Но внешне Юхэй не утратил спокойствия. Все так же улыбаясь, он отодвинул конверт.

— Надеюсь, он сообщил что-нибудь полезное для вас?

— Вы можете прочитать.

— Благодарю вас, мне и так все понятно,— холодно ответил Юхэй.

Если такой важный государственный орган, как полиция, руководствуется в своей работе доносами, тогда эта полиция достойна презрения. Если она оставляет их без внимания, тогда достойны презрения доносчики, только и всего. Взяв шляпу и трость, директор встал.

— Разрешите поблагодарить вас за ваше предупреждение. Со своей стороны, мы постараемся хорошенько продумать все, о чем вы нам сегодня сказали, и впредь вести наш журнал так, чтобы его направление совпадало с вашими пожеланиями.

— Вот это отлично. Мы вовсе не хотели бы закрывать такой авторитетный журнал. Если вы будете следовать за общегосударственным курсом, мы окажем вам всяческое содействие. Но в нынешнем виде ваш «Синхёрон» никуда не годится, господа, решительно не годится.

Этой не допускающей возражений фразой Накамура закончил беседу. Сперва накричал, а под конец немного приободрил. «Не будете сотрудничать — уничтожим!» Своего рода угроза... Спускаясь по бесчисленным поворотам лестницы, Юхэй испытывал чувство такого невыразимого одиночества, что у него темнело в глазах. Он умел противостоять . одиночеству. Но рана, нанесенная предательством родного сына, мучительно пыла. Юхэю казалось, будто у него выбили из-под ног почву.

Отчасти он понимал, какие побуждения толкнули Кунио на этот поступок. Молодости свойственна непримиримость, опа не допускает иных понятий о правде и справедливости, нежели те, которые существуют в собственной голове. Кунио не в состоянии понять отца и тем не менее считает, что отлично во всем разбирается. Кроме того, в нем говорит обида на «бесчувственное», как ему кажется, отношение отца к его первой любви. Как он, в сущности, малодушен! Сам не отдавая себе отчета в этом своем малодушии, он, наверное, воображает, что действовал во имя справедливости, на благо родины!..

Но как бы то ни было, до вчерашнего дня Кунио хоть и спорил с отцом, но все-таки еще оставался близким, родным, неотъемлемым членом семьи. Сегодня Юхэю стало ясно, что сын уже вышел из-под опеки отца и стал независимым человеком, способным враждебно противостоять ему. Юхэй переживал нечто сходное с чувством, которое испытывает человек, если его укусит выкормленная им собака,— удивленный, он впервые замечает тогда, что его власть, оказывается, не беспредельна... Кунио уже не признает авторитета отца—он убежденный сторонник милитаризма. Влияние общества оказалось сильнее, чем влияние семьи.

Юхэй почувствовал, как чужд и далек он всему, что составляло сегодняшний день Японии. Сингапур пал, остров Ява был оккупирован. Если война завершится победой Японии, Юхэй Асидзава никогда больше не сможет активно участвовать в жизни. Мир все больше склоняется вправо, с каждым днем усиливается реакция... Что, если в конце концов жизнь совершит круг и вместо движения, по пути прогресса общество начнет двигаться вспять? Что, если на смену эпохе культуры вновь наступит Эпоха варварства?

- Выйдя на улицу, Юхэй быстро распрощался с Кумао Окабэ и один зашагал по направлению к Тора-но-мон. Неподалеку от Тора-но-мон находилось «Бюро изучения дипломатических проблем» — скромная маленькая контора, созданная по инициативе нескольких друзей Юхэя во главе с Сэцуо Киёхара. Юхэю хотелось повидать Сэцуо и поговорить с ним. Он уже не сможет теперь помещать статьи Сэцуо в своем журнале. Это со всей очевидностью вытекало из бесед в полиции. «Нужно предупредить его, чтобы он был осторожен»,— думал Юхэй. Теплое весеннее солнце заливало улицу ярким светом. Озаренный лучами солнца, Юхэй шел по улице, чувствуя себя таким одиноким, как будто находился в безлюдной пустыне.

