Степашенко поморгал. Потом выражение его лица изменилось: перспектива побывать на главном событии года явно скрасила пилюлю.

— Так что же мы теряем время! — воскликнул он. — Дайте только возьму инструменты…

Он ушел так быстро, что я не успела возразить: мол, инструменты вовсе не нужны.

Уже через десять минут мы выходили из мастерской. Степашенко был одет куда более консервативно и нес в руке объемистый кожаный чемоданчик. Он бормотал под нос что-то насчет девиц, которые преуменьшают окружность шеи и пальцев, а честные ювелиры потом должны возиться с исправлениями!

Видно, он решил, что его вызывают потому, что драгоценности оказались для Марины маловаты. Я решила его не разубеждать. Тем более, этот ювелир отлично умел внушить себе все что угодно, раз умудрился поддаться на посыл мошенников и изготовить дорогой гарнитур, даже не спросив предоплаты!

— Прошу прощения, — сказала я, пока мы ждали экипаж у его мастерской. — А кто именно передавал вам заказ? Можете приблизительно описать этого человека? А то у нас возникла небольшая путаница.

Про себя я прикидывала, что, наверное, мне придется опять рисовать словесный портрет, и по нему мы будем искать нужную особу среди слуг — возможно, самых доверенных.

— Как кто? — Степашенко посмотрел на меня с искренним недоумением. — Никакой не человек, а, разумеется, сам господин Маккорман, собственной персоной! Все знают секретаря Никифора Терентьевича. От кого бы еще я принял такое ответственное поручение?

Очень странное ощущение — возвращаться на праздник, который ты не так давно покинул, чтобы найти его еще в самом разгаре. В банкетном зале пахло вкусной едой и духами, собравшиеся гости частью угощались ореховскими разносолами, частью внимали Сильвестру Сильверу (он же Виктор Серебряков), выступающему на помосте в конце зала.

Вот странно, а я думала, что он уже выступил… Или Никифор сделал своего приятеля главным развлечением вечера? А может быть, его вызвали на бис?

— Моя матушка очень хотела, чтобы я стал ученым, — вещал Сильвестр. — Других вот ругают, если они отрывают лапки мухам, а меня ругали, если вдруг родителям попадалась муха с нужным количеством лап! Может, на липкой ленте экономили… Кстати, здесь кто-нибудь знает, сколько лапок должно быть у мухи? Вот! Вот! Сразу видно людей со счастливым детством…

Гости слушали благосклонно. Эх, знали бы они, что он, скорее всего, и не думает привирать! От Златовских в роли родителей можно было ожидать еще и не того.

Безотказный и невозмутимый Антон проводил меня на свободное место — к моему облегчению, рядом с Мариной. Это меня одновременно и удивило, и обрадовало. Мне казалось, что за главным столом должны сидеть гости рангом повыше…

Марина по-прежнему выглядела дивно хорошо в своем красно-белом платье. В ушах у нее были уже совсем другие серьги: тоже с рубинами, но круглой огранки, более старинного фасона. Видимо, Татьяна Афанасьевна все-таки уговорила ее надеть что-то из фамильного достояния. А может быть, Марина сама приняла такое решение.

— Ну как? — тихим шепотом спросила она, едва наклонившись ко мне.

На губах ее играла приветливая, но ни к чему не обязывающая улыбка. Наверное, глядя со стороны, никто бы ни за что не заподозрил, что речь идет о чем-то важном.

Я не так хорошо владела лицом, как Марина, но постаралась изо всех сил:

— Доставила нужного человека. Эльдар и Аксенушкин тоже, я видела. Ореховы сейчас с ними со всеми разговаривают в кабинете.

— Это я знаю, иначе Ники уже вернулся бы за стол, — так же улыбаясь, пробормотала Марина. — А то оставил все на меня! Скажи хоть, на кого они указали?

Мне не хотелось говорить, но я не удержалась и повела глазами в сторону секретаря Фергюса Маккормана, сидевшего на спинке кресла Татьяны Афанасьевны, ныне пустующего.

Прямо при мне к Маккорману подошел слуга, что-то то ли спросил, то ли доложил. Маккорман шепнул что-то, едва не засунув бедняге клюв в ухо, потом повернул голову и как-то неприязненно посмотрел на меня. Впрочем, нас разделяло слишком большое расстояние и я слишком плохой птичий физиогномист, чтобы быть уверенной, что он смотрел именно на меня и именно с неприязнью!

