С пятого марта вступило в силу «Положение о введении чрезвычайного положения», и большинство баров и ресторанов закрылось. Однако это была только видимость, на самом же деле в потаенных залах, за плотно закрытыми ставнями, по-прежнему каждую ночь гости садились за столы, уставленные вином и закусками, по-прежнему звали женщин и кутили напропалую. И военные и гражданские чиновники, так же как раньше, посещали эти заведения, если их приглашали. Меры, направленные на оздоровление политического курса, на введение «чрезвычайного положения», мало-помалу превратились в смешной фарс. Люди научились приноравливаться к обстановке суровых репрессий и, таясь от преследования властей, вели свою тайную, особую жизнь в укромных уголках, куда еще не дотянулась рука полиции.

Вот почему, несмотря на введение чрезвычайного положения, Дзюдзиро Хиросэ не испытывал недостатка в развлечениях. Но разврат, никем и ничем не сдержанный, не возбуждал интереса. Он менял женщин одну за другой, и, чем больше он их менял, тем сильнее становилась неудовлетворенность и смутная, непонятная тоска. Вскоре его стали раздражать эти женщины, которым стоило только заплатить, и они без единого слова протеста, с готовностью раздевались для него. Среди разврата и безудержного разгула он постепенно начал понимать, что мужчине доставляет радость не тело, а любовь женщины. И всякий раз при этом ему вспоминалась та женщина-фармацевт.

Однажды под предлогом служебного поручения он вызвал к себе па дом служащую из типографской конторы и силой затащил ее к себе в спальню, но наутро, то

не успел заняться рассвет, как она ушла, швырнув на пол деньги, данные ей Хиросэ. Это была белолицая женщина, с рыжеватыми волосами, с мягким и нежным гглом, которое, казалось, вот-вот сломается, если сжать его чуть покрепче, ее муж воевал где-то на Новой I '«инее.

Служанка подобрала брошенные деньги и за завтраком робко подала их Хиросэ. Кинув деньги на стол и принимаясь за вторую чашку риса, он подумал, что в конечном итоге ему так и не удалось завладеть этой женщиной. Он коснулся только внешней ее оболочки, душа же ее так и осталась для него чужой и далекой. 11 он снова вспомнил о Иоко Кодама. Прошло уже два месяца с тех пор, как они виделись в последний раз.

«Но добиться ее любви — задача довольно сложная и обременительная»,— подумал он. Ни деньги, ни власть, ни приказ в данном случае не имели никакого значения. В его распоряжении не было ни одного подходящего способа для завоевания быстрой победы. Меньше всего он намеревался тратить усилия на то, чтобы завоевать любовь Иоко. По мнению Хиросэ, любовь и не стоила подобных усилий. Нет, хватит с него этих капризных женщин, с которыми не оберешься хлопот, думал он,— но образ Иоко почему-то не исчезал из памяти. Каждый день после работы он вместе с Кусуми отправлялся в район Акасака, потом Кусуми уходил, а Хиросэ оставался там на ночь. Грузовая машина, отвозившая по утрам директора в типографию, почти через день заезжала за ним не домой, в район Сиба, а в веселый квартал Акасака.

Иосидзо Кусуми, хотя и пил сакэ вместе с директором, но как только разговор о делах заканчивался, брал свой портфель и немедленно уходил, без малейшего сожаления покидая и ресторан и женщин. Работа интересовала его куда больше, чем женщины. Его волновало острое ощущение тайной борьбы за наживу в обход строгих законов. Он заставлял Хиросэ финансировать чти сделки, часть выручки брал себе, а хозяину умел обеспечить до тридцати процентов и выше дохода в месяц. Намного более опытный, чем Хиросэ, этот человек был беспощаден.и холоден,.как лезвие ножа. На работе в конторе он был молчалив и целыми днями только и знал что щелкал на счетах, производя впечатление человека туповатого и довольно нерасторопного.

Как-то раз, в начале апреля, они сидели за бутылкой пива в уединенном помещении ресторана в Акасака. Был тот неопределенный час, когда гейши еще не пришли и гости не знают, чем заняться. Хиросэ, опираясь локтем на циновку, смотрел в окутанный сумерками сад.

— Знаешь, Кусуми-кун, я решил жениться. Что ты на это скажешь? — неожиданно сказал он.

