— Ясно.

— Ну и хорошо, что вам ясно. Заодно тогдашние отцы города — и матери, потому что движение суфража тоже именно тогда впервые проявило себя — начали готовиться к возможной оккупации. Предполагалось, что новые генмоды-иммигранты станут этакими запасными силами, подпольными войсками, которые помогут не сдать город окончательно. И какому-то инженеру, без преувеличения гениальному, пришло в голову, что для этого генмодам необходимо собственное средство передвижения, тайное. Тогда и была создана система пневмотоннелей. Естественно, за все эти годы с Большой войны сохранить их в полной тайне не получилось. Все те, кому надо о них знать, знают. Но многие считают пустыми слухами…

— Да, я тоже слышал о тайных ходах под городом, набитых сокровищами, — перебил меня Пастухов. — Считал чушью. Тут по работе со столькими байками сталкиваешься!

Я укоризненно посмотрел на него, но вслух решил грубияна не окорачивать. Не стоит это моего достоинства. Тем более, он и так смотрел, как я ем мою вкусную рыбку (речной окунь! судя по вкусу, действительно свежий!), покусывая свой бублик. Булка была большой, но для овчарки со здоровым аппетитом едва ли удовлетворительной.

— Ну вот сейчас получите возможность увидеть эту байку, если захотите, — сообщил я. — Мне все равно надо как-то возвращаться домой без слуги. А здесь хорошо то, что все расходы могут просто записать на мой счет.

— Постойте, этот трактир что — одна из станций пневмотоннелей? — удивился Пастухов.

— Да, и держит его генмод: некто Афанасий Курочкин. Один из немногих генмодов-лис в нашем городе, редчайший вид.

— Знаю такого! Его все время в уклонении от налогов подозревают! Вот только я не в курсе был, что и этот трактир тоже его.

— И совершенно зря подозревают, — проговорил я менторским тоном. — Вы в плену предубеждений, мой друг. Мол, если лис, то обязательно жулит… Афанасий платит налоги сполна… — тут я не удержался и после картинной паузы продолжил: — он обманывает государство другим способом.

Пастухов фыркнул.

— И вы мне, конечно, не скажете, каким?

— Сказать — и потерять скидку в таком великолепном трактире? Ни за что на свете!

Пастухов только глаза закатил: мол, не очень-то и надеялся.

— Ладно, — сказал он, — выходит, если кто-то тайком от сотрудников Ратуши или Городского совета строит станцию пневмосистемы прямо у них под стенами, это действительно может означать заговор?

— Может быть, заговор, — кивнул я. — А может быть, наше своеобычное раздолбайство, когда правая рука не знает, что делает левая. В любом случае, это нужно выяснить. Вы со мной?

— Ну вы и наглец! — хмыкнул Пастухов. — Это я ведь дело начал! Значит, мне и главным быть.

— А ресурсы у вас есть? — вкрадчиво спросил я. — Деньги… свободное время, в конце концов? Ведь это расследование мы берем по собственному почину, никто нам его не оплачивает.

Пастухов чуть приподнял брыли, но зарычать не зарычал.

— Ладно, — сказал он. — Уболтал. Вот кто тут настоящий… лис.

Господин Кахетьев проживал в Аметистовом конце, также под куполом — хоть здесь долго ехать не пришлось. Впрочем, я сразу отметил, что он был из тех богачей, которые стремятся выглядеть богаче и весомее, чем есть на самом деле. Специально для таких в нашей тропической зоне построили целую улицу домов весьма помпезного вида, но скромных размеров — каждый едва ли больше, чем мои собственные апартаменты на Нарядной. Каждый из этих типовых «особнячков» лишен и сада, и заднего двора; все, что у них есть, — небольшой газон, который, согласно правилам квартала, должен иметь строго определенный вид и форму.

Зато стоит такое обиталище баснословных денег — на мой взгляд, совершенно неоправданных. Кто-то считает, что пускание пыли в глаза потенциальным клиентам и партнерам тоже важно, особенно если ты зарабатываешь на жизнь коммерцией; но я всегда говорил и говорить буду, что репутация особы оборотистой и разумной куда важнее любого напускного блеска. Вроде бы мой опыт работы сыщиком, когда респектабельность крайне важна, это подтверждает, но не буду хвастаться.

