Конвоиры жалели его. Заметив, что Тайскэ, задыхаясь, хватает воздух пересохшими от жара губами, один из них вытащил из полевой сумки апельсин, очистил и отдал Тайскэ. Увидев, что со лба Тайскэ стекает холодный пот, он вытер ему щеки своим полотенцем.
— Держись, парень! Ничего! Дойдем до станции, там позовем врача...
Солдаты, назначенные в конвой, были обязаны в сохранности доставить арестованного к месту расположения полка. Если бы в пути случился побег или какое-нибудь другое происшествие, они были бы за это в ответе. Для успешного выполнения своих обязанностей выгоднее всего было обращаться с арестантом помягче.
Улицы городка Готэмба гремели дружным хором радиорепродукторов, разносивших по всему городу весть о воздушном полете на Гонконг. Воодушевление, охватившее страну, царило и в этом маленьком городке. При виде проходящего батальона дети кричали: «Бандзай!», и солдаты на ходу отвечали на приветствие поднятием левой руки. В это утро все военные стали вдруг казаться героями. А позади колонны дети видели солдата, которого вели под руки конвоиры.
Тайскэ шагал закрыв глаза, как ребенок, когда тот, играя, нарочно закрывает глаза и идет по дороге, цепляясь за руку товарища. Куда его ведут, он не знал. Ему было все безразлично. В вагоне он лег на скамью и пролежал всю дорогу. Когда поезд проезжал Нумадзу, по -эшелону разнеслась весть о грандиозном воздушном налете на Перл-Харбор, совершенном отрядом военно-морской авиации, и о высадке войск на Малайском полуострове. Да, это была действительно великая война! Фронт тянулся на многие тысячи километров по островам Тихого океана. Солдаты в вагонах наперебой обсуждали перспективы войны. Всем казалось, что Японию ждет большое, светлое будущее.
Арестованный солдат Асидзава лежал на лавке, подложив под голову шинель, которую дал ему один-из конвоиров, и не то спал, не то дремал. В больном сознании новая война воспринималась как нечто очень далекое, наподобие какого-то события в чужой, далекой стране. Тайскэ уже выбыл из рядов армии.
Улицы Сидзуока были полны шума; кричали продавцы экстренных выпусков газет, по радио звучали песни и марши. Диктор читал императорский манифест об объявлении .войны: «Мы надеемся, что солдаты и офицеры армии и флота проявят доблесть, скрестив оружие с врагом.., и не пощадят сил во имя полного осуществления целей войны!..»
Война! Война! Репродукторы, установленные на улицах города, всю ночь напролет передавали сообщения Ставки и военные песни. В эту самую ночь солдата Асидзава положили на носилки и перенесли в военный госпиталь, находившийся в городе, вне расположения полка. Не зная о том, что два дня назад его жена приезжала к нему из Токио на свидание и ни с чем вернулась обратно, он лежал на больничной койке, широко открыв бессмысленные глаза; в охваченной жаром голове смутно бродили мысли о том, что ожидает Японию.
На следующий день, утром девятого декабря, Уруки вызвали в комнату командира отделения. Когда он вошел, Хиросэ что-то писал за столом и, даже не ответив на приветствие Уруки, сказал:
— А, это ты... Подбрось-ка немного дров в печку.
Пока Уруки возился с печкой, Хиросэ, закончив писать, снова обратился к нему:
— Ты слышал, что Асидзава отправили в госпиталь?
— Нет, не слыхал,— ответил Уруки, помешивая горящие дрова.
— Да, его положили в госпиталь. Температура, что ли, вскочила... Наверное, простудился. Говорят, болезнь довольно серьезная.
Уруки молчал.
— Когда ты его вел в тот вечер, он что-нибудь говорил?
— Никак нет.
— Гм... Он, как пришел в полк, сразу попал на заметку. Ничего не поделаешь, раз он социалист... Парень он, против ожидания, неплохой, смирный, вот только социализм этот самый надо было из него вышибить, иначе никакого порядка в армии не будет. Верно я говорю?
— Так точно.
— Ну а сейчас, когда он больной, тут уж дело другое. Вот что: ты его «боевой друг», так отправляйся сейчас проведать его.
— Слушаюсь, сейчас же пойду.
Унтер вытащил из кармана бумажку в пять иен.
— Купи ему гостинец, что ли, какой... Я сам собирался его навестить, да сегодня некогда, поэтому сходи ты вместо меня. Да как следует накажи там санитарам, чтобы смотрели за ним получше... И узнай, через сколько дней он сможет вернуться в полк.
