– Наверное, Аня полюбила тебя за твой смех, – само собой вырвалось у меня. И, заметив, как удивленно вытянулось его лицо, тут же добавила: – Потому что характер у тебя несносный.

Даня снова засмеялся – все тем же смехом, по которому сходили с ума все мои знакомые девчонки, – и продолжил чистить машину.

– Бедный шахматист, – услышала я. – Натерпится он от тебя.

Когда Даня вернул мне щетку, машина уже прогрелась. Мы аккуратно выехали со двора, сминая шинами снег, и не спеша, в медленном после снегопада потоке поехали в сторону центра.

– Вижу собственными глазами, а все равно не верю! – сказал Даня, глядя на меня за рулем. – Кажется, что это какая-то параллельная вселенная, где у тебя есть права, а у меня звездолет.

– Сейчас договоришься и дальше на своем звездолете полетишь.

– Серьезно! Ты же даже на велосипеде ездить боялась.

– А ты говорил, что никогда не женишься.

– А ты – что выйдешь замуж за принца.

– У меня еще все впереди.

Даня опять засмеялся. Потом, успокоившись, спросил:

– Как дела у тети Веры?

– Ты же видел ее вчера. Она тебе все рассказала.

– Она только сказала, что все по-прежнему.

– По сути, так и есть. В нашей глуши мало что меняется. Хотя, – вспомнила я, – за ней недавно начал ухаживать один милый кардиолог из поликлиники.

– И она ему, конечно же, от ворот поворот? – предположил Даня.

Я усмехнулась, но поправлять его не стала. В Даниной речи всегда проскакивало «а ларчик просто открывался», «без задних лап», «медведь на горло наступил». Если бы он мог, он бы весь язык перевернул с ушей на хвост.

– Как ни странно, нет, – ответила я. – Он даже стал по выходным приходить к нам домой, распивать чай на кухне, рассказывать маме истории, над которыми она смеется.

– Ого, – не то, чтобы радостно, а скорее озадаченно произнес Даня. – Даже интересно на него посмотреть. Насколько я помню, тетя Вера мало кого удостаивала чести быть приглашенным в вашу обитель.

– Да, я тоже никого больше не припоминаю. Но он реально слишком добрый и мягкий. Мама его в три счета забьет.

Даня захохотал.

– Бедолага!

Мы подъехали к отелю. Огромное здание, похожее на корабль, стеклянные с золотом двери, красивые окна, вычищенные ступени крыльца.

На мгновение я засмотрелась на него, но потом стала искать место на стоянке.

– Пойдешь со мной? – спросил Даня.

Я никогда не была в «Компасе», хоть и жила в этом городе с рождения. Но одно дело там остановиться, а другое – ходить с открытым ртом, как по музею.

– А без меня ты не переоденешься?

Даня хохотнул и вышел из машины.

– Мне кажется, это бессмысленно, – сказал Даня, когда мы остановились у подъезда его дома. – Отец даже дверь не откроет.

– Подбери хвост, – ответила я. – Столько времени прошло. Мало ли, может, он перестал вести себя как полный псих.

– Сомневаюсь. Обычно психи со временем ведут себя только хуже.

– В любом случае, ты зачем из Москвы приехал? Чтобы дверь подъезда поцеловать и домой вернуться? Давай хоть попробуем в гости напроситься, раз пришли.

– Ты пойдешь со мной? – спросил Даня.

– А ты разве не об этом меня просил?

– Об этом. И не об этом, – начал путаться Даня. – Я хотел, чтобы ты пошла со мной, но в то же время не хочу, чтобы ты видела моего отца. Мало ли что он выкинет…

Я махнула рукой.

– Чего он при мне только ни выкидывал. Вряд ли у него получится удивить чем-то новым. Не переживай, – добавила я. – Я буду рядом на случай экстренной ситуации, но сама не полезу.

Наконец Даня кивнул, и я аккуратно припарковала машину во дворе по следам другой машины, проложенным по густому снегу.

У двери домофона Даня снова остановился.

– Блин, на что мы вообще надеемся? – забубнил он себе под нос.

Я вздохнула и набрала номер квартиры.

Домофон долго противно пиликал, пока наконец не затрещал и на том конце не послышалось раздраженное:

– Кто?

Теперь вздохнул и, думаю, мысленно выругался Даня.

