А в корне проблемы лежала очень простая вещь: было трудно примириться с тем фактом, что до дома еще много дней пути. Я звонил домой и разговаривал с дочками, которые были еще слишком малы и не могли понять, в чем участвует их отец. От этого было еще хуже. Я слышал, что им там весело и без меня. «Конечно, конечно, папочка, – говорили они по телефону, – как скажешь…». Я скучал по детям – намного сильнее, чем думал, – и по жене, по тому, как мы обнимались в конце дня и разговаривали. Плюс еще постоянное беспокойство о том, где мы будем спать этой ночью, куда поедем дальше и что там будем делать. По натуре я очень тревожный человек, и приходилось это признать. Мне всегда все нужно знать заранее, и теперь я должен был заставить себя успокоиться, чтобы не испортить поездку своими переживаниями.

И еще надо было признать, что Расс и Дэвид, хоть они тоже люди не без греха, проделали огромную работу. Они полностью посвятили себя путешествию и выполнили все обещания. Зря я с ними спорил и искал компромисс. Лучше бы сидел и отдыхал в ожидании, пока Дэвид и Расс – профессионалы, свое дело знающие, – сами все разрулят. Я лез не в свое дело и думал только о себе. Мне нужно было внушить себе, что все получится. Расс и Дэвид со своей задачей справятся. Жена и дети тоже без меня не пропадут. Так что, с сожалением признал я, все разногласия лежали полностью на моей совести. Признаться самому себе во всем этом было непросто, но как только я это сделал, стало гораздо легче. Весь груз путешествия будто спал с моих плеч. Я слишком стремлюсь все контролировать. Нужно дать возможность жизни идти своим чередом, иначе все эти 108 дней проплывут мимо меня, и я пропущу самое интересное.

ЭВАН: На следующее утро мы с Чарли поехали дальше одни. Клаудио полетел в Лондон пересдавать экзамен на права. На этот раз он его сдал.

Было грустно покидать Киев, и я решил обязательно приехать сюда еще раз с женой. Особенно хорошо прошел последний день в городе, когда я вернулся в гостиницу отдохнуть, но потом передумал и пошел гулять по главной улице. Там было полно народу и явно что-то происходило, в общем, у меня проснулось любопытство.

Я не люблю толпу – не потому, что боюсь быть затоптанным, мне становится просто как-то неловко. Это трудно описать словами, да и вообще странно как-то жаловаться на славу и успех, особенно если им кто-то завидует. Конечно, известность льстит моему самолюбию, и я люблю раздавать автографы, но на многолюдных улицах больших городов мне всегда некомфортно. Все сразу начинают пристально вглядываться. Я прекрасно понимаю, почему это происходит, но начинаю смущаться и зажиматься, если иду один.

Было прекрасно гулять субботним днем по главному проспекту Киева, как по Оксфорд-стрит в Лондоне или по Сочихолл-стрит в Глазго, и при этом не привлекать всеобщего внимания. Давно уже со мной такого не случалось, и я почувствовал себя очень свободно. Мне ужасно нравилось так гулять. Нам все постоянно говорили, что Киев скоро превратится в новую Прагу, и я подумал об этом с сожалением. Жаль, если замечательную атмосферу этого чудесного города, полного жизни и положительных вибраций, испортят те же вещи, которые мы наблюдали в Праге. Например, полчища людей, выползающих с бесконечных мальчишников и девичников и снующих по улицам в поисках дешевого алкоголя. Я пообещал себе вернуться сюда поскорее, пока этого еще не произошло.

На пути в Харьков нас несколько раз останавливала полиция. Каждый раз мы звонили Сергею, чтобы он нам переводил, и тот решал все вопросы. Под Харьковом нас встретил и проводил до гостиницы Алексей, брат Сергея. На следующий день Алексей (мы его прозвали Полицейским королем, потому что он был начальником местной полиции) проводил нас из города. Он ехал впереди с включенной сиреной и мигалками, и все остальные машины расступались. Всего за несколько минут мы покинули Харьков, большой промышленный город, который почти не посмотрели, и отправились в Красный Луч. На моем мотоцикле стояла новенькая внедорожная резина, а бак был полон бензина. Мимо проносились широкие плодородные поля, на которых изредка попадались маленькие рощицы. BMW вел себя лучше некуда, дорога была длинной и прямой, и мы ехали в Россию. Я был счастлив до невозможности. Мне нравилось путешествовать на мотоцикле! И нравилось ехать по этой дороге!