Так вот, купец Кахетьев не понравился мне уже по дому, в котором он обитал. Да и внутри это жилище мне не глянулось: огромный холл, по новой моде без деления на прихожую, столовую и гостиную, занимал весь первый этаж, а украшен был вычурно и скорее дорого, чем элегантно.

На фоне бархатных портьер с золотым шитьем, роскошного узорчатого паркета и мебели с гнутыми ножками в стиле позапрошлого века неожиданным мазком свежести выделялся акварельный портрет, висевший в простенке между окнами — так, чтобы на него не падал прямой свет (насколько я понимаю, картинам это вредно). Как я уже говорил, мне трудно различать контуры, но тут даже я видел, что своей чистой бело-розовой гаммой портрет выгодно отличается от всего окружающего.

— М-да, — сказала старший инспектор Жанара Салтымбаева, разглядывая эту картину. — Вот смотрю я и не могу понять… Видела я дочку Кахетьева, вот недавно с ней разговаривала. Ничего особенного. А тут смотрю — красотка! И как вам это удалось? — спросила она это у Анны почти с недоверием, словно подозревала ее в каком-то мошенничестве.

Анна только беспомощно пожала плечами.

— Она очень милая девушка, — проговорила моя бывшая воспитанница. — Просто слишком чопорная, потому что стеснительная. Как только почувствовала себя свободно, ее стало легко рисовать.

— Как видите, инспектор, кто-то отдал должное моей красавице! — купец Кахетьев выбрал именно этот момент, чтобы вступить в разговор. Был это полнотелый субъект с самодовольными усищами, вполне под стать дому. Мне не удалось быстро навести о нем справки, поскольку я поторопился заехать за Анной и потом сюда, но, глядя на него, я почти не сомневался, что дела у купца идут вовсе не так хорошо, как он пытается это представить. Были определенные звоночки. — Она очаровательна! Вся в меня! — и он захохотал, как бы призывая нас присоединиться к своей шутке.

Затем Кахетьев продолжил:

— В общем, хорошо меня надоумили, у кого заказывать! Хоть и немало выложил, а чувствую, что не переплатил, что деньги в дело пошли, — на этих словах по лицу у Анны промелькнула мимолетная гримаса. Надо думать, на деле купец Кахетьев заплатил либо меньше, чем они договорились, либо долго торговался и проявил себя несговорчивым субъектом. Знаю я эту породу.

Между тем делец, никем не останавливаемый, продолжал:

— Уж как я перепугался сегодня, когда сказали, что картину-то подменили и с аукциона продали! Но нет, раз вы говорите, что там подделка, стало быть, не увели ее у меня, стало быть, просто захотели заработать…

— Но здесь подделка тоже, — перебила Аня.

— Что? — это хором воскликнули Салтымбаева и Кахетьев.

— Это подделка. Очень близкая к тому, что сделала я, и почти такая же, как картина на аукционе. Но подделка. Я этот портрет не писала, точно вам скажу.

Вход в пневмосистему находился в подсобных помещениях трактира, за дверью, помеченной табличкой «для обслуги». Чтобы получить ключ, мне пришлось обратиться к распорядителю зала.

— А, господин Мурчалов! — приветливо улыбнулась мне симпатичная дежурная, выполняющая нынче эту роль: здесь меня знали. — Хотите воспользоваться транспортом? Записать на ваш счет?

— Да, будьте так добры.

— Куда изволите отправиться?

— Выход в Рубиновом конце, в лавке Чернокрылова.

Девушка нашла у себя в столе и протянула мне бирку для вставки в прорезь аппарата запуска. У бирки имелась широкая петля для ношения на шее, так что проблем не возникло.

Вообще говоря, в Необходимске производится множество всяких вещей, которые облегчают генмодам жизнь в человеческом обществе. Взять хотя бы приборы для письма, которые можно зажимать в пасти, чтобы не полагаться на писарей с пальцами! Есть и кошельки, предназначенные для ношения на груди на специальной сбруе; во многие из них можно даже залезть мордой и сравнительно легко извлечь деньги. Мне вовсе не обязательно было полагаться на чисто генмодью сеть перемещения и свой кредит в ней.