Над Акасака тихо спускалась ночь. В комнату заглянула хозяйка.

— Мы так привыкли к оживлению, что в последнее время с наступлением вечера становится просто жутко — кажется, будто кругом все вымерло. Скажите, когда же можно будет опять шуметь и веселиться, как раньше, никого не боясь?—сна сокрушенно вздохнула.

Что-то зловещее таилось в наступившей тишине. Даже здесь, в уютной комнате, за чашечкой сакэ война чувствовалась близко, совсем рядом. По мере того как затихали окрестные улицы, мысль о неотвратимой разлуке сильнее овладевала сознанием.

Когда разговор о политике, о положении на фронте, об обстановке в тылу был исчерпан, беседа незаметно перешла на воспоминания о годах совместной учебы в Англии и о жизни в Америке. Перебирать воспоминания о былом означало, в сущности, восстанавливать в памяти историю их долгой дружбы. Оба испытывали бессознательную потребность еще раз убедиться в давности и прочности связывавших их отношений. Пожилые люди, они разговаривали непринужденно и просто, без торжественных клятв или высокопарных, напыщенных выражений, и эта спокойная беседа приносила им своеобразное печальное наслаждение.

Юхэй, слегка захмелев, сел поудобнее, вытянув ноги. Киёхара тоже уселся в непринужденной позе, опираясь спиной о столб, поддерживавший потолок. Шел уже двенадцатый час, но друзья не спешили вставать. Хотелось оттянуть минуту расставания. Вошла хозяйка с подносом, на котором лежало несколько маленьких мандаринов.

— Взгляните только на эти фрукты! Даже эту мелочь нелегко было раздобыть. Мандарины выдают по специальным карточкам для больных, но мне удалось купить через спекулянтов. Буквально все приходится добывать на черном рынке, только так и живем!

— Как бы нам вызвать такси? — сказал наконец Юхэй.— Доехать хотя бы до Сиба...

— Слушаюсь, слушаюсь, господин директор. Сейчас мы это устроим,— хозяйка встала.

Она позвонила по телефону и тотчас же снова вернулась в комнату.

— Так, значит, господин директор, вы на днях уезжаете? — сказала она.— Все старые клиенты разъезжаются один за другим. Пришел конец нашему «Санкотэю». Придется окончательно закрыть ресторан. Но когда война кончится, прошу опять о нас вспомнить. Все равно ведь мы к другому ремеслу непривычны...

— Неужели ты действительно решила закрыть «Санкотэй»?

— А что ж прикажете делать? Приходится.— В ее словах звучала решительность женщины, за долгие годы жизни в веселом квартале вполне усвоившей искусство приспосабливаться к бесчисленным законам, уложениям, приказам. Она и теперешние трагические события воспринимала как очередное бедствие, неизбежное в этом суетном мире. И в то же время, изворотливая и гибкая, она умела приспособиться к любым обстоятельствам.

Внезапно совсем близко заревела сирена. Это был сигнал воздушной тревоги. Где-то вдали откликнулись другие сирены. В темноте ночи, переплетаясь и дрожа в воздухе, раздавалось зловещее завывание.

— Началось! — прошептал Киёхара. На его лице появилась немного растерянная улыбка.

Хозяйка надвинула маскировочный колпачок на лампочку. В комнате стало почти совсем темно. Гейша, торопливо распростившись, ушла. Слышно было, как в соседних домах со стуком закрываются ставни и перекликаются люди. Из стоявшего на конторке приемника внезапно полился громкий голос. Диктор сообщал, что «один самолет противника огибает с юга полуостров Босо». Хозяйка снова позвонила по телефону в гараж, но ей ответили, что вышлют машину после отбоя.

— Вот неудача! Чего доброго, придется возвращаться пешком.

Киёхара не боялся ходьбы. Он закурил и неторопливо попыхивал в темноте сигаретой.

Самолет противника, «огибавший с юга полуостров Босо», очевидно все еще находился в полете.

— Ну, если это всего-навсего один самолет, страшного ничего нет. Скоро дадут отбой. Выпить, что ли, еще? — сказал Юхэй.

— Конечно, конечно, господин директор. Это самое .правильное,— хозяйка, засмеявшись, встала, но в этот момент из кухни донесся крик. Женщина закричала:

— Ой, горит, горит! Хозяйка, пожар!

