— Дело скверно! Если будем медлить, застрянем. Кусуми-кун, поехали, живо! — сказал Хиросэ.

Шофер забрался в кабину. Рядом поместился Хиросэ. Кусуми, Юхэй и Киёхара забрались в кузов. Маленький грузовичок, выключив фары, осторожно двинулся вперед, словно ощупью отыскивая дорогу. Над головой ревели самолеты. Чьи это самолеты — свои или противника,— никто не знал. Стреляли зенитки. Высоко в небе, сверкая, мелькали лучи прожекторов. Длинными нитями вытягивались, исчезая в бездонном мраке, цепочки трассирующих пуль, похожие на гирлянды цветных электролампочек. Темнота раздиралась шумом, непрерывным треском и грохотом. Зарево далекого пожара усилилось, отблеск огня, отражаясь в небе, осветил землю. Полагаясь на этот трепещущий свет, маленький грузовичок побежал по проспекту.

Площадь Мицукэ была оцеплена вооруженными полицейскими и войсками. Солдат остановил грузовик. На штыке его винтовки отражался отблеск пожара.

— Проезд запрещается!

— Нам близко, совсем рядом. Разрешите проехать! — Нельзя. Выходите из машины и идите пешком.

— Сволочь! — шепотом выругался Хиросэ.— Поворачивай обратно, делать нечего. Проедем от Томэикэ к Роппонги, а оттуда выберемся на Такаги-мати. На главных улицах опять остановят.-Старайся по возможности переулками.

Шофер повернул машину и поехал по направлению к Томэикэ. Пожар с каждой секундой усиливался. Языки пламени вздымались теперь уже совсем близко. Очевидно, район Гиндза тоже горел.

Юхэй сидел в кузове, скрестив ноги. Дул сильный ветер, и Юхэй, подняв воротник пальто, тщательно поправил шляпу. В такие минуты он сознательно стремился сохранять предельное спокойствие, выглядеть подтянутым, как обычно. Что бы ни случилось, Юхэй не хотел впадать в панику, обнаруживать признаки растерянности и страха. Киёхара не заботился о подобных вещах. Глупо погибнуть от шального осколка. Он закрыл голову большим, набитым бумагами портфелем, поддерживая его одной рукой.

— Послушай, опасно оставлять голову непокрытой. Осколком ударит!

Из рощи Санно слышался треск зенитного пулемета. По темному небу длинными огненными вереницами мчались трассирующие пули. Грузовик уже приблизился к Томэикэ, когда прямо впереди по всему небу внезапно рассыпался огромный сноп сверкающих искр. Он взметнулся над головой, как будто готов был обрушиться прямо на грузовик. Затем искры упали, словно поглощенные темной линией зданий, обступивших улицы, и в следующую секунду, едва коснувшись земли, снова взметнулись в небо яркими языками огня, растекаясь далеко в стороны, повсюду, куда хватал глаз. Кусуми испуганно вскочил.

— Попадание, попадание! Господи, ужас какой! Где это, хозяин? На улице Камия? Или ближе? — закричал он, схватившись за крышу кабины водителя.

В кабине молчали. Длинная лента прожектора описала дугу над головой. И вдруг в небе всплыл силуэт огромного серебристо-голубоватого самолета с заостренными серповидными крыльями. Оглушительный грохот четырех моторов низвергался на землю. Зенитки всё продолжали стрелять. Подняв голову, Юхэй смотрел на самолет. В стеклах очков отражался красный отблеск пожара.

При свете зарева, освещавшего небо, грузовик завернул за угол Томэикэ. Там, куда только что упали зажигательные бомбы, уже полыхал огонь. Вдали, слева и справа от новой зоны огня, виднелось поднимавшееся к небу далекое пламя.' Пламя полыхало вдали, вблизи, лилось с неба и, достигая земли, вздымалось ввысь новым пожаром. Казалось, огонь распространяется беспрепятственно. Кругом бушевало бескрайнее море огня. Грузовик побежал по широкой дороге, поднимавшейся вверх. Когда они очутились на возвышенности, оказалось, что впереди все горит. Горели улицы Микавадай, Наканотё, Итабэйтё, Гадзэнботё, Тансу-мати, Котохира-мати. Весь город был объят дымом и пламенем.

Грузовик остановился на подъеме. Дзюдзиро Хиросэ открыл дверцу и выскочил на дорогу.

По дороге непрерывной вереницей шли люди, спасаясь от бедствия. Некоторые вели за руки детей, тащили на спине узлы с вещами. За ними гнался свирепый, холодный ветер, неся дым и огонь. Небо, затянутое дымом, казалось багровым. Прожекторы не могли уже принести никакой пользы и лишь бесплодно скользили по вихрившимся клубам дыма. Из этого вихря дождем сыпались зажигательные бомбы. И там, куда они падали, занимался новый огонь.

