Конни не знала точно, что именно было с ней не так, но что-то определённо не так с нею было. Она умела быть рациональной и вдумчивой. Умела складно излагать свои мысли и в суждениях опираться на логику. По-правде говоря, ей всегда казалось, что именно эти качества она просто обязана в себе развивать. Пусть творческим и хаотичным остаётся Берт – ему куда больше подходит роль необузданной и эксцентричной рок-звезды семейства Маршан. Достойный наследник своего отца. Но она, Констанция, научилась быть другой. Она почти полностью вытравила из себя пресловутое магическое мышление и смогла устоять на земле. В её жизни не осталось места для примет, суеверий, всяких необъяснимых чудес и откровенно нездоровых привязанностей, которые многие люди почему-то считали неземной любовью.

Роботом она не стала, просто обычным взрослым человеком с обычным набором интересов – книги, музыка, прогулки на природе и непринуждённое общение.

И ещё убийства.

Вот тут, пожалуй, и начиналось то самое странное, чего Конни сама в себе до конца понять не могла. Иногда она прокручивала в голове тот день, когда обнаружила тело нотариуса Исидоры Совиньи с простреленной головой. Мысленно она вышагивала по светлому ворсистому ковру кабинета, наблюдала за пылинками, плавающими в горячем воздухе, бросала взгляд на репродукцию картины Яна Маршана, обрызганной кровью. И это не было похоже на травмирующее воспоминание, а должно было бы. Ведь глазам её тогда предстало зрелище, мягко говоря, не из приятных. А она отчего-то вновь и вновь возвращалась туда и пыталась понять…

Что же она пыталась понять? Кто убил Исидору Совиньи? Весь город был уверен, что убийца найден. Да и вряд ли Конни удалось бы найти новые улики, шатаясь по миражам и закоулкам памяти. Да и к чему поиски? Попробовала она себя в роли детектива – пора бы и честь знать. Вся Линсильва успокоиться не может, пережёвывая снова и снова подробности этого дела. Неужели ей мало славы? Когда вообще Констанция Маршан желала быть знаменитой? Наоборот, после смерти отца она надеялась, что её имя больше никогда не всплывёт в строчках светской хроники.

Навязчиво зудящее чувство поселилось в ней и не давало спокойно жить дальше. Ощущение незавершённости. Идиотское. Иррациональное. Неужели то самое предчувствие, в которое собранная и приземлённая Констанция отказывалась верить?

Она резко села на кровати и тут же пожалела об этом. Голова закружилась, а стены комнаты поплыли во все стороны. Наутро после девичника ежевичное вино передавало пламенный «привет». Схватившись за голову, девушка закрыла глаза и тихо застонала. После нескольких минут тишины и размеренного дыхания вестибулярный аппарат кое-как начал функционировать, возвращая разуму понимание того, где в этой спальне потолок, а где – пол. Тогда же раздался стук в дверь.

– Войдите, – сухими губами промямлила девушка, и вскоре на пороге комнаты появилась госпожа Сапфир в элегантном летнем брючном костюме насыщенного малинового цвета. Волосы её струились по плечам чёрными ручейками – необычная для неё причёска. В руках дама держала поднос с бутылкой воды, чашкой кофе и выпечкой. Чуть наклонив голову набок, управляющая внимательно осмотрела Конни.

– Как вы себя чувствуете?

– Как будто это не очевидно… – проворчала девушка в ответ. Пижама на ней была застёгнута неровно, волосы торчали во все стороны, а лицо заметно опухло. Севилла понимающе кивнула и направилась с подносом к прикроватному столику.

– Виолетта просила передать вам это, – дама протянула Конни маленькую бутылочку из тёмного стекла, наполненную густой жидкостью. – Думаю, вещь стоящая. Быстро поднимет вас на ноги. Ви сказала, что принять надо натощак.

– Супер, спасибо, – прохрипела госпожа Маршан, стараясь как можно скорее откупорить пузырёк. Если в чём-то Виолетта и разбиралась, так это во всяких чудо-настойках, способных и мёртвого привести в чувства. Не раздумывая, Констанция опрокинула горьковато-острое содержимое бутылки себе в горло и запила водой.

– Возможно, сейчас вам так не кажется, но вчерашний вечер прошёл очень неплохо. Похоже, вы с дочкой доктора нашли общий язык.