– Это я, отец. Открой, пожалуйста.

После небольшой паузы ему ответили:

– Кто это такой – «я»?

Даня закатил глаза к козырьку подъезда.

– Один из твоих сыновей, Даниил. Помнишь такого?

– Зачем приперся? Думал, я сдох и ты сможешь поживиться куском общего пирога?

– Нет, сейчас ты мне нужен живым.

– Для чего это я тебе нужен, интересно?

– Раз интересно – открывай, – загорячился Даня. – Или мы что, как идиоты, по домофону будем разговаривать?

– Насчет идиотов не обобщай, – ответил отец, и домофон истошно запищал, сообщая об открывшейся двери.

Отец Дани – массивный, широкоплечий и пузатый – ждал нас в прихожей со скрещенными на груди руками.

– Даже один прийти не смог, – хмыкнул он. – Девчонку притащил, чтобы за нее прятаться.

Мы с Даней ничего не ответили.

– Можете не разуваться, – сказал он и направился вглубь жилища. – Вы ненадолго.

Квартира была старой – поверх доисторических обоев наклеены плакаты с какими-то борцами, в коридоре над дверью висел турник, сквозь окошко двери в комнату можно было рассмотреть очертания боксерской груши. Еще я увидела огромные разной степени убитости кроссовки, резиновые сапоги с меня ростом, рукавицы, которые я могу смело надевать на голову, как шапку, и прислоненную в углу бейсбольную биту.

Я не отставала от Дани, и скоро мы оказались на кухне. Последний раз, по словам самого Дани, прозвучавшими в далеком детстве, тут меняли мебель еще до его рождения. Но что нельзя было не заметить – и здесь, и везде в квартире наблюдалась строгая чистота и солдатский порядок.

За столом сидели двое парней – такие же здоровые, как их отец, и похожие друг на друга, почти как близнецы.

Даня разительно отличался от них всех. Тонкой фигурой, заостренными чертами лица, волнистыми волосами и улыбкой он пошел в мать, которую, к сожалению, и сам едва помнил, и которую мы с ним в детстве часто рассматривали на фотографиях. Именно от нее в его внешности и зародилась та самая изящность, которую Даня стеснялся и готов был выбивать из себя кулаками.

– Поздоровался бы хоть с братьями, – бросил отец, присаживаясь к столу.

Даня кивнул в их сторону. Я пряталась за его спиной, время от времени выглядывая из-за плеча.

– Так что тебе надо? – спросил Литвинов-старший.

Даня усмехнулся.

– Что, даже чай не предложишь?

– Могу кипятка налить. Ты же тоже с пустыми руками пришел.

– Ладно, не надо. Не дай бог мы тебя объедим.

Отец откинулся на спинку кухонного уголка и снова скрестил руки на груди.

– Говори, что хотел, или сматывайся.

Даня глубоко вдохнул.

– Через две недели я женюсь, – сказал он, – и моя невеста хочет с тобой познакомиться.

– О-ого! – протянул отец, округлив глаза. – У нас что, таких, как ты, женить начали?

Братья грубо заржали.

– У нас всегда женили таких, как я, – произнес Даня спокойно.

Слишком спокойно. Мне стало не по себе. Я коснулась его локтя.

– Дань…

Но он меня даже не слышал.

– Хочешь сказать, – продолжал отец, – что какая-то лахудра действительно согласилась выйти за тебя замуж?

– Согласилась. А куда, интересно, твоя «лахудра» делась? Что-то я ее тут не наблюдаю.

Парни недобро заерзали на своих местах, но я знала, что Дане уже все равно – если его разозлить, он перестает здраво оценивать противника перед собой, ему становится все равно на кого нападать. Так было с самого детства и, видимо, взрослая жизнь тут ничего не смогла поменять.

– Ты ее сожрал или убил? – продолжал Даня.

– Э! – с присвистом выкрикнул один из парней за столом.

– Мать с нами не живет, – не теряя суровости, ответил второй, судя по всему, младший.

– Выжил-таки, – усмехнулся Даня.

– Не твое собачье дело! – бросил отец. – И вообще, какого черта ты приехал? Ни слуху ни духу несколько лет, а тут нате, пожалуйста! «Папа, я женюсь». Хочешь, чтобы я порадовался за тебя?