– Это у нас, кажется, курсант Шевченко? Прошу к столу.

– Да, он давно хотел отвечать, товарищ полковник, – откуда-то сзади злорадно захихикал Серёга.

– И до вас очередь дойдёт. – Хатников любил и понимал юмор.

Серёга заткнулся. Неизвестно, чего может спросить этот полковник. А Лёха нехотя прошёл к кафедре и встал, сгорбившись, словно преступник перед виселицей, которому осталось жить считанные минуты.

– Зоны А и Б. Границы и вероятность поражения в различных укрытиях при атомном взрыве, – прочитал полковник. – Вопрос ясен?

– Так точно! – механически ответил Лёха, косясь на часы, висящие над дверью.

– Есть время ещё, – успокоил его Хатников, заметив этот взгляд.

Хатников знал, что задавать. Он спросил то, что Шеф знал плохо, ибо был в тот день в карауле.

– Отвечать кратко, по существу.

Что говорить по существу, Шеф не знал, а заговорить полковника, как некоторых других преподавателей было невозможно. Возникла явная угроза схватить пару. И отправиться на первое мая в караул. И он закрутил головой, пеленгуя все подсказки. Хатников тут же включил генератор помех – стал стучать по столу указкой. Приплыли, подумал Лёха. И, о, чудо! Он встретился с взглядом Володи Антонова. Тот внимательно смотрел на Шефа, а указательным пальцем стучал по своему конспекту. Шеф скосил туда взгляд и возликовал: конспект был перевёрнут на 180 градусов и открыт на нужной странице.

– Пока Хатников заполнял в журнале план урока, Шеф, обладая орлиным зрением, скосив глаза в конспект Петлюры – такой контрреволюционной кличкой почему-то окрестили Володю – быстро выложил полковнику всё о зонах А и Б. Когда же Хатников, закончив писать, поднял голову, Лёха уже бодро рапортовал:

– Товарищ полковник, курсант Шевченко ответ закончил.

На столе у Петлюры, сидящего впереди, конспекта уже не было. Хатников недоверчиво посмотрел на Шефа, потом на старшину Тарасова, как будто говоря: гляди ж ты, ответил. А затем, чуть подумав, вывел против фамилии Шефа оценку пять.

Это был редкий случай, когда удалось провести Хатникова. Шеф же ещё долго потом радовался и хихикал, словно ребёнок и обнимал своего спасителя.

После звонка, возвестившего о конце занятий, раздалась команда:

– Всем в актовый зал на лекцию.

– О чём лекция?

– О любви.

– О-о!

Лекция – не торжественное собрание, где оратор, словно пономарь панихиду, заранее читает заготовленную речь о текущей учёбе и задачах на предстоящий период. Единственное, что хорошее в этом деле – можно поспать, кто не высыпается. Все бросились занимать в зале места, ибо далеко ходить не надо: зал этот, служащий и кинотеатром размещался на первом этаже.

– Дядя! Эй, дядя! – орал Гарягдыев. – Сюда ходи, я место забивал.

На сцену вышел старый щуплый старикашка, что вызвало бурный смех в зале. Странно видеть старого человека, говорящего о любви. Дедок долго протирал очки и перекладывал какие-то свои бумажки. Посыпались шутки.

– Не рассыпался бы.

– Вентиляцию нужно выключить, а то ещё сдует.

Старикашка начал издалека. Заговорил о прогрессе, которого достигла страна, привёл примеры эстетики нравов до и после революции.

– Ближе к теме! – выкрикнул кто-то, – лекция-то про любовь.

А лектор, быстро завоевав симпатии слушателей, очень тонко и науку и культуру подвёл к теме любви. Говорил он здорово. Приводил массу исторических примеров, читал выдержки из газет, цитировал писателей и философов и в течение почти часа держал аудиторию в полном к себе внимании.

– Итак, заканчивая нашу беседу, хочу сказать: будьте, молодые люди, ласковы и бережливы со своей, девушкой, женой. Ведь она – ваша единственная на всю жизнь. А кто мечтает о многих, как вот тут из зала выкрикивали, тот ошибётся когда-нибудь. Ну и последнее. Вы почти все тут не женаты. Мой вам совет: не выбирайте себе женщину методом демократического централизма, то есть снизу вверх, как в армянском анекдоте. Ибо жизнь – не анекдот.

