрасно, – заключил он. – Беру вас с собой.

Бенедикт поднялся в экипаж и сел рядом с Батшебой.

– Ну так что, значит, держим путь в Бристоль?

– Как ты справедливо заметил, мы даже не знаем, где дети: перед нами, за нами, сбоку или прямо под носом, – ответила Батшеба. – Больше того, трудно даже предположить, движемся ли мы по одной дороге или едем разными путями. Единственное, в чем можно не сомневаться, так это то, что беглецы направляются в Трогмортон.

– Азартная игра, – улыбнулся Ратборн.

– Знаю, – согласилась Батшеба. – Но ведь все, что мы делаем, – тоже азартная игра. А дети все равно остаются в опасности.

– В таком случае – в Бристоль, – решил Бенедикт и натянул поводья.