Княжна вдруг разрыдалась, да так горестно и пронзительно, с завываниями, что у сенной девки даже нервная дрожь прошла. На пару с Ладушкой она кинулась успокаивать Любаву.
– Какая же я подла-а-аяяя… – всхлипывала княжеская дочь. – Что говорила-а-то-ооо… Я же люблю Алешеньку пуще жизни, а кричала: «Согласна за лягушатника пойти!» Ну, как теперь взглянуть в Алешенькины очи?! А-а-а…
– Так твоего любимого тоже так зовут? – расплылась в улыбке Ладушка. – Не терзайся, ты же не по доброй воле, а с перепугу! Небось, и не понимала толком, что кричишь.
– Понимала-а-ааа… Вот это-то самое плохое-еее…
– Бог милостив, простит! Он видит раскаяние твое! Помолись, прочти десять раз «Отче наш», и все будет хорошо, – ласково уговаривала Любаву Ладушка.
– Ой, какая ты добрая, хорошая! Когда, бог даст, снова вернусь в Киев и помирюсь с отцом, награжу тебя. Ежели ты к тому времени за Алешу своего выйдешь, дам богатое приданое!
И вот теперь уже разрыдалась Ладушка: тоскливо, безнадежно.
– Что такое?! – всполошились Любава с Крапивой. Котя, почуяв, что хозяйке плохо, начал сочувственно мяукать и тереться ей о ногу.
– Не выйти мне за него, – тихо выговорила девка, утирая слезы. – Не пара я ему! И мечтать об этом нечего.
– Да как же так? – нахмурилась Крапива. – Он, подлец этакий, выходит, голову тебе дурил, а сам и не думал жениться?!
– Не обзывай его, он ни в чем не виноват! Алешенька даже не знает, что я его люблю!
– Как не знает?! – ахнула Любава. – Ты ему что, не открылась?
– Да я бы со стыда сгорела! Язык бы отсох! И незачем себя на посмешище выставлять. Кто я, и кто он! – Ладушка, переведя дыхание, взяла себя в руки и твердо заявила: – Но все равно буду одному ему верна. А за Илью не пойду, уж лучше в монастырь или в омут!
– И думать забудь! Я тебя защищу. Коль не люб он тебе, никто не приневолит, – воскликнула княжна. – Но все-таки скажи, чем он так плох, Илья-то, что ты о нем и слышать не желаешь? Может, пьяница, или драчун?
– Или распутник? – подхватила Крапива.
– Ой, да вы только послушайте…
И Ладушка рассказала им все. Как набрала воды из колодца, прицепила ведра к коромыслу, понесла домой, и вдруг…
– …как вспомню глаза эти безумные, лицо перекошенное, да рык диавольский, внутри будто что-то обрывается! – договорила она, торопливо перекрестившись. – Руки-ноги холодеют от страха! И вот за такого идти замуж? Детей ему рожать? Да упаси Господи! Ой, что это?! – Ладушка испуганно ахнула, подскочила, обернулась и в следующее мгновение завизжала так, что чуть сама не оглохла.
С хрустом ломая молодой подлесок, из зарослей вывалился Муромец и побежал к берегу озера, прямо на девок. Он размахивал ручищами, издавал какие-то нечленораздельные звуки – то ли всхлипы, то ли рев, а лицо у него точно было, как у сумасшедшего.
Ладушка на мгновение умолкла, чтобы набрать в грудь воздуху для еще более громкого крика. Но вместо этого пошатнулась, застонала и лишилась чувств, рухнув на песок.
Потом из зарослей с отчаянными воплями выскочил Попович, призывавший Муромца не валять дурака и вспомнить о долге перед Русью-матушкой. Из прочих относительно приличных слов в его страстном монологе можно было назвать такие, как «стой», «дуб» и «орясина». Остальные требовалось высекать на камне, поскольку пергамент мог вспыхнуть и обуглиться.
Теперь уже во все горло завизжала княжеская дочь: от потрясения, страха и радости одновременно. Описать такой звук решительно невозможно, для этого нужен особый талант…
Котя закатил глаза и издал страдальческое мяуканье, вложив в него все, что накипело на душе.
«Сметаны и сливок – нет. Мышей – нет. Покоя – нет… Орут так, что оглохнуть можно. Пугают! Что за жизнь… собачья?!»
Глава 9
Вот тут надобно вернуться в прошлое и кое-что пояснить.
Княжна Любава Владимировна хоть оказалась девицей влюбчивой, решительной и упрямой, однако в смысле житейском пользы от нее было примерно столько же, сколько от козла молока. К чести ее, отметим, что она сама это прекрасно понимала (что не каждому дано).
Да, происхождение до сей поры оберегало ее от всех забот, хлопот и неприятностей. Разве что венценосный батюшка иной раз, будучи не в духе, учил уму-разуму, после чего болезненно ныли нижние полушария Любавушки, становившиеся год от году все восхитительнее и соблазнительнее… Ну так по тем временам это было дело самое что ни на есть обыденное, более того – считавшееся совершенно необходимым. Зато и баловал изрядно, и ничего для любимой дочери не жалел. Княжна вдосталь пользовалась всеми выгодами положения своего, а отцом гордилась, хоть и немного побаивалась. И ей доставляло истинное удовольствие слушать, как дружинники, занятые воинскими упражнениями под присмотром воеводы Громослава, хором орут строевую песню:
«Коль прикажет светлый князь —
Всех врагов мы втопчем в грязь!
Сила наша велика —
Мы подоим и быка!!!»
Но, когда стало ясно, что надо либо смириться со своей участью и отправляться в ненавистную заранее Лютецию под венец с «лягушатником», либо бежать из Киева, Любава трезво оценила свои возможности и поняла: без надежной помощи добраться до черниговских лесов, куда батюшка услал Алешеньку, немыслимо. Даже если взять в дорогу достаточно денег (благо князь дочку в расходах почти не ограничивал, хоть и требовал, чтобы тратила разумно), она одна сразу же заблудится, встретит недоброго человека… да мало ли что может стрястись с одинокой юной девицей! Нужен помощник. То есть помощница: не с мужиком же бежать к Алешеньке!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