Что характерно: похоже, именно его, а не Марину тут оставили за главного.

Мне подумалось, что если Татьяна Афанасьевна занялась расследованием вместе с сыном, а Марину оставила разбираться с гостями, то все-таки Марина пока не настолько подкована в дипломатии, чтобы вытеснить старую миллионщицу из ее собственной стихии. Ведь обеим женщинам явно интереснее было разбираться с пропажей драгоценностей, чем рулить приемом.

Сможет ли Марина когда-нибудь командовать этим особняком, пока старшая Орехова тут живет? Или молодые переедут? Марина ничего пока мне не говорила об их планах.

А может быть, Марину и не интересует возможность быть хозяйкой в доме, пока у нее есть ее любимое дело. Меня бы не интересовало. Правда, откуда мне знать? Любимого дела у меня нет…

«Как это нет! — сердито сказала я внутреннему голосу. — Не выдумывай!»

Но Марину явно пока не занимали вопросы будущей семейной жизни, да и вообще отдаленного будущего. Глаза ее засверкали: подробности расследования ее полностью поглотили.

— Фергюс! Быть того не может! Мне он никогда не нравился, но так глупо… и ведь обман сразу же раскрыли! Нет, тут что-то не так!

Здесь она слегка утратила контроль над голосом и соседи по столу начали с любопытством оглядываться. Марина быстро обняла меня за плечи и засмеялась, как будто какой-то шутке.

— Ох уж эта твоя детективная работа! — проговорила она громче, чем следовало.

Мне оставалось только пожать плечами.

В глубине души я была с Мариной согласна, я думала об этом всю дорогу назад. Заносчивый секретарь Ореховых мне тоже не нравился — возможно, потому, что у них с шефом были какие-то взаимные дела, и шеф владел каким-то компроматом на него. А, по моему разумению, от людей или генмодов, на которых у шефа был компромат, ничего хорошего ждать не приходилось.

— Кстати говоря, — продолжила Марина уже чуть громче, — я немного перетасовала программу вечера, и аукцион состоится чуть позже. Не настолько позже, чтобы гости устали, но достаточно, чтобы чуть расслабились… — она подмигнула, указывая мне на бокал с вином. — Так что у тебя будет шанс присутствовать.

— Хорошо, — выдавила я, хотя душа у меня ушла в пятки.

— И еще посмотри, вот там сидит Вячеслав Плешивин, известнейший художественный критик…

Я попыталась найти глазами Плешивина и не преуспела (как позднее оказалось, потому что я машинально искала лысую голову, тогда как на самом деле критик щеголял роскошной шевелюрой). А еще потому, что я продолжала коситься на кресло Маккормана и увидела, как дворецкая — да, это ее звали Ольгой и именно о ней говорила Татьяна Афанасьевна как о человеке, которому она может доверять — подошла к Маккорману и, наклонившись к спинке кресла, что-то ему сказала. Секретарь перепорхнул к ней на плечо, и они направились к кабинету. Я поняла, что ждать дальше — свыше моих сил и начала вставать со стула… замечу, даже не прикоснувшись к вазочке с какой-то восхитительной закуской, которую слуга как раз поставил прямо передо мной.

И поймала полный тоски взгляд Марины.

Правильно, она-то гостей бросить не может… Тяжело ты, бремя богатства и власти!

— Я только посмотрю, о чем они там говорят, и сразу же назад, — сказала я покаянно.

— Ничего, — Марина уже снова улыбалась. — Расскажешь мне потом все самое интересное. Нет смысла нам обеим это пропускать!

…Лишь у самой двери кабинета я сообразила: у Марины свадьба с любимым человеком, можно сказать, один из лучших дней в жизни! А она сидит, всеми покинутая, развлекает толпу, тогда как у ее жениха (уже мужа) и друзей нашлись дела поинтереснее!

Приятного мало.

Конечно, мне следовало остаться с ней. Следовало, но… Мои пальцы уже сами собой потянули ручку двери в кабинет, за которой (я слышала это даже сквозь массив дуба) шла знатная перепалка.