Судя по моим наблюдениям, синяя оспа охотнее поражала людей, любого возраста и пола. А вот орков она трогала нехотя, в основном детей и стариков.

– Возьмёте их и пойдёте со мной и Василием Петровичем, – я повернулся к Кижу. – Бери остальных солдат, Светлячка и прогуляйтесь по улице севернее. Если те ходячие, что сидят в засаде, рванут в нашу сторону, ударите им во фланг.

– Слушаюсь, Константин Платонович.

Минут пять вокруг кипела суета. Майор делил солдат, Киж проверял оружие, Светлячок уводила лошадей подальше, а Сумароков ходил туда-сюда, крайне возбуждённый и нервный. И только я стоял спокойно, глядя на вспухающую синюю ауру. Будто квашня из кадки лезет, рыхлая, липкая, бесформенная. Чувствую, мне придётся замесить это «тесто» и сунуть в огонь. Причём исключительно в одиночку – дара Сумарокова не хватит, а остальные не потянут бороться с источником заразы. Я успокоил дыхание и дал команду выдвигаться.

Над колокольней собора кружили вороны. Только теперь они каркали, тревожно и зловеще. Я шёл медленно, приказав остальным не торопиться. Здесь, рядом с синей аурой, моя «ловчая сеть» сбоила – постоянно распадалась на волокна и таяла. Мне никак не удавалось точно определить центр синей дряни. Ау! Ну где же ты, дорогуша, покажись!

Стоило свернуть за угол массивного здания, как на ступенях собора я увидел женщину. Она стояла на коленях, сложив руки перед собой и склонив голову. Молится? Её голова была укрыта платком, худые плечи под тонким платьем зябко подрагивали. Живая? Ходячая? На вид не получалось разобрать, и я потянулся к ней «ловчей сетью».

– Чёрт!

Едва приблизившись к женщине, «сеть» вспыхнула синим пламенем.

– Ёшки-матрёшки!

С трудом, разрывая по живому, я отбросил прочь остатки эфирного плетения, прежде чем пламя добралось до меня.

– Константин Платонович! – у Сумарокова перехватило дыхание. – Это она! Она!

Женщина встала и повернулась к нам лицом. Она оказалась совсем молодой, девушкой лет двадцати, не больше. Даже бледная кожа и скорбно сжатый рот не могли испортить хорошенькое личико. А стоило ей поднять на меня взгляд, как мне захотелось перекреститься. Глаза незнакомки были залиты густой синью. Но не живой, как вода или небо, а мёртвой, будто синюшные губы покойника.

– Вы пришли, – голос у неё был надтреснутый, словно больной.

– Софья?

Она страшно зыркнула на меня и сорвалась на крик:

– Не называй меня так! Не называй! Я больше не она!

– А кто же ты, – мягко спросил Сумароков, – дитя?

– Дитя? – она хищно улыбнулась. – Ты ошибаешься. Я – Чума!

Сумароков закашлялся и профессорским тоном ответил:

– Кхм, прости, дитя, но формально, оспа не является чумой.

Девушка расхохоталась, запрокинув голову. Мне всегда было любопытно, как звучит «дьявольский смех», и теперь мой интерес был удовлетворен. Скажу честно, мне крайне не понравилось.

Закончив смеяться, Софья оскалилась почерневшими зубами.

– Я Чума, первый из всадников.

– Что? – Мы с Сумароковым переглянулись. Какой ещё всадник, что за чушь?

– Дурачьё! Тупицы! Я первый всадник Апокалипсиса. – Она снова разразилась смехом, а затем нараспев, подражая священнику, произнесла: – И вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец.

– Откровение Иоанна Богослова, – шёпотом произнёс Сумароков, – глава шестая, стих второй. Да, это Чума.

Мне захотелось дать Сумарокову подзатыльник и заорать в ухо: какая чума, дядя, какое откровение? Ты что городишь, Василий?! Какой, в болото, апокалипсис? Не может этого быть!

– Да, я первый всадник – Чума.

Софья развела руки в стороны, запрокинула голову и закричала:

– Этот мир погряз во грехе! Нет больше чистых душ, нет праведников, нет любви!