Нашему движению мешали только полицейские. Останавливали они буквально каждые полчаса, и главным образом, чтобы посмотреть мотоциклы. Конечно, два парня на мотоцикле – достаточно необычное зрелище, и мы старались воспринимать это спокойно. На третий раз не повезло. Мы видели знак ограничения скорости, так что ехали небыстро, но Чарли пришлось медленно обойти еле движущуюся «Ладу». Широкую центральную линию он не пересекал, но все же по всем статьям это был обгон.

Почти сразу мы услышали звук сирены: у обочины стояла полицейская машина. Нас тормознули. Из машины вылез здоровый мужик, подошел и потребовал у Чарли документы. Чтобы сразу дать понять, что мы с Чарли участвовали в обгоне вместе, я передал ему еще свои права и паспорт. Нас очень часто останавливала полиция, и мы даже перестали ее опасаться. «В крайнем случае, от них всегда можно откупиться», – думали мы, теряя остатки уважения к дорожным властям.

Полицейский забрал документы и унес их к себе в машину, потом позвал Чарли и заставил его сесть рядом на переднее сиденье. Указав на диаграмму и параграф в какой-то книжке, которая, как мы решили, являлась сборником украинских правил дорожного движения, он покачал головой. «Плохо, плохо, – пробормотал полицейский и вытащил бланк со штампом. – Большая проблема».

Стоя снаружи, я наклонился к боковому окну. «Есть штраф? – закинул я удочку, помня советы Джейми Лоутер-Пинкертона. – Мы должны заплатить штраф?»

«Да, – ответил полицейский, строго глядя на меня. – Да, есть штраф».

Я стал искать в кармане деньги и услышал, как полицейский попросил меня сесть в машину. Я сел сзади и достал несколько украинских банкнот.

«Нет!» – рявкнул он. Я покопался в кармане и достал еще несколько украинских банкнот.

«Нет, нет! Не пойдет, – сказал он. – Проблема, большая проблема».

Тут нас с Чарли осенило, и мы хором воскликнули: «Доллары?»

На широком лице полицейского появилась улыбка. Чарли достал из кармана пять банкнот по пять долларов, как нам советовал Джейми. «Всегда имейте в кармане несколько сложенных долларовых банкнот, – говорил он. – Доставайте их медленно, чтобы казалось, что больше у вас долларов нет – только эти».

«Двадцать долларов», – потребовал полицейский.

«Да ладно вам, пятнадцать», – сказал Чарли.

«Двадцать долларов».

Но Чарли не отступал. «Да бросьте. Десять? Пятнадцать?»

Полицейский тоже не сдавался. «Двадцать долларов», – повторял он. Ткнув пальцем в Чарли, он пристально посмотрел на него и сказал: «Ты, двадцать долларов». Потом он повернулся ко мне, ткнул в меня и добавил: «И ты, двадцать долларов».

Торговаться было бесполезно. Что тут можно было сделать? Только сказать: «Ах, ладно» – и заплатить по двадцатке.

Мы побрели обратно к мотоциклам. Садясь в седло, я прокричал Чарли: «А ведь я-то вообще ничего не сделал! Я никого не обгонял и линию не пересекал!» Этот полицейский ободрал нас как липку, морально унизив. Дело было не в деньгах. Тяжело было сознавать, что нас обставили. Мы были бессильны перед этим полицейским, и он отлично это знал.

Чарли еще какое-то время посокрушался. «Это все из-за меня, – говорил он. – Но я посчитал, что уж лучше так, чем если бы у нас отобрали мотоциклы».

Мы поехали дальше, потом решили остановиться в поле пообедать и, свернув с главной дороги на проселочную, проехали немного по ней. Только разложили хлеб-соль, как показался небольшой оранжевый фургон. Он съехал рядышком вниз по холму, потом остановился и повернул обратно наверх. Я тут же насторожился и подумал: «Чего ему надо?» Нас так запугали мафией и коррумпированной полицией, что мне в любой ситуации мерещилось только самое худшее. Фургон остановился неподалеку, оттуда вышел водитель, встал рядом и стал нас разглядывать. Чарли протянул ему шоколадку. Я же посматривал на него с большим недоверием, но тут на поле появился человек с плугом. И до меня дошло. Это был обычный фермер, он приехал на поле, чтобы поговорить со своими работниками. Пока их не было, он остановился посмотреть на нас.