Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Так что Дэмьен оставил ракханку в их общих покоях — оставил в трудах над картами здешних земель. Им еще предстояло найти то место, которое они именовали «твердыней врага», хотя несколько точек на карте уже начали вызывать у них определенные подозрения. Какую бы игру ни затеял здесь с ними их общий враг, она наверняка окажется гораздо более изощренной, чем та, к которой он прибег в землях ракхов.

Если бы можно было напрямую спросить об этом у Тошиды… но нет. Одна мысль об этом почему-то повергала священника в тревогу, а с годами он научился доверять собственной интуиции. Возможно, настораживал его высокий пост Тошиды, его безраздельная власть над подданными. Но это никогда не останавливало Дэмьена в общении с Патриархом Джаггернаута, не так ли? Нет, дело заключалось явно не в этом. И мысль о том, что что-то здесь может оказаться не так, — настолько незначительная и, вместе с тем, неприятная, что он старался не выпускать ее из подсознания, — нервировала его все сильнее и сильнее.

К закатному часу, когда он прибыл на место, кафедральный собор был уже полон, и Дэмьен с удивлением вгляделся в лица истинно верующих города Мерсия. Люди здесь были темноволосыми и, чаще чем у него на родине, темнокожими — ничего удивительного в том, что Тошиду столь пленила Рася! Таррант, со своей неестественной белизной кожи и светло-каштановыми волосами, торчал бы здесь, как гвоздь из сиденья, — любой с первого взгляда безошибочно узнал бы в нем чужестранца. Оставалось надеяться, подумал Дэмьен, что Охотник и сам сообразит это — и примет соответствующие меры предосторожности. Где бы он сейчас ни находился.

Толпа заволновалась, когда к собравшимся вышел Тошида. В роскошной рясе он представлял собой живое воплощение Власти, как светской, так и духовной, вошедших в безукоризненное взаимосочетание. Кожа цвета темной бронзы, белоснежная ряса, — от него было не отвести взгляда, от него было не освободиться душой. Когда он воздел обе руки, благословляя паству, широкие рукава показались крыльями — и Дэмьен скорее почувствовал, чем услышал пронесшийся по рядам шепоток благоговения.

— Да защитит нас Господь от порождений Фэа, — начал регент. — Да обережет Он нас от покушений со стороны тех, кто порожден ночью, тех, кто обречен на тьму, тех, кто готовится нас пожрать. Да обережет Он и тела, и души наши с тем, чтобы мы могли жить, славя Господа!

— Аминь, — единодушно отозвалась паства.

Прислушиваясь к дальнейшему течению службы, Дэмьен невольно отмечал, как безупречно она организована, — вера многих тысяч укреплялась здесь не только ради того, чтобы поклониться Единому Богу (или, возможно, создать Единого Бога, на этот счет у теологов существуют различные точки зрения), но и ради того, чтобы превратить каждый город в крепость, неприступную для любых демонов. И, судя по всему, здешние люди в этом отношении полностью преуспели. Дэмьен провел на берегу всего две ночи, но уже успел убедиться в том, какой неслыханной свободой обладают местные жители. Потому что ни одному демону не удалось проникнуть в город. Не удается — и никогда не удастся. Возможно, в самом городе и существуют какие-то опасности, связанные с Фэа, — но это не идет ни в какое сравнение с теми страданиями, которые терпят жители Запада, на котором вампирические существа, переходя из одного города в другой, питаются человеческими душами, а потом скрываются в неприступных лесных крепостях, прячась от солнечного света, и вновь возвращаются на закате… А если какое-нибудь порождение Фэа изгоняют из этого города, ему уже никогда не суждено вернуться обратно. С ним раз и навсегда покончено. Благодаря чему шансы подвергнуться нападению со стороны порождения ночи оказываются примерно равными шансам стать жертвой уличного ограбления или насилия. Что для города с хорошо организованной полицейской службой означает исчезающе малую величину.

— Кротко склоняемся мы пред Тобой, — провозгласил регент. — Послушные Твоему Закону.

— Аминь, — подхватила паства.

