– И правильно сделали. Надеюсь, в увольнение такие люди не попали?

– Никак нет, товарищ капитан.

– Дежурный, наведите в казарме полный порядок. Сегодня дежурит Арсентьев, и он непременно придёт искать у нас беспорядок.

– Всё сделаем, лично проверю, – заверил капитана Горчуков.

А что капитан Арсентьев – командир первой роты придёт, никто не сомневался. Казарма пятой роты находилась отдельно от батальона и дежурные почти всегда к нам приходили перед отбоем. А Мока – так курсанты почему-то окрестили капитана Арсентьева, приходил всегда, чтобы поискать непорядок не в своей, а в чужой роте. Был он худ, форма висела на нём, как на огородном пугале и любил он показать себя требовательным и взыскательным офицером. Когда-то он, будучи авиационным техником, попал под сокращение, но ему повезло: чтобы дослужить до пенсии дали звание капитана и назначили в Красный Кут командиром роты, чем Мока очень гордился.

После ужина казарма опустела, несмотря на начавшийся дождь. Почти всё наше отделение рвануло в курсантский клуб на танцы. Только Цысоев Николай Иванович недавно коронованный кличкой Корифей сидел на свой кровати и терзал гитару, гнусаво напевая, что крутит напропалую с самой ветреной из женщин и что он уже давно хотел такую. Да ещё на своей кровати ворочался, укладываясь удобнее, Гарягдыев.

Вот в этот-то момент, словно привидение, и возник в дверях капитан Арсентьев. Он не отпустил дверь, а плавно, без малейшего стука прикрыл её, придерживая рукой. Обычно она, притягиваемая возвратной пружиной, сильно хлопала. Мока огляделся и бесшумно направился к тумбочке дневального. Вот оно! Дневального на месте не было. Рот капитана расплылся в довольной улыбке.

– Дневальный! – фальцетом заорал Мока.

А дневальный, оказывается, стоял рядом. За колонной, поддерживающей свод здания. И не заметил капитана он потому, что тот вошёл тихо, не хлопнув дверью. А Мока в свою очередь не подозревал, что курсант может стоять от него всего в двух шагах. Чётко козырнув и представившись, дневальный браво рявкнул:

– Рота, смирно! Дежурный на выход!

Явился дежурный, доложил.

– Чем занимается личный состав? – сурово спросил Мока, раздосадованный неудачей с дневальным.

– По распорядку выходного дня, товарищ капитан.

– Хорошо, пройдёмся.

Капитан придирчиво оглядывал всё: стены, кровати, тумбочки, пол. Все, кто лежал, успели вскочить, поправить кровати и сесть на стулья, схватив, кто газеты, кто конспекты. Читали. Корифей от греха засунул гитару под кровать. Всюду порядок. Но Мока знал, где искать. Курилка. Уж там-то наверняка пара окурков валяется где-нибудь на полу. Увы. Раздосадованный Мока повернулся к выходу, но вдруг его лицо посветлело на секунду, а потом стало жёстким и непреклонным.

– Дневальный, ко мне! – рявкнул он.

Тот подбежал, вытянулся.

– Это что такое? – ткнул пальцем себе под ноги.

На полу лежал раздавленный кем-то таракан. Громадные чёрные тараканы заползали иногда через только им одним известные дырочки с улицы.

– Не знаю, товарищ капитан.

Мока захохотал.

– Голуба моя! Не знаешь, что это такое? Это же таракан, – авторитетно заявил он. – Но почему он здесь лежит, я спрашиваю?

Дневальный только беспомощно пожал плечами.

– Почему здесь беспорядок? – наседал на курсанта Арсентьев.

– Наверно потому, что пришёл сюда, то есть приполз и… это… он мёртвый лежит, вот… э…м, – окончательно растерялся дневальный.

– Вот именно, мёртвый, – согласился Мока. – А мы вот дежурного спросим, почему у него беспорядок в подразделении? Что это? – снова ткнул пальцем в злополучную букашку.

– Это? – дежурный нагнулся. – Это, кажется, таракан.

– Правильно, – заключил Мока. – Но почему он тут лежит?

Дежурный тоже был сражён. Ну откуда им знать, зачем и куда ползло это насекомое? Видимо по своим каким-то тараканьим делам.

А Мока окончательно сразил обоих, энергично распорядившись:

– Дежурный! Я вам немедленно приказываю убрать труп!

––

Отшумели весёлые майские праздники. Старшекурсники приступили к полётам, а мы, первокурсники, начали параллельно с последними экзаменами парашютные прыжки, которым предшествовала, как и всюду в авиации, наземная подготовка. Изучались конструкции парашютов, принципы работы, порядок пользования основными и запасными системами. На тренажёре учились управлять парашютом в воздухе, отрабатывали всевозможные способы приземления.

