— Какая-нибудь сплетня? Люди всегда готовы охаять самое доброе дело.

— Успокойся. Все в норме. Я забегу к Валентину Викентьевичу.

— Валентин Викентьевич не сплетник.

— Я уверен… Долг я скоро верну.

— Можешь не спешить…

Доктор уже ждал. На столике стояла бутылка, а на коленях Валентина Викентьевича лежало чистое полотенце, которым он протирал хрустальные бокалы.

— Саша? Входите. Горю нетерпением.

— Узнать, где я ночевал?

— Почему бы и нет? Был бы рад вас поздравить, молодой человек.

— Мать только что назвала меня весьма немолодым.

— Ерунда! — произнес Доктор убежденно. — Все женщины, даже ваша безупречная матушка, с годами становятся слишком строгими. Может быть, это просто зависть? Тоска по ушедшим возможностям. Вам не кажется? Я не оскорбляю ваши сыновьи чувства?

— Нет, Доктор.

— Рад, что мы понимаем друг друга. Что касается возраста, поверьте старику: от сорока до пятидесяти — лучший возраст для мужчины. Да, пик, пожалуй, миновал, но миновало и глупое нетерпение юности, всеядность, неумение вкусить весь букет. Только после сорока, по моему глубокому убеждению и опыту, мужчина способен по достоинству оценить все многообразие женской фауны…

— Может быть, флоры? — засмеялся Александр Дмитриевич. Ему была приятна болтовня соседа.

— Нет, друг мой. Я не оговорился. Женщины не растения, в их жилах — горячая кровь. И они становятся знатоками гораздо раньше нас. Они очень чутко ощущают способность мужчины оценить их молодость. Ну посудите сами. Разве может эта очаровательная Дарья осчастливить какого-нибудь пресыщенного современного юнца! А вас может. Ведь может?

— Может, — признался Александр Дмитриевич. — Но я не сказал, что осчастливила, заметьте!

— Пардон! Зачем эти житейские подробности, натуралистические детали, протокольные показания? Не будем спускаться на грешную землю. Останемся в области чистых размышлений. Другое-то мне уже недоступно. Вот смотрите. — Он вытянул руку, лишь слегка прикрытую у плеча коротким рукавом рубашки. — Видите? Вся немочь старости в этой пожелтевшей коже, в дряблых мышцах под ней, в синих сосудах, наполненных холодной кровью… Но здесь, — Пухович поднял руку и прикоснулся пальцем к морщинистому лбу, — вопреки очевидности угасания по-прежнему настойчиво функционируют клетки, работает мозг, этот древнейший компьютер, упорно сопротивляющийся склерозу. У меня хорошо устроенный мозг, Саша. Когда-то я гордился им, а сейчас только удивляюсь. Зачем он продолжает ненасытно перерабатывать ненужную информацию и требует все новой пищи? Мы все-таки машины, Саша. Биороботы. Я часто об этом думал. А вы? Вам не приходило в голову?

— Машины можно было изготовить и посовершеннее.

— Хм… Смотря кто изготавливал. Это смешно и парадоксально, но вы рассуждаете как верующий. Слаб, дескать, человек. Не машина. Разве вы верите в Бога?

— Нет.

— И я тоже. Поэтому и допускаю, что машины плохи. Разве может истинный творец гнать бракованную продукцию? А вот какая-нибудь мастерская в соседней галактике — сколько угодно. Этакий ширпотреб для заселения бесхозных планет. А?

— Мастерская? Даже не завод?

— Это вас унижает? Ну, пусть научно-производственный комплекс, с экспериментальными лабораториями, конструкторскими бюро. Получает заказ освоить небесное тело. Выдаются исходные параметры: удаление от ближайшей звезды, среднегодовая температура, наличие воды, состав атмосферы, ну и все прочее. Начинают трудиться. С малого, разумеется. С амебы, микроорганизмов. Сначала результаты прекрасные. Надежность, высокий КПД, способность самовоспроизведения и самоограничения. Лошади едят овес, а волки лошадей. Но друг друга, заметьте, ни-ни! Вы видели, чтобы кошка убивала кошку? А какие когти! Что стоит выцарапать глаза или вспороть живот! Однако никогда. Как говорится, ворон ворону… Мы эту поговорку в отрицательном смысле применяем. И зря! Животные-то мудрее и даже гуманнее получается, а? Почему?