Рядом заёрзал Дядя, чего-то бормоча.

– Ты чего?

– Зачем говорит – один жена можно? У нас много можно. Много лучше, чем одна. Одна надоест.

– За многожёнство уголовная статья есть, Дядя, – ответил я.

– Какая статья? – возмутился, услышав мой ответ, сидящий рядом Чингиз Бакежанов. – У нас секретари райкомов по три-четыре жены имеют. Да и остальные многие тоже. Правда, кормить всех нужно.

Под конец лектор ответил на вопросы.

– Я двоих сразу люблю. Как быть? – задал кто-то вопрос из зала.

Лектор озадаченно посмотрел на парня.

– Уверяю вас, вам только кажется, что любите двоих. На самом деле ни одной не любите.

В зале раздался смех. Около получаса старикашка отвечал на вопросы, но подходило время обеда и лекцию закончили. Столовая была рядом, и туда бросились без строя. Чего ж строиться, чтобы пройти двадцать метров?

За нашим столом уже сидели Цысоев, Лёха Шевченко и Каримов. Все трое заразительно смеялись.

– Саня, – сказал Каримов, – как только женюсь – всё буду делить пополам, как сейчас лектор советовал. Жена будет готовить, я – есть. Я буду пачкать, она – стирать, она – в магазин за продуктами, я – на стадион футбол смотреть…

– Она уйдёт к другому мужчине, ты останешься один, – докончил я под общий смех.

После обеда в расположение роты неожиданно прибыл командир батальона и приказал построить роту.

– Все, кто имеет неудовлетворительные и не исправленные оценки по любой дисциплине – выйти из строя!

Вышло двенадцать человек.

– Вот они, гвардейцы! – загремел Юрманов. – Краса и гордость училища. Цвет пятой роты. Старшина! Весь наряд с субботы на воскресенье заменить вот этими, – ткнул пальцем в сторону двоечников. – В караул всех! Стыд и позор! Лучшая рота в батальоне встречает Первомай такой успеваемостью. И чтобы за пять оставшихся дней до праздника исправить все неуды. Сам проверю.

Юрманов прошёлся вдоль строя.

– Кстати, кто не знает, что завтра выборы в народные суды?

– Знаем! – хором закричали все.

Как оказалось, о выборах майор спросил не случайно. Два часа назад в помещение 3-й роты, где командиром был Мария Ивановна, зашёл заместитель начальника училища по лётной подготовке Ивко. Чего он туда забрёл непонятно, ибо руководители такого ранга по казармам не ходили. Возможно, был не в настроении, и требовалась разрядка.

– Смирно! – истошно заорал очумевший дневальный, увидев высокое начальство.

А Ивко, поискав взглядом, к чему бы придраться в смысле беспорядка, ничего существенного не нашёл. И тогда спросил дневального:

– Товарищ курсант, какое у нас завтра событие?

Тот, заикаясь от присутствия большого начальства, ответил, что выборы в народные суды.

– А за кого мы будем голосовать?

– Ну, это, за судей, – нашёлся дневальный.

– Понятно, что за судей. Я фамилии спрашиваю?

Осечка. Фамилий дневальный не знал. Ни одной. Тогда Ивко приказал дежурному построить всех, кто находился в этот момент в казарме. Набралось человек сорок. Затем повторил свой вопрос. Никто не ответил, в том числе и старшины. Ивко рассвирепел и приказал переписать всех стоящих в строю и список отдать командиру батальона и его заместителю по политчасти для принятия мер. Уже через час Мария Ивановна получил выговор. Ещё через час вся рота, собранная по тревоге, усиленно трамбовала дорожки стадиона, наглядно демонстрируя один из принципов нашей классной дамы – Дмитрия Максимовича: «Не дойдёт через голову – дойдёт через ноги».

Но пока начавшаяся цепная реакция переваривалась в канцелярии батальона, курсантское радио сработало быстрее. Мы уже знали, за кого будем голосовать. Юрманов покинул роту, похоже, даже немного раздосадованный.

Вечером пришёл Дубровский. Горчуков и дежурный по роте доложили о приходе Юрманова, о расходе людей на выходные дни.

– Увольняемые?

– Пятнадцать человек, уже ушли.

– Караул?

– Ранее запланированных курсантов по приказу Юрманова заменили теми, у кого двойки.