— Здесь не проедешь. Поедем задворками,— закричал Хиросэ шоферу.— Сворачивай направо. Попадем на Ногидзака, а- оттуда выберемся на проспект Аояма.

Машина снова двинулась. Свернули направо, пытаясь пробраться от Коригава-тё к Ногидзака, но горела промежуточная улица Хиноки-тё. От Симмати повернули к Омогэ-мати и наконец, делая бесчисленные объезды, выбрались на проспект Аояма. Сюда еще не добрался огонь, но люди уже собирали пожитки, готовясь к бегству.

Грузовик двинулся вперед, направляясь к первому кварталу Аояма. Но раньше чем они успели доехать до 494

первого квартала, машину снова остановил вооруженный солдат.

— Куда едете?

— В Сиба.

— В Сиба не проехать, поворачивайте обратно.

— Почему не проехать?

Впереди — там, куда они направлялись, бушевал вихрь огня.

— А! А! — упавшим голосом воскликнул Хиросэ.— Где это? Где это горит?

— Второй квартал. Шестой тоже горит,— обернувшись, сказал солдат.

Ветер, хлеставший вкось, свистел над самым ухом. Кусуми встал во весь рост в кузове и огляделся по сторонам. Повсюду, насколько хватал глаз, полыхало сплошное море огня. Роща Кюдзё, роща Санно, возвышенность Нагата-мати казались темными пятнами, черневшими на фоне языков пламени. Справа пожар подступил совсем близко. Огонь, полыхавший в районе Роппонги, не позволял видеть, что творилось дальше, за Роппонги. На западе горел второй квартал Аояма. С северной стороны чернел сад, окружавший дворец, но и там, за дворцом, небо тоже было багровым.

— Дело плохо, хозяин! — выкрикнул Кусуми. — Никуда не проедешь. Может, вернемся в Акасака?

— Ерунда!—Хиросэ вышел из кабины.—Акасака тоже давно уже в огне!

— Так ведь податься все равно некуда. Машину не пропустят.

— Пойдем пешком,— голос Хиросэ звучал решительно. — Господин директор,— обратился он к сидевшему в кузове Юхэю,— пойдемте пешком. Машину дальше не пропустят. Ничего, отсюда уже не так далеко.

Шофер остался, чтобы укрыть где-нибудь машину, а остальные вчетвером направились к первому кварталу Аояма, оцепленному полицией й войсками. Но здесь пройти им не удалось. Они свернули направо, к Военной академии. Через парк Дзингу-гайэн, по улице Инада, можно было попасть в район Сиба.

Холодный ветер хлестал в лицо, леденя губы. Четверо мужчин, согнувшись, поспешно шагали вперед. Улица, по которой они шли, оказалась относительно тихой и темной. Киёхара взял 'Юхэя под руку. Внезапно он заговорил, точно одним духом хотел излить все, что накопилось на сердце.

— Я всегда предчувствовал, что именно этим кончится. Никто не задумывался всерьез, какой ужас сулят зажигательные бомбы. А ведь можно было, кажется, учесть горький опыт Германии, подвергавшейся таким ужасным массированным налетам... Неужели нельзя было принять по-настоящему радикальные, действенные контрмеры? Все эти ведра с песком и багры—детские игрушки, забава для малых ребят... Пожалуй, в мире не найдется другого такого же легко уязвимого города, как Токио. Ведь город сплошь деревянный. Да и улицы узкие, и водопровод сразу выходит из строя... После великого землетрясения можно было, кажется, это уразуметь... А что знали о самолетах «Б-29»? Когда с прошлой осени они стали прилетать на разведку, военные власти давали в печать совершенно неправильную информацию. Говорили, что они едва могут добраться до Токио, а находиться в небе над Токио не способны более двадцати минут. И следовательно, мол, не могут нести на себе груз бомб. Болтали что придет на ум, старались с помощью болтовни уйти от ответственности. Сегодняшний удар — смертельный. От такого удара оправиться не удастся. Возможно, это ускорит капитуляцию. Токио, как столица Японии, полностью уничтожен. Ужасно!.. Мир не знал еще такой бессмысленной войны. Нет, в самом деле, ведь это чудовищный, полнейший абсурд. Если война продлится еще, что станет с народом? А народ молчит. Покорно молчит. Недаром это Япония. Здесь все до мозга костей проникнуты почитанием императора. В другой стране народ давно возмутился бы. Даже Гитлер, и тот, кажется, наконец понял...