– Эй, всё нормально? – Кента схватил товарища за трясущуюся руку, чуть притягивая того к себе.
– Да… да. Порядок, – дрожащим голосом промямлил Дин, явно давая понять, что порядком здесь и не пахнет.
– Динка-шмынка, сейчас самое время собраться. Я с тобой, все остальные тоже. Отомстим за близких вместе, слышишь? Я уверен в тебе, ты уверен во мне, никакой паники. Слышишь?
Невольно Иватани вспомнил недавний разговор с Армандо, который говорил почти то же самое. «Сомневаешься в прикрытии – сомневаешься в себе». И наоборот.
Утвердительно кивнув Кенте, Дин через силу улыбнулся, немного хмуря брови. Не время для паники. Только не сейчас. Глубокий вдох, длительный выдох. Закрыть глаза, очистить голову. Настроиться, сконцентрироваться. Визуализировать. Воплотить.
– Доброе утро, Нью-Йорк! – задорно произнёс приятный мягкий голос.
Это вещал вышедший на сцену миловидный мужчина лет шестидесяти, разодетый в строгий чёрный костюм с чутка расхлябанным галстуком и расстёгнутым на одну пуговицу воротом. Его седые волосы были зализаны набок, закрывая небольшую залысину, но это было не столь важно. Его отличительной чертой было большое пятно от болезни витилиго, покрывающее большую часть левой стороны лица. Это был тот самый министр общих дел.
– Я безмерно благодарен каждому, кто сегодня пришёл сюда. Ещё больше я благодарен тем, кто специально приехал в наш прекрасный город, чтобы посетить сегодняшнюю церемонию. Как вы знаете, сто пятьдесят шесть лет назад наш мир смог победить нацистскую Германию общими усилиями, после чего заключили «Всеамериканский» договор, объединяющий все страны в одну. Это было воистину прекрасным событием. Впервые за всю историю существования человечества мы смогли договориться между собой, несмотря на все минувшие разногласия. Однако такой путь был тернист. Многие страны стали присоединяться со временем, отдавая свои народы в наши руки, доверившись нам как родным. И мы приняли их. Приняли как своих детей, делая их проблемы своими личными. С некоторыми странами пришлось идти на некоторые договорённости, чтобы поддержать эту идею, но мы справились и с этим. Однако же, были и те, кто сопротивлялся общему миру очень долгое время. Афганистан, Иран, Пакистан. Как бы мы ни пытались, как бы мы ни молили о воссоединении, они наотрез отказывались принимать нас, закрываясь от всего остального мира. Сегодня же я могу с гордостью заявить, что ныне мир полностью един! Наши восточные товарищи наконец отказались от порочной гордости и дали добро на дружбу народов! Их души теперь с нами! Давайте же поприветствуем их в нашей большой семье!
Ликующая толпа оглушила Дина почти мгновенно. Со всех сторон доносились счастливые возгласы на всевозможных языках и акцентах. Только вот в воздухе витала тяжесть от ощущения того, какое сейчас лицо скорчил Армандо, убивший не один десяток людей, чтобы сегодняшний день настал. Кажется, мир и правда был не в курсе войны в этих странах, раз прямо сейчас люди встречали лживые новости бурными овациями. Это было ужасно.
– Начиная сегодняшним днём, мы…
Голова министра разлетелась по сцене на куски, прерывая его на полуслове. Ни звука выстрела, ни каких-либо других звуков возможной опасности. Абсолютно моментальная смерть. Толпа мгновенно замерла, утихая и пытаясь осознать, что только что произошло. И пока люди были в замешательстве, на сцену поднялся уже знакомый огромный силуэт. Это был Виктор. Сдвинув упавшее тело министра ногой, он встал напротив микрофонной стойки, которая не доставала ему даже до груди. Спокойно сняв микрофон, он поднёс его к губам, после чего окинул стоящий перед ним люд хладнокровным взглядом.
– Так происходит, когда ты врёшь всему миру.
Вокруг стояла гробовая тишина, никто не смел проронить и звука. Ни один человек не знал, как реагировать на происходящее, в том числе и полиция с охраной, которых было достаточно большое количество по всей округе.
