Осторожно он напитал мощью маленькую изящную вещицу, точно так же, как много веков назад он поступил с собственным мечом. Это само по себе было просто. Зато дальше должно было идти Установление – весьма сложная процедура, в результате которой сама вещь начинает формировать Фэа, направлять и перенаправлять потоки, источать магнетизм, рассеивать и концентрировать свет…

Творение называлось ПротивоВидением.

Организовать Затемнение было бы куда проще, но этим всего лишь уменьшалась бы вероятность того, что на эту вещь обратят внимание. Отвлечение было бы более эффективным – именно к Отвлечению он прибег против Дэмьена и Йенсени на берегу реки, – но Отвлечение годится для решения краткосрочных задач, а длительного эффекта оно не сулит. К тому же любой колдун постоянно держится настороже в связи с возможностью применения подобных усилий (как наверняка насторожился и Принц), и в силах заметить их воздействие. Нет, на этот раз следовало потрудиться по-настоящему. А следовательно, необходимо было воздействовать не только на мозг колдуна, но и на саму реальность, преобразовав физический мир так, чтобы нигде не осталось и следа существования самого заговоренного предмета. Чтобы он на самом деле стал невидимым. Многие ученые в дискуссии с ним доказывали принципиальную невозможность ПротивоВидения. Он же настаивал на том, что оно вполне возможно. И здесь, на этом вулканическом склоне, он ставил собственную жизнь на карту в доказательство этого.

Медленно и осторожно он принялся преобразовывать Фэа, оплетая энергией маленькую вещь как своего рода шелковым коконом. Свет, упершись в этот барьер, потечет по периметру и далее изменит свое направление. Магнетические потоки не смогут вступить в контакт с металлическим сердечником, пока им не будет это разрешено. Жара, холод, электропроводимость, ветры, приливы… с каждой из этих сил ему предстояло разобраться по отдельности, для каждой приготовить особое противодействие. Единственное, что он оставил нетронутым, было узкой полоской прямого света; с этим следовало впоследствии разобраться на куда более высоком уровне.

Закончив дело, он устало откинулся, а затем всмотрелся в творение рук своих. Здесь, под открытым небом, оно выглядело вполне обыденно, но если на него обратит внимание Принц…

«Вот тогда и выясним, прав я или нет, – мрачно подумал он. – Выясним на собственной шкуре».

– Чертова лестница, – пробормотал стражник. – Почему мы не держим этих узников на первом этаже, вместе с остальными, вот чего я понять не могу.

Порученное ему дело отнюдь не вызывало у него восторга, однако он едва ли признался бы в этом своему капитану. Не стоит объяснять ракху, что на твой вкус лучше стоять на часах, нежели тащить поднос с пищей на десять лестничных маршей под землю. Он раскусит тебя за пару секунд, прорычит что-нибудь отвратительное на собственном тарабарском наречии, и тебя отправят вывозить мусор, или чистить лодки, или заниматься чем-нибудь в том же роде. Нет, лучше уж снести чертов поднос по чертовой лестнице, стараясь не думать о том, что по ней же, к чертям собачьим, придется подниматься обратно…

Примерно на полдороге его схватили сзади за плечо. Изумленный, стражник стремительно обернулся. Внутренний голос говорил ему: «Обнажи меч! – Но тот же внутренний голос напомнил и другое: – Смотри не урони поднос!» – в результате чего он едва не выронил и меч и поднос сразу.

– Не бойся, – произнес холодный голос.

Рука упала с его плеча, но там, где она только что лежала, осталось ноющее ощущение.

Заморский Владетель. Вот кто это такой. На мгновение у стражника захолонуло в паху, потому что он слышал о том, что это за человек и на какие штучки способен. Но тут же он вспомнил и то, что слышал от своего капитана; тысячи глаз обращены во дворце к этому человеку – и все только и ждут того, как он воспользуется своим могуществом против Принца. «Пусть только пробормочет первое слово Познания, – сказал ему ракх, – и наши люди тут же порубят его в капусту». А это означает, что и сам страж в безопасности, не правда ли? Или нападение на одного из лейб-гвардейцев не равнозначно нападению на самого Принца?