Её голос грохотал над площадью перед собором, давя на плечи ладонью великана. Я смотрел, морщился и не верил во всю эту мистику, хотя и выглядела она до ужаса правдоподобно. Вот бледная девица, опутанная жуткими потоками эфира, вот вороньё кружит над ней, небо затягивают зловещие чёрные тучи. Страшно, а червячок сомнений всё равно грызёт изнутри.

– Все виновны! Уничтожить мир! Бросить его в огонь! На суд Божий всех искусителей! Разрушить! До основания! В труху!

Сумароков сжался, закрыв лицо руками. Седой майор, с расширенными от ужаса глазами, крестился не переставая. Часть солдат бросилась наутёк, а оставшиеся упали на колени и что-то бормотали, зажмурив глаза. Только я не успел поддаться панике и всеобщему страху. Не верю!

– Все лягут, как колосья под серпом гнева!

Я поморщился и потянулся рукой к шее. Когда требуется перекричать кого-то, нет ничего лучше Знаков воздуха и силы в связке «южный мост». Рисуют её прямо на горле, пальцем. Завтра я буду расплачиваться – хрипеть и разговаривать только шёпотом, но сегодня смогу переорать свихнувшуюся одержимую.

– Сударыня! – Мой голос звучал громче её завываний, и Софье пришлось замолчать. – Сударыня, у меня есть вопросы! Соблаговолите ответить, будьте так любезны!

Софья уставилась на меня выпученными глазами. Теперь главное – перебить её давление и взять ситуацию под контроль.

– Сударыня, если вы первый всадник, то где остальные?

Опешив, она несколько раз моргнула. Перевела взгляд с меня на Сумарокова, на майора, на солдат, затем снова на меня.

– Ну? Где другие всадники? Не самозванка ли вы, Софья?

От моего издевательского тона девушка вспыхнула. Даже румянец на бледных щеках появился.

– Здесь! Здесь остальные!

Она мазнула взглядом по моим спутникам, остановилась на майоре и ткнула в него пальцем.

– Ты второй! Имя тебе – Война. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

Майор отшатнулся и схватился за сердце.

– Я не…

– Ты убивал. Много убивал! Мужчин, женщин, детей!

– Я не хотел…

– Хотел! Ты Война, и ты знаешь это. Третий! – палец Софьи указал на Сумарокова. – Ты третий всадник. Голод!

– Позвольте, – Сумароков встрепенулся, выйдя из оцепенения, – при чём здесь я? И почему Голод?

– Ты знаешь почему. Это ведь ты уморил их до смерти. Я знаю, что это ты сделал!

Археолог спал с лица.

– Неправда, – забормотал он, – это была случайность. Трагическое стечение обстоятельств. Если бы…

– Голод, – ухмыльнулась Софья, – я всё знаю, ты сделал это специально.

Старик обмяк и начал валиться навзничь. Я успел подхватить его под руку и усадил на снег. Дьявольская девка! Всю команду вывела из игры одними разговорами. Надо немедленно разбираться с ней, или она действительно соберёт себе «всадников».

Я выпрямился, вздрючивая Анубиса. Давай, дружок, мне нужна вся твоя мощь.

– Смерть, – улыбнулась Софья, глядя мне в глаза, – ты последний всадник. И вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним.

– Сударыня, не советую шутить со смертью, она этого не любит.

– Ты – Смерть!

У меня в голове вспыхнуло прозрение. Я вспомнил, что она такое! Вспомнил! И знаю, как надо действовать, – сбить её уверенность. Чтобы она засомневалась, отпустила потоки эфира, и тогда…

– Ошибаетесь, милочка. Я всего лишь скромный некромант. А вы, кстати, поторопились. Рано для всадников, моя дорогая, не пришёл срок для них.

– Ты лжёшь! Смерть всегда лжёт!

– Смерть говорит только правду. Слышала, что мёртвые никогда не лгут?

Она отступила на шаг.

– Я не верю тебе.

– Не пришёл еще срок для всадников. Ибо, – я усилил голос, – не упала ещё звезда Полынь, и не стали воды горьки!

– А…

– Полынь звезда же падёт на землю у реки Борисфен через двести двадцать шесть лет, четыре месяца и одиннадцать дней. Я был там, и видел, как она пала. Ты пришла слишком рано, Чума!

Лицо Софьи исказилось. Вокруг её фигуры ломались эфирные потоки, рвались и закручивались.