В первый момент это показалось почти невероятным. Ведь по радио сообщили всего об одном самолете противника. Наверное, обычный пожар- из-за неосторожного обращения с огнем... Но в ту же секунду за домом, с площадки для просушки одежды, послышались голоса: «Горит! Горит!» — и невольно закралось сомнение: может быть, и вправду противник уже бомбит город?

Вдруг заревел сигнал, возвещавший о воздушном налете, прерывистый, задыхающийся, как будто жалобно о чем-то моливший. В ту же минуту радио сообщило, что «несколько десятков самолетов противника вторглись в воздушное пространство над столицей».

— Дело скверно, пойдем скорей,— Юхэй решительно встал. О том, чтобы взять такси, нечего было и думать. Не оставалось ничего другого, как возвращаться домой пешком.

— Л ты сможешь идти?

— Разумеется,— ответил Юхэй, хотя чувствовал, что порядком захмелел.

Они надели пальто и вышли в прихожую.

— Ой, господин директор, да у вас ни стального шлема, ни капюшона! Так не годится, ведь это опасно! Кажется, у нас где-то валялся запасный... Обязательно наденьте что-нибудь на голову, а то ведь осколком может поранить. Вот, возьмите, наденьте мой...

— Нет, нет, не надо,— взяв трость, Юхэй спустился в прихожую.

— Нельзя без шлема, говорю вам. Побудьте уж лучше здесь. Как кончится налет, вызовем такси. Прошу вас...

Пока они препирались, в прихожую поспешно вышли два посетителя, ужинавшие в другом помещении. С помощью карманного фонаря хозяйка нашла их ботинки. Свет фонаря белой полоской скользил по земляному полу. В этот момент мужчина, который сидел на приступке и надевал ботинки, сказал;

— О, да ведь это, если не ошибаюсь, директор журнала «Синхёрон»? Здравствуйте!

Юхэй оглянулся, но в темноте не мог рассмотреть говорившего.

— Извините, ничего не видно...— нахмурившись, ответил он.

Свет карманного фонаря упал на лицо сидевшего человека.

— А, это вы!

Это был директор типографии «Тосин», Дзюдзиро Хиросэ. С ним был его управляющий Иосидзо Кусуми.

— Наконец-то прилетели, пожаловали! — сказал Хиросэ, вставая и надевая пальто. Он говорил таким тоном, словно давно ждал, что будет налет.

Не обращая внимания на уговоры хозяйки, Юхэй вышел на улицу. Кругом царила непроглядная тьма. На улицах слышался испуганный шепот, ощутимо чувствовалась подступившая вплотную опасность. Хиросэ сзади громко окликнул:

— Вам куда, господин директор? Кажется, вы живете где-то в районе Сиба?

— Да, мы пойдем себе помаленьку...

— Куда вы пойдете в этакой темноте... Поедем вместе. У нас грузовая машина.

— О, у вас грузовик! А вы куда едете?

— В Сиба. Садитесь, мы подвезем вас.

— Вот на этом спасибо! Мы вдвоем с приятелем, так что уж прошу!

Хиросэ пошел вперед, полы его пальто развевались по ветру. Он немного прихрамывал, но шагал быстро. За углом ожидал небольшой грузовичок, Кусуми с шофером стояли посреди дороги и, задрав головы, смотрели на небо. Роща Санио заслоняла горизонт, мешая увидеть пожар, но все небо на юго-востоке побагровело и как будто набухло. Зарево было широкое и большое. Как видно, пожар был довольно сильный. Десятки прожекторов суетливо шарили по небу, отыскивая самолеты противника. Иногда в небе вдруг появлялся блестящий, неправдоподобно огромный самолет, летевший неожиданно низко. При мысли, что там, высоко во мраке, прячутся десятки таких самолетов, тьма, нависшая над головой, внушала невольный ужас. Множество людей, все в стальных шлемах, толпились на дороге, наблюдая далекий пожар.

— Сегодня ночью легко отделаться не удастся!

— Ветер сильный, так что огонь не погасишь!

— В каком это районе?

— Тут уже и светомаскировка ни к чему!

— Сюда, наверное, тоже прилетят!

— А что там по радио говорят? Сообщают что-нибудь?

Слышались и женские голоса. Темнота мешала увидеть лица, но голоса звучали нервно, возбужденно. Со свистом, порывами налетал сильный северный ветер, холод пронизывал до костей.