Тем временем гладкие ухоженные руки обхватили с обеих сторон поднос, и стражник сразу же почувствовал, как захолодела вся его поверхность. На мгновение он и сам вцепился в поднос, полагая, что капитан задаст ему трепку, если он его отдаст, но тут он поглядел в глаза Владетелю – в его ледяные серебряные глаза, – и руки солдата словно утратили разом всю свою силу.

– Я сам отнесу, – произнес Владетель. – Можешь возвращаться наверх.

Стражник чуть было не возразил, но у него пропал голос. В конце концов, поняв, что он никто и ничто по сравнению с могущественным колдуном, особенно в таком темном месте, где и закричи, никто не услышит, он, соглашаясь, кивнул. Взгляд Владетеля неохотно отпустил свою жертву, и стражник невольно задрожал, когда высокая, источающая холод фигура проследовала мимо него по лестнице.

«Да ладно, – подумал он. – Мне ведь все равно не хотелось лазить по этой лестнице туда и обратно, верно?»

Все еще продолжая дрожать, он отправился доложить капитану, что еда доставлена по назначению.

Свет был совсем слабым, поэтому, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, Дэмьену и Йенсени пришлось усесться спиной к решетке. Так они и сидели, разложив на полу карты, мелкие монеты и всякую всячину, которая сгодилась им в качестве игральных фишек. Они оба были грязны, измотаны и изранены, все их внимание было сосредоточено на картах.

Ни тот, ни другая не заметили, как подошел Таррант.

– Дайте-ка мне парочку, – мурлыкала Йенсени, выложив две карты на пол. – Я жду от вас парочки.

Священник выудил из своего набора две карты и накрыл ими карты Йенсени. Только теперь, похоже, он расслышал, что кто-то пришел, потому что повернулся…

И обомлел. Обомлел настолько, что в ту же сторону посмотрела и Йенсени. Увидела Тарранта – и тоже разинула рот. А священник растерялся настолько, что дал Тарранту разглядеть в собственном взгляде желчь и ненависть. Затем Дэмьен отвернулся к разложенным на полу предметам, выбрал мелкую монету и с нарочитым презрением бросил ее через решетку к ногам Тарранту. Монета покатилась, и Охотник остановил ее башмаком.

– Оставьте еду у решетки, – буркнул Дэмьен. – Мы заберем ее, когда управимся с игрой.

Он отвернулся от Охотника и взял себе из колоды три карты.

– Что ставишь, Йенсени?

– Две монеты, – отвечала девочка.

Она выложила их на пол, в «банк».

Дэмьен всмотрелся в свои карты и тоже положил в «банк» две монеты.

– Отвечаю тем же… и добавляю к этому… кусок мела.

– У меня кончился мел. – Девочка полезла в карман в поисках чего-нибудь, что могло бы там заваляться. В конце концов вытащила какой-то камешек. Поднесла к свету и спросила: – Что это?

Дэмьен осмотрел находку:

– Лава.

– И чего она стоит?

Он подумал:

– Полкуска мела.

Таррант, с подносом в руках, подошел, когда они погрузились в дальнейшую «торговлю». Он поставил поднос на пол, к самой решетке.

– А я думал, вам захочется узнать, что произошло.

– А я и так знаю, что произошло, – сквозь зубы процедил Дэмьен. – Ну, что там у тебя? – обратился он к девочке.

– Три «матери».

– Черт побери. А у меня всего пара «семерок». – Священник огорченно посмотрел, как она сгребла «банк» в свою сторону, затем выложил на пол еще одну монету. – Сдавай.

– Я думал, вам следует понять…

– Да все я прекрасно понял! – Дэмьен внезапно вскочил на ноги и повернулся лицом к предателю; казалось, пружина его завода вот-вот лопнет. – Я понял, что кормил вас пять проклятущих месяцев, чтобы вы смогли попасть сюда, а попав, смогли продать нас человеку, убить которого мы сюда и прибыли. Вот что я понял! А что, собственно говоря, он посулил вам взамен? Дворец из ажурного хрусталя да стайку девушек, на которых можно поохотиться, пока они не истекут кровью? Что еще?