– Все те страны, что присоединили к нам, были отвоёваны. Эту войну скрывали долгое время. Однако у всего есть предел, – Шульц сделал широкий шаг вперёд, вставая прямо на край сцены. – Меня зовут Виктор Шульц. Я немец. И мне неслыханно повезло жить в мире, где неудобные народы истребляют и стирают из истории, делая вид, что их никогда и не было. Я призываю всех и каждого подумать над одним вопросом – что вам дороже: ощущение безопасности и единства или собственные ценности. Ценности вашей религии. Ценности вашей национальности. И если вы правильно ответите на этот вопрос, то я буду ждать вас в рядах наших людей. Людей, что некогда пережили ад, чтобы сегодня лечить мир, в котором стирают языки, принадлежности и религии во имя выдуманного единства. Мы хотим вернуть людям то, что у них отняли. Их природу. Их лица. А сейчас… вы увидите тех, кто отказался от своей нации и от своего языка.
Дыхание Дина было рваным и быстрым. Он не понимал, почему никто не остановил его, почему прямо сейчас все бездействовали. Разве полиция не должна пытаться заткнуть Шульца, вещающего о том, что скрывал мир все сто пятьдесят лет? Разве все спецслужбы не должны сорваться с мест и делать всё, чтобы обезопасить мирный люд?
Все эти вопросы отошли на второй план, когда Дин увидел, как справа от него заплакала женщина. Трясущимися руками она достала пистолет из сумки, приставила его к низу челюсти и зажмурилась, тут же делая выстрел. По всей толпе прошла серия одиночных выстрелов, тут и там замертво падали люди. Иватани с непередаваемым ужасом глядел на происходящее, не имея даже примерного понятия, что со всем этим делать. Люди стали вопить и разбегаться кто куда, устраивая массовую давку, в которой многие почти что с первых секунд оказывались на земле. Иватани покрыл себя камнем и упёрся ногами, чтобы не быть сдавленным толпой, в то время как Кента просто пошёл вперёд напролом, игнорируя врезавшихся в него людей, словно их и вовсе не было.
– Дин, нужно хватать его сейчас! – крикнул шрамистый, ускоряя шаг.
Взгляд одноглазого был прикован к Виктору, что смотрел на образовавшийся хаос с абсолютно непоколебимым выражением лица. Поднеся к себе микрофон вновь, он произнёс последние слова в самом леденящем кровь тоне, что парню доводилось слышать.
– Верните себе лица. А теперь… взять их.
Сказав это, Шульц бросил микрофон на пол, начиная медленным шагом уходить со сцены, исчезая и с трансляций тех самых летающих щитов над парком. Из обеспокоенной толпы то и дело стали появляться люди, которые целенаправленно прорывались к одноглазому, хватая его за конечности и пытаясь ударить кто чем горазд: ножи, кастеты, заточки. Один даже достал пистолет, принимаясь стрелять прямо в голову Дина, который в тот момент пытался отбиваться от волн завербованных Когтем людей. Расталкивая их в стороны и продвигаясь вперёд, он прикрывал голову рукой, пытаясь сохранить её в целости, ибо калибр, которым бил стрелок, не пробивал защитный покров, однако всё ещё накладывал контузию. Только вот Кента церемониться не стал. Перепрыгнув небольшой отрезок толпы, он приземлился прямо на мужчину с пистолетом, в полёте разбивая ему голову рукой, отчего тот мгновенно стал ковром для пробегающих мимо граждан. Иватани это знатно помогло, однако на хвосте всё ещё оставались вооружённые люди, что могли навредить остальным.
– Догоняй его, блять, Кента, не стой здесь! – рявкнул Дин, с разворота ударяя локтем в одного из преследователей.
Изаму быстро уловил команду, вновь выпрыгивая из столпотворения и улетая в сторону Шульца, оставляя Дина в давке. Для пущего эффекта каменному пришлось выхватить пистолет из-за пояса, следом делая два выстрела в воздух. Толпа немного рассосалась по сторонам, наконец давая сделать хотя бы один свободный шаг. Большая часть людей уже покинула пределы области перед сценой, а потому место в принципе освободилось, давая понять, кто здесь пришёл за головой Иватани. Развернувшись спиной к сцене и передвигаясь небольшими прыжками назад, парень навёл оружие на подступающих людей, взводя курок большим пальцем.
