У мальчика спёрло дыхание, когда Чернобог посмотрел на него своим лютым безжизненным взглядом. В ту же секунду под ноги Костею была брошена окровавленная человеческая голова, она стукнулось о камень и несколько раз перевернулась, прежде чем достигла носков ребенка. Застывшие в эмоции ужаса прозрачно-голубые глаза недвижимо смотрели на мальчишку. Красивое округлое личико обрамляли лоснящиеся золотые локоны, будто кто-то тонко нарезал металлический слиток и получившиеся ленты вшил в голову огромной куклы.

– Он решил, что может просить меня вернуть жизнь его невесте, – прогудел великан. – Можешь сделать из него чашу в подарок твоему старшему брату. Аспид такое любит.

Костей наклонился и бережно взял в руки отрубленную голову. Он погладил юношу по волосам и с сожалением вздохнул.

– Какие мягкие, – задумчиво протянул мальчишка. – Почти как кроличья шерсть. И очи тоже кроличьи.

Он заглядывал в выпученные глаза убиенного, в них замер исступленный кричащий страх. Интересно, этот молодец понял, что с ним произошло? Если отрубить змее голову, она ещё какое-то время может укусить. А люди? Сколько времени они сохраняют способность думать? Возможности проверить не представлялось. Ребёнок скривил губы и закрыл мертвецу глаза. Этот несчастный был не первым и не последним, кого хладнокровно убил отец. Чернобог частенько приносил в горную обитель останки своих жертв. Костея мучило любопытство: кем были эти люди? Что они любили? Что умели? Как звучал их голос и какими были движения? Мальчишка многих повидал за свою короткую, но ни один не был живым.

Как-то раз он попытался вернуть мёртвое тело на этот свет: труп неестественно изогнулся, захрипел и даже пытался что-то сказать, но вместо слов изо рта вырывалось невнятное бульканье. Ребёнок надеялся, что со временем воскрешённый привыкнет к новому состоянию и всё же сможет изобразить хоть что-нибудь внятное. Но целую неделю мертвец лишь дергал то ногами, то руками, да кривил рожу, пока не начал заливать пол рвотой из зловонных сгустков крови и кусков разлагающихся органов. Тогда Костею всё-таки пришлось его сжечь и пустить косточки на новый сундук.

Мальчишка в последний раз с грустью осмотрел голову.

– Какой ты красивый. Неужели твоя невеста была столь прелестна. что стоила такого конца?

Он склонился совсем близко к лицу и прошептал несколько слов. Голова начала чернеть и на глазах истлела. В руках остались лишь череп цвета парного молока и золотые локоны, из которых мальчишка планировал сплести браслет.

– Даже так красивый, – задумчиво произнёс ребенок, вертя черепушку в руках.

Сам Костей только на первый взгляд походил на человека. Он был выше людских детей. Его скелет, сильно вытянутый, тонкий, словно свидетельствовал о тяжелой генетической болезни, по крайней мере антропологи будущего наверняка бы классифицировали его именно так. Но мальчик не был болен, существа мрачной Нави не принимали законов людского царства. Их жизнь в состоянии омертвения сама по себе являлась парадоксом, была чем-то неправильным, искаженным. В сумрачной Нави жизнь и смерть смешались, породив причудливых патологических зверей и человекообразных.

Сколько бы Костей ни ел, щёки всегда оставались впалыми, а рёбра будто пытались прорвать мертвенно-бледную кожу. Никакие увечья не были трагедией: сломанные конечности с хрустом принимали прежнюю форму, сгоревшая плоть вновь нарастала на кости. Хвори, способные выкосить половину населения Яви, не оставляли и фурункула на чистом восковом лице. Даже пища была скорее времяпрепровождением, чем необходимостью. Всё, в чем мальчишка нуждался для поддержания сил – вода, словно он был причудливым растением. Без неё ребёнок чах и сох, впрочем, обезвоживание не приводило к смерти, лишь к временному замиранию.

– Чем ты сегодня занимался, Костей? – от клокочущего гулкого голоса задрожал воздух.