Все-таки он ощущал, что имеет силы противостоять этому одиночеству. Эту силу рождало в нем сознание собственной правоты. Нет, он не пораженец, не антипатриот! Он - не хотел войны, не одобрял ее, но, раз уж война началась, он тоже считает, что не остается ничего другого, как добиваться победы. Но победа невозможна, пока существуют произвол и диктаторское высокомерие; разложение и полная моральная деградация, насквозь пропитавшая высшие круги военного руководства. В конце концов не так уж важно, как идут дела на фронте. Посмотрите, что творится внутри страны, здесь, в Японии! Военная промышленность стала источником обогащения, рынком . для темных сделок, налоги достигли предела жестокости, жизнь народа с каждым днем становится все тяжелее, а военщина при этом упивается победными маршами, полностью игнорирует интересы народа; Каким же еще оружием можно бороться с такими порядками, если не с помощью свободного слова немногих, еще сохранивших свободу мышления людей?

«Что бы ни случилось,, а я «Синхёрон» не закрою... Буду держаться до последнего»,— подумал он, непроизвольно взмахнув рукой, сжимавшей трость. Трость со свистом рассекла воздух......

В конце апреля должны были состояться выборы в нижнюю палату парламента. Для подготовки к выборам была создана причудливая организация под председательством генерал-полковника Нобуюки Абэ,— ома называлась «Ассоциация укрепления божественной структуры Японской империи» и была своего рода филиалом Общества помощи трону. Назначение этой организации состояло в том, чтобы наметить в качестве кандидатов в парламент всех сильных мира сего. Иными словами, это было открытое вмешательство в выборы. Делалось это якобы в силу необходимости создания «военной структуры» парламента, могущей обеспечить победоносное завершение войны.

Парламент окончательно потерял свое значение и как законодательный орган и как высший институт, утверждающий бюджет страны. Малейшая свобода слова была отнята диктатурой военщины; тех, кто не хотел подчиниться произволу, ждала расправа жандармов.

Парламентский строй утратил свой смысл, народ был отброшен назад, к первобытным нецивилизованным временам средневековья. При этом грубое насилие и произвол маскировались словами о «военной структуре», о «поддержке трона» и о долге верноподданных.

В самый разгар этой «предвыборной кампании», утром восемнадцатого апреля, внезапно раздался сигнал воздушной тревоги. Соединения американской авиации вторглись в воздушное пространство близ побережья Японии. Вскоре после полудня под оглушительный вой сирен в небе появилось множество огромных черных двухмоторных бомбардировщиков. Они летели низко, держа курс на запад.

Иоко сидела у постели больного мужа и кормила его с ложечки. Больной ел неохотно, без аппетита,— казалось, каждый глоток стоит ему усилий. И Иоко, держа ложку в руке, терпеливо ждала, пока он проглотит рисовый отвар, которым она его кормила. Тайскэ заметно слабел, силы покидали его с каждым днем.

За окном палаты с жутким грохотом пронеслись черные самолеты. Преследовавшие их японские истребители выглядели крошечными, похожими на стайку ребятишек, пытающихся догнать бегущего со всех ног взрослого человека. Оглушительно стреляли зенитки, слышно было, как громко стучат о крышу осколки снарядов. Казалось, словно за окном пронеслись какие-то черные дьяволы. Когда Иоко подошла к окну и посмотрела на улицу, небо уже было по-прежнему чисто и безмятежно; какой-то безотчетный ужас, медленно заползавший в сердце, рождала эта внезапно наступившая тишина.

Спустя тридцать минут штаб командования области Канто сообщил, что ущерб причинен незначительный и императорская семья пребывает в благополучии и в добром здравии.

Однако в действительности ущерб был вовсе не такой незначительный. Этот первый воздушный налет стал предвестником ужасающего разгрома, наступившего через три года. Американская авиация доказала, что способна вторгаться в воздушное пространство Японии. Народ воочию убедился, что японские истребители не могут догнать и поразить бомбардировщики типа «Норс-амэрикен». В сообщении Ставки говорилось, что из десяти вторгшихся самолетов противника девять якобы сбито. Однако в действительности число сбитых самолетов не превышало двух-трех. Люди впервые заметили тогда, что сообщения Ставки далеко не всегда соответствуют истине.