— Он называет себя Калестой.

Лицо демона побелело. Буквально побелело. Не телесной бледностью человеческого удивления или страха, при которой от лица отливает кровь, однако остается все остальное, а тою бесплотной призрачной белизной, которая может быть присуща только мороку, повторяющему человеческие настроения на автохтонном уровне.

— Калеста?

— Ты о нем слышал?

Долгая напряженная пауза.

— Я слышал о нем… Но не знал…

Демон растерянно замолчал.

— Мне нужна информация, Кэррил.

— Знаю. Нужна. — Демон отвернулся. — Но я не могу помочь тебе, Охотник. На этот раз не могу.

— Но почему?

И вновь молчание. Демон покачал головой.

— И на этот вопрос я не могу ответить, — прошептал он. — Прости меня.

— Ты меня разыгрываешь!

— Нет. Клянусь.

— Тогда помоги! Или объясни, почему не можешь помочь. Или то, или другое.

Демон промолчал. Яркие стены вокруг них померкли и истончились; сквозь одну из них уже можно было различить огни соседнего города.

Охотник шагнул к демону, его глаза вспыхнули гневом.

— Он заманил меня в ловушку, Кэррил! Он пришел по мою душу и чуть было не преуспел в этом. И теперь я проехал полмира, чтобы отомстить ему, и, поверь, отомщу. И ты мне в этом поможешь. — А когда демон ничего не ответил и на это, лицо Тарранта окончательно помрачнело. — А если я потерплю поражение из-за того, что ты отказываешься помочь мне, то, видит Бог, я закую тебя в оковы своего страдания…

— Но я же не могу, — взмолился демон. — Не на этот раз, Охотник. Прости.

— Но в чем причина? Ты никогда не отказывал мне раньше. Так почему же сейчас ведешь себя по-другому?

— Дело в том, что… Нет, не могу. — Будь Кэррил человеком, он сейчас наверняка обливался бы обильным потом, а так он всего лишь дергался из стороны в сторону, стараясь не смотреть в глаза Тарранту. — Мне запрещено вмешиваться. Запрещено участвовать. Понял? Или этого мало?

Голос Охотника стал ледяным:

— А кто ж тебе запретил?

— Никто из тех, кого ты знаешь. И не по любой из причин, какие ты бы счел справедливыми. Но тем не менее запрет остается запретом.

— Я могу побороться с этим.

— Не можешь.

— Я могу Изгнать…

— Только не это! Только не на этот раз! Мне очень жаль.

— И ты полагаешь, что я смирюсь с этим! — взревел Таррант.

Кэррил не отзывался.

Таррант схватил его за плечи, развернул лицом к себе:

— На карту поставлена моя жизнь, демон! Я должен воспользоваться всеми доступными мне ресурсами. И ты — один из этих ресурсов. — Он сделал паузу, давая демону возможность проникнуться услышанным. — Я всегда ценил наши отношения. С той самой поры, когда ты впервые пришел ко мне, много веков назад, я обращался с тобой честно и откровенно. И ты неизменно платил мне той же монетой. До сих пор. — Земное Фэа начало собираться у его ног, накапливаясь для Творения. — В последний раз, Кэррил. Ты добровольно расскажешь мне все, что знаешь, или же мне придется наложить на тебя Заклятие?

Демон долго смотрел на него, ничего не отвечая. Наконец тихим голосом сказал:

— Ты ведь не можешь — и сам знаешь это.

— Чего это я не могу?

— Наложить на меня Заклятие. Да и вообще — любым способом выдавить из меня информацию.

— Ты что — утверждаешь, будто находишься под особым Покровительством?

— Нет. Но говорю тебе, что существа моего разряда не подвержены такого рода воздействиям. И никогда не были подвержены.

— Твоего разряда… Ты хочешь сказать: твоего подтипа?

— Да, моего подтипа. Речь идет о моей семье, если тебе угодно. О демонах, которых ты называешь «Йезу».

— Я накладывал Заклятие на Йезу и раньше. Да, откровенно говоря, и на тебя самого…

— А я тебе подыгрывал. Потому что таковы правила игры, как это называют люди. Я свое место знаю. И мы все знаем свое место. Но истина заключается в том, что твое колдовство над нами не властно. И никогда не было властно.

На лице у Охотника была написана ярость и кое-что иное. Страх?..

— Ты блефуешь, — прошипел он.

— А что, разве я с тобой когда-нибудь блефовал? Разве так я себя веду? Наложи на меня Заклятие, если тебе хочется. И сам во всем убедишься. Людям нужна иллюзия собственного могущества, но, может быть, тебе захочется стать единственным исключением из этого правила? Может быть, ты смиришься с тем обстоятельством, что твое замечательное Творение никак на меня не подействует? Ну же, давай, пробуй!

