Слуги вскрикнули от ужаса и отпрянули… Ло Ханчен позвал стражника.

Пациенты, не понимая, что происходит, кричали наперебой. Топчаны сдвинулись в одну кучу, все, кто чувствовал себя мало-мальски сносно, повскакивали с коек, пытаясь убежать. Поднялась сутолока, как при землетрясении.

Но Беатриче лишь смутно осознавала, что происходит вокруг. Ее интересовало только одно – слабое шипение, с которым скопившийся в груди воздух выходил по бамбуковой трубке наружу… Подбежал слуга, которого Толуй послал за нужными материалами.

Среди принесенного Беатриче отобрала свиной пузырь, наверное, молодого поросенка и попросила у Толуя нож. Срезала две трети пузыря и проколола в нем отверстие. Потом как можно крепче привязала пузырь к бамбуковой трубке, чтобы получился клапан – он снимет давление в грудной клетке, когда больной сделает вдох. С облегчением увидела: вены на шее постепенно опали, а губы слегка порозовели… кризис миновал! Больной успокоился, даже открыл глаза и, кажется, с благодарностью смотрит на нее…

– Это чудо… Ты спасла ему жизнь! – восхищенно проговорил Толуй, с интересом наблюдая, как свиной пузырь наполняется воздухом при вдохе и съеживается при выдохе.

Беатриче покачала головой, с неохотой сдерживая восторг молодого человека.

– Нет, ты ошибаешься, Толуй, сейчас я только отвела смертельную угрозу. Мы еще не дошли до вершины горы, как говорят у нас на родине. Но мы выиграли время. Теперь обдумаем, что делать дальше. – Она поднялась.

Сейчас, когда опасность миновала и гормоны стресса пошли на убыль, она вдруг почувствовала страшную усталость, как часто бывает у врачей, имеющих дело с травмами.

– Толуй, останься, пожалуйста, при больном! Смотри, чтобы верхняя часть туловища была приподнята. Я скоро вернусь – выйду на минутку в сад. Если ему станет хуже – сразу позови меня!

Слуги и пациенты почтительно расступились перед ней, глядя на нее, как на сказочную фею, только что на их глазах совершившую волшебство. Во взоре молодого врача, который работал сегодня с Ло Ханченом, нескрываемое восхищение, он даже поклонился ей. Только сам Ло Ханчен, по-видимому, придерживался другого мнения – глаза его горели ненавистью.

Совершенно вымотанная, Беатриче брела по саду во внутреннем дворе лечебницы. Только сейчас она осознала истинные масштабы этого грандиозного сооружения: площадь двора никак не меньше нескольких сот квадратных метров.

Пораженная невиданной красотой, она застыла в изумлении. Сад этот – настоящий рай, не каждому смертному дано сюда входить. Он производит магическое впечатление. Вокруг не видно ни одного стражника…

Она решительно шагнула в причудливые ворота, словно получила высочайшее позволение императора.

Медленно шла Беатриче по дорожкам, посыпанным измельченной древесной корой, рассматривая все вокруг.

Повсюду возвышаются глыбы темно-серого гранита, поросшие мхом и карликовыми соснами; по светлой гальке струятся ручейки, впадая в два озера с прозрачной, чистой водой, где плещутся золотые рыбки и неспешно плавают черепахи. По всему двору расставлены коричневые, красные, синие и зеленые вазоны изумительной красоты с высаженными в них деревьями – и хвойными, и лиственными, – похожими на японские карликовые деревья бонсай. Но эти деревья выше и гуще.

Ей вспомнились три бонсая у Маркуса: редкие породы, подаренные ему японскими партнерами по бизнесу. Он тщательно ухаживал за ними: менял землю, сдувал с них каждую пылинку, как со своих дорогих ботинок. И каждый раз пытался объяснить ей философию, таившуюся в таком деревце.

Но ее всегда коробило, когда он, вооружившись ножницами и проволокой, приступал к обрезке растений, придавая им формы в соответствии с идеями дзен-буд-дизма. Эта обрезка была в ее глазах чистым насилием над природой. Здесь же, в саду, если и чувствовалось вмешательство человека, то бережное, деликатное. В форме этих деревьев ни малейшей искусственности – возникает полное ощущение, что такими их создала сама природа.

К одному из водостоков подвешена конструкция из металлических палочек: при порыве ветра они слегка колышугся, издавая тихие, ласкающие слух звуки.

Как хочется присесть на одну из скамеек для медитации, которые встречаются здесь повсюду. Ноги утопают в мягкой земле, и при каждом шаге ощущается аромат здоровой, пропитанной влагой почвы.

Маффео в первый день оказался, быть может, именно здесь… Не удивительно, что он вернулся из сада отдохнувшим. Даже она при всем своем скептическом отношении ко всяким эзотерическим штучкам ощущала на себе целебное воздействие парка.

С каждым шагом становилась спокойнее, растения, встречающиеся на пути, будто прибавляли здоровья, а камни – силы. Невероятно, но она действительно это чувствует! Обойдя весь сад, Беатриче забыла обо всем на свете. Знаменитая истина «Я мыслю, значит, я существую» в тот момент потеряла для нее всякий смысл.

Отрешенная от земных забот, она не заметила Толуя, вдруг оказавшегося рядом.

– Беатриче?

Голос тихий и нежный, совершенно неожиданный для монгола. Наверное, и на него сад оказывает такое же чарующее и умиротворяющее воздействие.

– Что-нибудь случилось? Больному стало хуже?

В голове пронеслись десятки вариантов – возможные осложнения… И все же удивительное спокойствие не покидало ее. Что бы там ни было, выход всегда найдется.

Наверняка это воздействие сада! Необходимо как можно скорее поговорить об этом с Маффео. Старый венецианец неплохо разбирается в древнекитайской философии и в буддизме. Сумеет, быть может, объяснить, случайно ее состояние или такова глубина замысла тех, кто создал сад.

– Нет, ничего не случилось, – ответил Толуй, – Янг Вусун чувствует себя хорошо и уже покрикивает на слуг. Спрашивает тебя, нельзя ли выпить немного воды – у него так пересохло во рту, что язык прилипает к гортани.

Беатриче облегченно улыбнулась – стокилограммовый груз с души свалился.

– Да, конечно, никаких возражений нет. Но почему ты пришел сам? По такому пустяку прислал бы слугу.

Толуй смущенно потупил взгляд, и его щеки покрылись нежным юношеским румянцем.