Устала я. Взяв тиерру, я направилась на место нашей последней тренировки. Душа просит поплакать. А слезы – они очищают, смывают грязь. Но нельзя показывать слабость. Что за командирша-плакса и нытик. Перестанут уважать. А может, я несправедлива к ним? Может я не права? Как я должна была поступить? Плевать. Просто надо выплакаться.
А плакать лучше песнями…
…Может быть, из падающих звёзд
Одна для нас, и нам её бег
Прочь от этой жизни над землёй несёт
Удачу и спасёт нас всех.
Может, не узнаем никогда,
Как останавливает время
Капли от дождя, весёлый смех,
Надежду на себя и смену.
Кается, молится чёрт над землёй,
Кажется, борется сам с собой.
Падают слёзы его нам на грудь,
Станет ли ближе, чем он, кто-нибудь, кто-нибудь…
Катятся слезы по щекам. Плакать молча приятно. Звуки струн проникают в душу, выворачивая ее наизнанку, выдавливая шелуху. Станет ли ближе, чем он, кто-нибудь, кто-нибудь… Нужен ли мне кто-нибудь? Ведь это больно. Но я не камень. Пока еще нет. Все поверхностное, наносное слетает как засохшая грязь. Обида, непонимание, вина. Это не мое все. Я делаю все правильно. И значит все будет хорошо.
Может, мы кому не подадим
Своей руки и этот наш жест
Нам покажется единственным и дорогим
За тех, кто жив и нет.
Может, мы на самом деле не искали
В нашем теле жизни,
Может, мы окаменели,
Смерти ждали и хотели резни.
Кается, молится чёрт над землёй,
Кажется, борется сам с собой.
Падают слёзы его нам на грудь,
Станет ли ближе, чем он, кто-нибудь, кто-нибудь…
(Кукрыниксы. Звезда)
Ничего, прорвемся.
– Можно с тобой посидеть? – спросил подошедший Рандом.
– Можно, – тем более слезы почти высохли, а на душе почти покой.
Спасибо, друг, за то, что мне поверил,
Что не подверг сомненью речь мою.
За то, что встречу отложил на время.
За то, что я по-прежнему пою.
Дай силы мне отзывчивостью взгляда,
Дай волю мне простором твоих рук!
Дай тишину для чуткости и лада…
Мы так давно не виделись, мой друг!
Как хорошо, что годы запоздали
И не застали нас, друзей, врасплох.
Что нас влекут труды и дали,
Когда кругом такой переполох!
Дай веру мне молитвой и терпеньем,
Дай память мне всех человечьих мук!
Дай дерзость мне наполнить сердце пеньем…
Мы так давно не виделись, мой друг!
(Борис Галкин. Песня другу)
Добрые дела
Ох, рано, встает охрана. Зато свежо. Свежий, слегка голубоватый воздух настолько густой, что кажется, его можно черпать ложкой. Зачерпнула ладошками небо и умылась им. И вдохнула это небо… Боже… какое оно вкусное! И ведь небо – это и есть воздух! Надо просто осознавать это, когда дышишь. Не просто дышишь, не просто вдыхаешь воздух. Не так. Ты вдыхаешь небо. Это чистое, голубое небо. Это оно из легких проникает в кровь и насыщает все внутренние органы, все клетки организма. Просто вот это чистейшее, нежное, голубое и мудрое небо. И всегда знать, что оно, это небо, в тебе. Оно внутри. Снаружи его никто не видит, и лишь иногда в глазах может слегка сверкнуть кусочек неба, накопленного человеком, любящим жизнь, Бога, небо, солнце… Это все внутри нас. Ох, как же хорошо!
– По коням, ребята, – скомандовала я.
Эххх… а ведь совсем недавно я боялась лошадей. А сейчас, хо-ба-на и я на коняге. Ну… погнали! Полем лесом, лесом полем.
Через несколько часов мы приехали в первую деревню. Нашли старосту – довольно крепенький старичок такой. Лет шестидесяти на вид.
– Староста Варош. Я – новый хозяин этих земель. Маг. Будем знакомы. Вот бумаги, – сообщила я старосте.
– И чего вам, господин маг, от нас надо? Подати? Так идите вон, забирайте что найдете. Все равно помираем. Хотите сами казните, а нет – так зимой все одно.