Незадолго до обеда Уруки явился доложить о результатах визита к больному. Санитар сказал, что через два-три дня жар, наверное, спадет.
На следующий день после визита Уруки в госпиталь полк получил приказ выступить за границу, и в казармах поднялась суета.. Унтер-офицер Хиросэ так и не смог проведать больного. Прошло три дня, прошло четыре, а солдат Асидзава все не выписывался из госпиталя.
В Перл-Харборе была одержана большая победа, во время морского сражения в Малайском море потоплен английский линкор «Принц Уэльский», японские войска высадились па Филиппинах, па острове Гуам,—известия с фронтов возвещали о блестящих победах. Вот почему полк Сидзуока, уезжавший на фронт, был настроен бодро и сердца солдат горели отвагой. Когда до выступления оставалось уже совсем недолго, командир роты взял отчет, присланный из госпиталя, и вычеркнул из списков роты имя солдата второго разряда Асидзава.
Тайскэ лежал в большой палате рядом с десятком других солдат. Здесь были и раненые с китайского фронта, и больные солдаты из Маньчжурии. Каждый день они слушали по радио сообщения с фронта. Услышал Тайскэ и о том, что его полк тоже выступил на войну. Но новости мало интересовали его. То обстоятельство, что он один оказался покинутым, брошенным, Тайскэ воспринял совершенно равнодушно. Врачи определили его болезнь как плеврит. Причиной болезни, несомненно, послужило переутомление па учениях и удары сапога унтера Хиросэ. Но Тайскэ о Хиросэ тоже вспоминал равнодушно. Унтер был самым обыкновенным младшим командиром, только и всего. Его поступок — самая обычная вещь в армии. Тайскэ надеялся, что, когда он поправится, его, возможно, отпустят домой; ему хотелось поскорее увидеться с Иоко. Одинокий, отвергнутый, выброшенный из огромной войны, которую вела вся страна, он мучительно тосковал о жене.
Японские войска заняли иностранный сеттльмент в Шанхае. Остров Уэйк тоже был уже взят. Со дня на день ожидалось падение Гонконга. Военное соглашение между Японией и Французским Индо-Китаем было подписано. Германия и Италия объявили себя участниками войны, которую вела Япония, и обязались не заключать сепаратного мирного договора. Пэнанг был накануне капитуляции, Сингапур — под угрозой. Война с Америкой развивалась успешно, суля самые радужные, светлые перспективы, создание «Восточноазиатской сферы совместного процветания», казалось, воплощалось в действительность.
— А ведь это здорово, шеф! — говорил Кумао Окабэ, обращаясь к директору Асидзава.— Похоже на то, что наш флот собирается оккупировать Гавайские острова... Остров Джонстон в Гавайском архипелаге в течение минувших двадцати четырех часов подвергался артиллерийскому обстрелу. Шестнадцатого декабря жестокому обстрелу подвергся остров Каваи в том же архипелаге... Телеграфное сообщение из Вашингтона, так что сведения точные! Американская авиация, по всей видимости, больше не существует; Вот это здорово! Надо думать, наши моряки сосредоточили там немалую эскадру,.. Да, все-таки флот у нас сильный! — Окабэ стоял посреди кабинета, широко расставив ноги, и непрерывно говорил, обращаясь к директору Асидзава. Юхэй что-то невнятно отвечал, рассеянно глядя сквозь запотевшие оконные стекла на далекое небо. Но Кумао Окабэ принадлежал к той породе людей, которые, нимало не заботясь о том, какое впечатление производят на собеседника их слова, довольствуются возможностью высказать все, что самим приходит на ум. Всякая мысль, возникавшая у него в голове, немедленно прорывалась наружу. Поэтому болтовня его часто отличалась удивительной неосторожностью, полным отсутствием оглядки и самоконтроля.
— Гонконг долго не продержится... Сингапур тоже на днях капитулирует — быстрее, чем можно было предполагать, правда? А что это так, можно не сомневаться, потому что английское командование сообщает по радио, что не сможет отстоять крепость без поддержки американской авиации... Сингапур обречен,— а все благодаря тем же трем факторам: численному превосходству, превосходству вооружения и абсолютному превосходству японской армии... Здорово это у наших получилось! А ведь согласитесь, шеф,— по-настоящему понять, что такое война, можно, действительно, только тогда, когда попробуешь воевать! Эти волосатые дьяволы европейцы и янки — мастера по части втирания очков — на деле-то оказались гораздо слабее, чем на словах. С падением Сингапура Австралия очутится, можно сказать, в изоляции... Останется только занять Гавайи, и войну можно считать выигранной.