— Хо!—удивился Кусуми.— Обратились, значит, на праведный путь?

— Не в этом дело. Просто наскучили гейши.

— Ну, если наскучили, тогда самое время, женитесь. Есть уже кто-нибудь на примете?

— Да как сказать...

— А госпожа, которую вы отправили в Нагаока? Решили, значит, окончательно с ней расстаться?

— Да. Такая жена мне не нужна.

— Тогда нужно бы все оформить как следует, иначе может получиться неудобно.

— Вот что, Кусуми, завтра же напиши ей письмо. И пошли кого-нибудь.

— Написать можно, только как вы распорядитесь?

— Денег я ей не дам. Не за что. Она их не заслужила. Что, скажешь — нет? Пусть забирает свои вещи, и все.

— Ах так. Отлично, так и поступим.

Что бы ни сказал хозяин, Кусуми и бровью не поводил. За толстыми стеклами очков, которые он носил из-за сильной близорукости, нельзя было рассмотреть выражение его глаз. Худое, увядшее лицо Кусуми оживлялось, только когда дело касалось работы.

— Значит, так и поступим. Ну а новая кандидатка что за особа? Девица?

— Нет, вдова. Муж был военный.

— Так, так. Где-нибудь служит?

— Она фармацевт.

— Фармацевт?.. Это загвоздка! С образованием, значит?..

— Очевидно. По-твоему, это загвоздка?

— Рассуждать любят много... И где же она работает?

В аптеке Военно-медицинской академии. Наверное, опа и сейчас еще там.

— Понимаю... Госпитальный роман. Значит, она тоже согласна?

— До этого дело еще не дошло. С тех пор как я выписался, ничего о ней не слыхал.

— Ну что ж, тогда попробуйте написать ей. Увидите, откликнется или нет

— Да вроде бы повода нет вдруг писать ей ни с того пи с сего

— Зачем вам какой-то повод?-Вы, знай себе, напишите, и ладно. Можно просто благодарственное письмо— весьма, мол, признателен за заботу во время пребывания в госпитале... А можете попросту пригласить се куда-нибудь вечером в знак благодарности...

— Ну, сюда, в Акасака, она вряд ли пойдет.

— А вы пригласите домой.

— Пожалуй... Но понимаешь, Кусуми, ведь это не то что гейша, так сразу с ней не поладишь. А я, по правде сказать, терпеть не могу всего этого ломанья и церемоний...— Хиросэ уже готов был идти на попятную.

— Вот так чудеса! А вы, хозяин, оказывается, против всякого ожидания, плохо разбираетесь в любовных делах. Женщина чем капризнее, тем она интереснее. Правда, у хозяина характер нетерпеливый, так что долгая канитель, пожалуй, придется вам не по вкусу... В таком случае купите ей кимоно или, скажем, кольцо с брильянтом. Одним словом, хоть мы с вами и не в Америке живем, а попытайтесь воздействовать, так сказать, вещественным способом...— В лице Иосидзо Кусуми, без малейшего смущения или колебания поучавшего Хиросэ совершенно так же, как он объяснял ему ход работ в типографии, сквозило в эту минуту какое-то дьявольское лукавство.

В марте Юмико окончила колледж, после чего была немедленно зачислена в «Патриотический отряд девушек» и отправлена в район Сёнан на военный завод, производивший авиационные пулеметы. Профессор Кошма, тревожась о слабом здоровье дочери, хотел было возражать, но, так как Юмико уже заставили подписаться под соответствующим документом, ему не оставалось ничего другого как покориться.

После отъезда Юмико в доме стало тихо и пусто, старые супруги остались почти в полном одиночестве. Когда умолкли звуки рояля, каждый вечер звучавшего под пальцами Юмико, Иоко почувствовала, что на сердце у нее стало еще более пусто, чем раньше. Музыка скрашивала ее одиночество. Теперь же, когда дом погрузился в тишину, она с новой силой ощутила, как пуста и бессмысленна ее повседневная жизнь. Приближалась вторая годовщина со дня смерти Тайскэ. Дни сменяли друг друга, заполненные однообразным трудом, и вот уже недалеко время, когда ей исполнится тридцать... Служба в Военно-медицинской академии в последнее время тоже стала казаться бессмысленной и неинтересной.