– Мы обсуждали трагические события…

– Неужели теперь все разговоры в этом доме будут упираться в убийства и ужасы? – тихо вздохнула дама, смахивая невидимую пылинку с украшенной замысловатой резьбой спинки кровати.

– Я не при чём, честно. Даже очередную попытку Виолетты вытащить на свет божий историю с Исидорой Совиньи я блокировала самым действенным методом… – вяло попыталась оправдаться Конни, но васильковый взгляд госпожи Сапфир не преисполнился благодарности. Женщина посмотрела на потрёпанную белокурую хозяйку с сомнением.

– Что ещё за метод?

– Изо всех сил делать вид, что в этой теме нет ничего интересного, пока Виолетта сама в это не поверит. Скучные истории быстро забываются.

– Ценю вашу креативность, Констанция, – усмехнулась Севилла. – Только очень сложно скандал такого масштаба сравнять с унылой лекцией о жизни дождевых червей. Даже при всём вашем таланте изображать безразличие.

– Прозвучало, как оскорбление…

– Вовсе нет. Простое наблюдение. К слову, как приведёте себя в чувство, спускайтесь в сад и объясните брату, что бегать в поисках сотовой связи вокруг замка – дохлый номер. Он с самого утра сам не свой.

Конни рухнула обратно на мягкие подушки, издав попутно что-то, похожее на недовольный рык. Только не это. Ну, вот и зачем она рассказала Берту о том, что в районе старой каменной лестницы в саду иногда появляется сеть? Теперь у этого дуралея раз в три дня случался приступ одержимости: ему во что бы то ни стало надо было написать якобы непринуждённое «привет! Как дела?» своей тайной зазнобе, чтобы потом целый день убеждать самого себя, что это обычная вежливость, и вообще он ни капельки не скучает по ней.

– Что вам сегодня снилось? – силуэт госпожи Сапфир скрылся за высокими и узкими двойными дверями гардеробной. Конни не любила, когда ей подбирали одежду, диктовали условия диеты и вообще обслуживали так, словно она сама была не в силах о себе позаботиться. Но, пока не подействовало виолеттино лекарство, можно было и потерпеть. Дама неприлично громко (а может так только казалось?) скрипела плечиками с развешенными на них платьями и рубашками, водя ими по металлической перекладине туда-сюда. От этих звуков у Конни неприятно кольнуло в висках, но боль быстро отступила.

– Озеро… – медленно выпустив струю воздуха через неплотно сжатые зубы, процедила девушка и уставилась в потолок. Фреска, изображающая виноградную лозу, ползущую от стены к старинной кованой люстре, выцвела и почти полностью растворилась в молочного оттенка штукатурке. Только маленькие птички – канарейки и неразлучники с пёрышками ярко-жёлтого, голубого и персикового цвета – сохранили более отчётливые очертания. Из-за этого могло показаться, будто бы их дорисовали на потолке гораздо позже, чем выступающую фоном зелень. Быть может, так оно и было.

– Озеро? – переспросила Севилла, вновь появляясь в спальне. В руках у неё были широкие шёлковые брюки изумрудного цвета и простая бежевая рубашка. Кажется, дама вовсе не собиралась предоставлять хозяйке право выбора. – Какое-то конкретное озеро?

– Нет… просто красивое место. Тихое, прохладное, с лодочками и домиками не берегу. И вода там была такого невероятного оттенка лазури – словами не описать! – Констанция попыталась ещё что-то вспомнить, но детали сна расплывались в памяти. Пагубное воздействие винных возлияний. Как правило, Конни хорошо запоминала свои сны и даже записывала их в дневник, но сегодня из этого вряд ли бы вышел толк. В себя б прийти для начала.

– Это на вас разговоры о фестивале так повлияли, – заключила госпожа Сапфир, и доводы её показались девушке очень разумными. Она машинально кивнула.

– Возможно. Лив говорила, что в Сальтхайме совсем не так жарко, как в Линсильве. И ещё у её друзей там курорт…

– Да, точно. Она же говорила про «Домик Егеря»? Я была там однажды. Очень приятное место – тихое, рядом с заповедником, все домики с роскошным видом и сервис очень приличный. Конечно, можно было и в «Эрнане» остановиться, но петляющих коридоров мне и тут хватает…