– Тренировался огнём управлять, – коротко ответил мальчик, стараясь не смотреть на Чернобога. Он не любил встречаться с великаном глазами. Костею казалось, будто льдистые очи видят его насквозь.

– Огонь – это хорошо, – одобрительный грохот разнесся по зале. – Людские города и деревни красиво горят. Когда их пожирает пламя, здесь с неба падает пепел. Но знаешь, что ещё красивее, мой мальчик?

– Что? – Костей закусил губу, чувствуя, как исполин склонился.

Бельма Чернобога, каждое размером с добротный щит, таращились на мальчишку, словно кошачьи глаза, вплотную наблюдающие за наивной невнимательной мышкой. Ребенок с крайней сосредоточенностью косарем вырезал узоры на черепе и старался не оборачиваться.

– Лёд, – Костея обдало студеным дыханием. – Огонь делает страдания людей мимолетными, конечными. Но во льдах у их отчаяния нет края, он навсегда запечатлевает ужас на лицах.

Мальчишка молча слушал, но отчего-то не испытывал восторга от идеи увековечить мучения убиенных и истерзанных жертв. Ребёнок привык принимать смерть как данность, но в то же время не понимал, зачем она существует, и почему Чернобог так радуется. Интересно, люди тоже находят смысл жизни в избавлении от неё других? Надо спросить Гвиневру. Она точно знает. Крыса многое подслушивала, прячась в кладовых и амбарах Яви, и будто была знакома с людьми с несколько другого ракурса, нежели великан. Что-то она подслушивала у человеков, что-то ведали сородичи. Гвиневра старательно и бережливо собирала людские и крысиные сплетни и приносила их Костею. А уж мальчик, превращаясь в ненасытных мох, жадно впитывал ее слова и с удивлением отмечал, что отец и крыса рассказывают совсем о разных человеческих мирах.

Когда Гвиневра впервые через щёлочку углядела великана, она спросила:

– Это что, сам Эрдёг? Неужто так далеко меня нелегкая принесла?

Но Костей не знал Эрдёга. Его отца звали Чернобогом, но такого диковинного имени не слышала уже Гвиневра. В людских книгах мальчишка читал об ужасах, которые несет его отец. И долгое время казалось, что его могущество признают все жители Яви. Но с возрастом ребёнок начал думать, что другой мир гораздо больше и многограннее, чем он себе представлял.

– Гвиневра, скажи, люди такие же жестокие, как отец? – в голосе Костея проскользнула легкая грусть.

– Люди? Хм, – крыса задумалась. – Люди разные есть. Друг к другу они вообще-то не всегда жестокие, а вот ко мне – постоянно. Я себе давно за правило взяла: видишь бесхозно кусочек сыра или хлеба, лакомо лежащий на полу – не бери. Мой брат так помер. Кусать можно только от целой буханки или сырной головы, иначе можно нарваться на яд. Ещё люди частенько с кошками дружбу водят. А кошки-то, кошки! Лютые звери! Вот к кому совсем приближаться нельзя. Чуешь кошку – в дом не ходи, это верная смерть, – Гвиневра чихнула. – Во, вишь, чихаю, значит, правду говорю.

– Чем же им так крысы не угодили? По-моему, ты прелестная.

Гвиневра не выдержала и смешливо запищала.

– Скажешь тоже. Я старая облезлая крыса, даже среди своих собратьев красотой не выделяюсь. А ты говоришь, почему меня не любят те, у кого я ворую еду!

Мальчик рассмеялся.

– Вот видишь! А когда я назвал тебя облезлой, ты спорила!

– Правильно! Потому что только я могу такое про себя говорить, а тебе нельзя!

– А знаешь что?

– Что?

– Ты в следующий раз возьми и золотую монетку хозяевам оставь. Говоришь, люди любят, золото?

– Да где ж я его возьму?

– Таки в зале. У нас его много, не думаю, что отец заметит пропажу горстки монет, а вот люди, кажись, и не будут так сильно расстраиваться, – предложил Костей.

– А ты смекалистый! – Гвиневре понравилось предложение друга.

***

Мальчишка исправно поливал семечко. На вторую неделю крошечный зелёный росток пробил себе путь на поверхность. Костея захлестнул восторг.