Таррант отвернулся. Его руки дрожали. В груди у него бушевало черное пламя.

— В этом конфликте я не могу ни сказать, ни сделать ничего, способного повлиять на его развитие, — объяснил ему демон. — И я не могу снабдить тебя никакой информацией по делу, в которое вовлечен Калеста. Прости меня, дружище. Мне страшно жаль. Мне жаль куда сильнее, чем ты можешь себе представить. Но закон, которому я подчиняюсь, старше тебя и старше меня и сильней нас обоих, взятых вместе. Мне жаль, что это так, но это именно так.

— Уходи, — хрипло прошептал Таррант. — Пошел прочь отсюда! Ступай на Запад, если тебе этого хочется, или покрутись немного здесь и подкормись здешним народцем. Богу ведомо, что он для этого созрел. Но главное — убирайся с глаз моих!

— Джеральд!..

— Прочь!

Его плечи ходили ходуном. За все время их знакомства, насчитывающее уже почти девять столетий, Кэррил не видел его настолько взволнованным. И никогда не видел настолько растерянным.

«Это отсутствие самоконтроля, — подумал демон. — Он столкнулся с тем, с чем ему не справиться. И сейчас не справиться — и никогда впредь».

— Я не знал, что ты собираешься сразиться с ним, — сказал демон. Сказал мягко, как можно более мягко, надеясь, что мягкие слова пробьются сквозь черную тучу бешенства, в которой обитал сейчас Таррант. — Я бы постарался предостеречь тебя. Постарался бы отговорить…

«А, собственно говоря, почему, — подумал Кэррил тут же. — Потому что я к нему хорошо отношусь? Но такое вообще не предусмотрено. Видишь, своим отношением к тебе я нарушаю правила игры».

Мысль о том, что он причиняет боль этому человеку, захватила его целиком. А осознание того, что, сказав несколько простых слов, он смог бы все это исправить, сделало его состояние попросту с трудом выносимым.

— Будь осторожен, — неожиданно для себя самого прошептал Кэррил. — Он, подобно мне самому, умеет читать тебя: он заглядывает тебе в душу, он видит все твои слабости. Не доверяй ничему, что увидишь или услышишь; помни, что пять чувств являются порождениями плоти, а плотью так просто манипулировать. — Он нервно огляделся по сторонам, словно для того, чтобы убедиться, что никто его не подслушивает. — Боги Земли! Я уже сказал тебе лишнее. Будь осторожен, друг мой. Тяжесть поражения окажется большей, чем тебе это мыслится.

Таррант резко развернулся, чтобы поглядеть на Кэррила, но тот уже исчез: растаял на вечернем ветру вместе со всеми питаемыми Охотником иллюзиями. Какое-то время Таррант смотрел на то место, на котором только что находился демон. Затем, с трудом подавив ярость, наложил на Кэррила Заклятие. Требуя, чтобы тот вернулся. Вернулся — и ответил на заданные ему вопросы.

Но ничего не произошло.

Ничего.

Он посмотрел вниз, на огни города, и ощутил неописуемую ярость. Гнев, жаркий, как камень очага, заставил его кровь воспламениться.

— Будь же ты проклят, — прохрипел он. — Проклят на муки адские!

И начал спускаться по склону в город, к его невинным жителям.

Посвящение новообращенных в истинную веру состоялось на пятый день после прибытия Дэмьена, в субботний вечер. Ему было предложено принять участие. Тошида снабдил его свободного покроя рясой в местном стиле, расшитой золотыми языками пламени, представляющими собой эмблему его Ордена. «Рясу пошили спешно, — подумал священник, — но тем не менее весьма удачно». Он попытался пригласить и Хессет, но при одном упоминании о Святой Церкви она зашипела с презрением и отвращением. Уже несколько дней она разыгрывала роль Святительницы — роль, навязанную ей собственным облачением, — и постоянная необходимость строить из себя нечто ей чуждое и к тому же непонятное сильно действовала ей на нервы. Дэмьен хотел было найти надежного собеседника из местных и раздобыть у него хоть какие-нибудь сведения о здешнем статусе Святительниц, но они с Хессет пришли к общему выводу: проявить свое невежество в этом плане было бы просто-напросто глупо. Да и уж слишком очевидными преимуществами обладала эта роль, позволявшая ракханке закутывать свое нечеловеческое тело и, вместе с тем, не вызывать в связи с этим никаких Подозрений; рисковать разоблачением им ни в коем случае не хотелось.