Дэмьен еще не встречался с Матерью. Как ему представлялось, он уже понял ее роль в жизни города, но чем больше он узнавал, тем в более сильную растерянность впадал. Она казалась существом в высшей степени таинственным, появляющимся где-нибудь и уходящим откуда угодно с одинаковой непредсказуемостью, благодаря чему она становилась скорее некоей заочной инстанцией, нежели жизненно важной частью теократической системы управления. Что было довольно странно. Крайне странно. И совершенно не похоже на знакомый ему распорядок Истинной Церкви.

В конце концов слово предоставили ему самому. Уже подходя к амвону, он слышал, как представляет его своей пастве регент. И тут он почувствовал на себе взгляд невероятной, чуть ли не осязаемой силы. Он набрал полные легкие воздуха, собрался с мыслями… и замер, внезапно почувствовав, что все присутствующие смотрят не на него, а куда-то мимо.

Ему за спину.

Он обернулся — и тут же его сердце забилось еще быстрее.

Мать.

Тело ее было, наверное, невесомым, чего никак нельзя было сказать о ее присутствии, — пока она проходила вперед и занимала положенное ей место рядом с Тошидой, Дэмьен невольно поразился тому, сколько власти источает эта хрупкая женщина. Развевающаяся ряса тончайшего шелка лишь намекала на очертания ее фигуры, вуаль, скрывающая лицо, крепилась на тяжелой золотой короне, украшавшей ее волосы и лишь отчасти прячущей ее от взглядов толпы. Красавицей ее назвать было нельзя, но в подобном одеянии, играя роль символа красоты и могущества Истинной Веры, она была прекрасна, — и когда Тошида почтительно склонился перед женщиной, сразу же стало ясно, кто из этих двоих на самом деле управляет государством.

Она села рядом с регентом, уселась на изукрашенный трон, высившийся возле подиума. «Ну же, — приказал ее взгляд, обращенный к Дэмьену. — Начинай!» И, как ему показалось, откидываясь на мягкие подушки, Мать едва заметно улыбнулась.

Немалого труда стоило священнику отвести от нее взгляд и начать речь. И еще большего труда стоило не прибегнуть к использованию земной Фэа для Познания, для того, чтобы побольше узнать о том, кто она такая и что такое. Но это — на глазах у стольких свидетелей — было бы непоправимой ошибкой.

И он обратил свое внимание на паству и именно ей адресовал свою речь. То есть не совсем речь, и не совсем проповедь, и не совсем урок по истории человечества… а так, нечто среднее, при помощи чего он надеялся навести мост между двумя обособленно существовавшими мирами.

Ему хотелось воздать хвалу здешним достижениям. Ему хотелось заставить паству поглядеть на это его собственными глазами. Ему хотелось наделить людей способностью собственного видения, хотелось отвлечь слушателей от повседневного, возвысить их с тем, чтобы местные верующие увидели и осознали, что они добились подлинного триумфа.

И более того. Ему хотелось ввести это понимание в общий контекст, чтобы им стало ясно, как мучительно борется человек Запада за обретение мира и покоя, который им уже дарован. И — главное! — ему хотелось дать им понять, какое значение будет иметь для Запада весть об их триумфе, когда он доставит ее туда. Ибо молва о достигнутых ими успехах, конечно же, разлетится повсюду, — и пройдет совсем немного времени, прежде чем жителям всей Эрны захочется воплотить в явь мечту Пророка. Наконец-то захочется.

Закончив, он поклонился аудитории, глубоко и чинно, а затем сошел с амвона. Тошида кивнул, и служба продолжилась, меж тем как Дэмьен занял свое прежнее место. Усевшись, он поглядел на трон, на котором восседала Мать, чтобы дать ей понять, что ее появление не осталось им незамеченным. И с удивлением обнаружил, что она уже ушла.

«Как это так?»

Она пришла послушать его, вот в чем дело. В этом — и только в этом. Пришла послушать заморского священника, пришла узнать, какова его вера, а затем поспешно покинула помещение, избегая почти неизбежного в противоположном случае дальнейшего контакта. Может быть, проповедь ей не понравилась? «Нет, — подумал он. — Едва ли». Скорее всего, она и впрямь ушла лишь ради того, чтобы случай или протокол не заставили их познакомиться. Но почему она так поступила? Этот вопрос томил его на протяжении всей службы и в последовавшие часы. Неужели в нем есть нечто такое, чего Мать стремится — или обязана — избежать?

41
{"b":"9184","o":1}