— Почему же?

— Такими получились. Первая продукция, честь фирмы. Работают подвижники. На износ. Но когда очередь дошла до нас, бедных, ситуация изменилась. Светлые головы, убаюканные успехом, почили на лаврах, расширили штаты, окружили себя бездарными подхалимами, родственниками, позвоночниками. От всей этой шушеры не отбиться. Еще бы! На очереди венец творения. Какими премиями пахнет, какова престижность! А межгалактические командировки? Тут уж талантам делать нечего. Таланты пусть кошек до сиамских кондиций доводят, а за человека новое поколение возьмется. Дорогу молодым! И что же?

Саша поднес коньяк к губам. Доктор сделал паузу и тоже выпил.

— И что же? Сами видите. Напортачили. Там недотянули, тут поспешили, лишь бы поскорее отрапортовать. Вот и сделали недоведенную модель, а на конвейере тоже сбой, поставщики недопоставили разумные гены. Так и поплыли дефектные пробирочки через время и пространство. На каждой штампик — «друг, товарищ и брат», а внутри — «умри ты сначала, а я после». Ну и, понятно, только их выпустили в окружающую среду, товарищ и брат сразу за дубину, за каменный топор и пошли гвоздить по головам и меньших братьев, и средних, и старших. Умри ты сегодня, а я завтра! Не надоело слушать? — прервался Доктор. — Засиделся я в одиночестве, простите болтливость стариковскую. Хочется мыслить парадоксально, иначе скучно очень. К тому же бессонница. А в моем возрасте, если не спишь, конец неизбежный постоянно в мозгах маячит. Вот и отвлекаешься такими фантастическими шутками.

— Черный у вас юмор, Валентин Викентьевич.

Старик метнул короткий взгляд.

— Да уж какой есть. Жизнь подвела. Я понимаю, что гипотезы мои мрачноватые, но это же гипотезы только. В истинные тайны — кто мы, откуда, зачем? — нам проникнуть не дано. Наш удел — секреты малые. Вот откуда, например, ваша монетка в огороде? Ведь вы из-за нее ко мне зашли?

— От вас не скроешься, — признался Саша, немного удивленный проницательностью старика. «В самом деле, мозги варят!»

— Зачем же скрываться? Пришли вы по адресу и вовремя, с удовольствием проговорил Доктор, потирая руки, — хотя и любопытно, что именно вас ко мне подтолкнуло?

— Вы связали бой у моста и эту монету.

— Верно! — обрадовался Пухович. — Да пейте же вы, ради Бога! Наши компьютеры работают по одной программе. Но в прошлый раз я не мог вам сказать того, что могу сейчас. И виноваты в этом вы сами. И вас, и меня, дорогой Саша, заинтересовала эта монетка, но вы по молодости поспешили сдать ее в музей, а я, умудренный опытом, нашел возможность исправить вашу ошибку! И вот результат. Полюбуйтесь!

Доктор с торжеством вытащил из кармана бумажник и извлек из бокового отделения фотографию.

— Она? — И, не дожидаясь ответа, добавил с торжеством: — То-то!

Пашкову не нужно было рассматривать снимок, однако изобразить удивление пришлось.

— Ничего удивительного! Мне оказал любезность один молодой друг. По моей просьбе сфотографировал монету в музее. Ну, что скажете?

— Зачем?

— Не понимаете? Мы же говорили о взрыве моста и об античной находке на месте боя. Должны же вы как музейный работник знать о «кладе басилевса» и о постигшей его участи.

— Его вывезли…

— Но не довезли. Он находился в вагоне, который свалился в поду.

— Вы думаете?

— Убежден. Я еще тогда был наслышан, какие поиски тут учинили.

— Вот и нашли. Нашли и вывезли.

Саша не мог понять, что заставляет его противоречить, даже скрывать правду от Доктора. Тот вел себя откровенно, но как-то уж слишком напористо, и это не нравилось Пашкову.

Увлеченный старик, казалось, не замечал Сашиного внутреннего противодействия.

— А наша монетка? — с ехидцей спросил он. — Немцы оставили ее Захару в компенсацию за сожженный дом? Что-то не замечал я у них обостренного чувства справедливости.

— Но если вы правы… Значит, монета из клада?

— Вот это я и предлагаю вам уточнить. Возьмите фото. В музее наверняка сохранились какие-нибудь описи, документы…