– Уважаемый Варош, я не за податями. И последнее выжимать с вас не буду. Но неповиновения не потерплю. У вас есть больные в деревне?
– Ну, ты, хозяин, сказанул, так сказанул! У нас вся деревня тринадцать стариков, одна крепкая семья, одна знахарка и восемь больных, осталось. Но это ненадолго. До первой зимы. В прошлую зиму четверо умерли. И еще стариков семеро. А в эту…
– Я понял. Ведите меня по домам вашим.
– Что, прямо во все дома заходить будете? Так зря время теряете. Скотина только у той семьи крепкой. Они нам прошлой зимой подохнуть не дали, помогали, чем могли. Две коровы да лошадь еще. Куры есть у трех старух. А больше все. Урожая нет никакого. Корни капаем в лесу.
– Веди старик. Не буду я брать подати с вас. Слово барона! – рявкнула я.
– Ишь ты, грозный какой. Так нам нечего бояться то. И терять нам нечего. Почитай отмучились все. А пойти… Ну, пошли, коль совести нет.
– Нету-нету у меня совести. Так что веди.
Первый дом. Старики. Дед и бабка. Совсем старые. На вид лет восемьдесят. Да… таким, наверное, ничего не поможет. Отжили свой век. И так бывает. Вспомнилась бабушка моя…
… – Баба, а ты не умрешь? Все умирают, и ты тоже умрешь? – наивный детский страшный вопрос. Тогда хотелось понять, а что такое «никогда больше». Безысходностью пахнут слова эти для маленького ребенка.
– Запомни, дочка, смерть еще заслужить надо. Пока не пройдешь свой путь – не получится умереть, – отвечала мне моя мудрая бабушка.
– Не получится? А почему не получится? А ты хочешь умереть? – казалось странным, что кто-то может хотеть не быть. Не мечтать, не радоваться, не заботиться, не любить, не видеть…. Не быть. Казалось невозможно такое. Ведь все так интересно в мире! Как можно не хотеть быть? Казалось, что мир есть, пока есть я. А может так оно и есть на самом деле….
– Все рано или поздно хотят умереть. И от жизни тоже устаешь. Да только вот смерть еще надо заслужить. Вон посмотри на тетку Каму. Уж почитай сто два годочка, а все не получается уйти. Держит видать что-то ее. Давеча сидели с ней на лавочке. Устала она уж. Богу молится о смерти, да видать рано ей еще.
– Баба, ты хочешь умереть? А как я буду без тебя? Я не смогу! Я ведь люблю тебя! – я заплакала, думая, что бабушка меня не любит на самом деле.
– Так я пока никуда и не собираюсь. С чего это ты такие глупости вдруг думаешь? Ты шить умеешь? Али прясть? Вон только-только я тебя вязать крючком и спицами научила. Да и нить у тебя, когда пряжу крутишь толстая, да не ровная выходит. А ты тут у меня глупости выдумываешь. Не пришло еще мое время. А вот тесто на пирожки да на лепешки подоспело – самое время. Будешь учиться печь?
– ДАААА!!!! Баба, ты только не умирай никогда. Ладно?
– Все умирают. От жизни тоже устаешь. И меня когда-нибудь не станет, и тебя…. Когда устает человек от жизни – тогда Боженька и посылает ему смерть. Она благо. Да только нам с тобой рано об этом думать. Дел – то вона сколько!
И вдруг подумалось так ярко, что ерунда это все. Так не бывает, чтобы меня не было. Так могут все говорить, но так никогда не будет. Потому что, я-то уж точно буду всегда. Вот бы только как бы так сделать, чтобы бабушка с дедушкой и мама с папой были всегда? Как так может быть, что у них не будет дел, если есть я? Меня воспитывать надо, учить всему, помогать. Я ведь ребенок ихний. А раз я буду всегда, значит и они должны быть всегда…
И местные дед и бабка – так напомнили мне моих… ушедших… и слова, что никогда уже не будут услышаны. И глаза, которые больше никогда не посмотрят. И руки, что больше никогда не обнимут. Никогда – страшное слово. Ненастоящее. Они, старики местные, наверное, тоже устали от жизни. И взгляд такой потухший, и хочется уйти. Но что-то держит? Дети?