Наконец наступил день прыжков. В пять часов утра мы были уже на ногах. Разобрали накануне уложенные парашюты, погрузились в машины и поехали на аэродром. По мере приближения к самолёту всё больше волновались, всё-таки это первый прыжок. Иные «знатоки» утверждают, что с парашютом прыгнуть всё равно, что с забора. А когда подходит время прыгать, «прыгнуть с забора» не могут и им требуется хороший пинок в место расположенное ниже ранца за спиной. Но и это испытанное средство покидания самолёта не всем помогает. И тогда, после нескольких бесплодных заходов самолёт идёт на посадку. И петушившегося на земле человека, бледного, как мел, «отдирают» от сидения, дают отдышаться, посмотреть с земли, как прыгают его товарищи и снова посылают в небо. И если он и на этот раз остаётся в самолёте – то это его последний полёт в качестве несостоявшегося лётчика. А приёмной комиссии остаётся только сожалеть о мизерных возможностях психологического отбора. Жизненно ощутив на себе один из призывов Дмитрия Максимовича: «Не уверен – не обгоняй», позаимствованного им из призывов ГАИ, такой человек пакует чемодан и расстаётся с училищем. Загнать вглубь себя звериный инстинкт самосохранения удаётся не всем. Но таковых единицы.

Машина подъехала к самолёту. Подошёл бритоголовый, словно буддийский монах, инструктор.

– Разобрать парашюты и построиться! – приказал он.

Когда приказ был выполнен, он произнёс напутственную речь.

– Прыгаем с высоты 1500 метров. Открытие принудительное. Если по какой-то причине оно не сработает – продублируйте ручным открытием. Не раскрылся основной – дёргайте запасной. Не раскрылся полностью или случился глубокий перехлёст купола – тоже применяйте запасной, но дальше отбрасывайте его от себя, чтобы оба купола не запутались. Прыгаем по моей команде. Как управлять – знаете. Приземляться – тоже. Вопросы есть?

– А если перехлёст небольшой? – спросил Чингиз Бакежанов по прозвищу Худой. Весил он килограммов под девяносто.

– Отрежьте перехлестнувшую стропу, время на это будет. Ещё вопросы?

На правом фланге завозился Николай Иванович, по привычке поскрёб свой хобот и спросил:

– А если это, и второй не откроется, тогда что?

– Этого не бывает, – возразил инструктор и пояснил: – А если и второй не откроется – отрезай ножом у себя всё мужское – уже не понадобится.

– Дык, ведь вряд ли успеешь, – удивился Корифей.

В самолёт заходили поочерёдно. Инструктор лично каждому пристёгивал к тросам вытяжные фалы. Короткий разбег и самолёт перешёл в набор высоты. Дрогнул и стал раздвигаться в стороны горизонт.

Я осмотрелся. Рядом со мной сидел старшина Володя Тарасов. Он прикрыл веки и как будто дремал. За ним вдоль левого борта восседали Шеф и Корифей. В обычной жизни с их лиц почти не сходили шалые улыбки, но сейчас они были строги и сосредоточены, словно на экзамене по сопромату. Последним в ряду, откинувшись к борту, сидел Гарягдыев. Белки глаз его тревожно вращались. И только с лица Серёги Каримова не сходила даже сейчас какая-то блуждающая и, на этот раз по девичьи застенчивая улыбка.

Из пилотской кабины вышел инструктор и, перекрывая рёв двигателя, проорал:

– Первой пятёрке приготовиться!

Самолёт, набрав высоту, вышел на курс выброски. Инструктор, нацепил свой парашют, валявшийся на полу у дверей хвостового отсека, открыл дверь и выбросил за борт Ивана Ивановича – так называли мешок с балластом для определения ветра по высотам. Заревела сирена. Первая пятёрка выстроилась у открытых дверей, где бешено ревел ветер. Над дверью загорелась зелёная лампа – пошёл! Инструктор хлопнул по плесу Варламова – прыгай! Тот на секунду задержался, повернулся к сидящим ребятам, махнул рукой, словно приглашая следовать за ним, потом сделал последний шаг. В пустоту. И исчез. За ним вниз головой юркнул маленький Архинёв, по кличке Одессит. С растерянной улыбкой ушёл за борт Каримов. За ним, прижав руки к груди, словно вдруг ему стало щекотно, прыгнул Худой. Замыкающим в первой пятёрке был Гарягдыев. Он подошёл к двери и глянул вниз. Там, словно крупномасштабная карта лежала земля. Чётко был виден аэродром с десятками самолётов. А под ногами полторы тысячи метров пустоты. Ревущей, пытающейся высосать из чрева самолёта, смять, раздавить. Инструктор нетерпеливо хлопнул Дядю по плечу второй раз: не задерживайся. А Дядя «тянул резину». Тем временем самолёт прошёл точку выброски и лёг на курс для повторного захода. Инструктор «отклеил» Дядю от дверей и что-то стал орать ему на ухо, бешено жестикулируя. Мы поняли – не смог прыгнуть.