Появлению Моисея предшествовал забавный случай. Как обычно, вечером, я возвращался из школы. В подъезде, тихом и сумрачном, на первом этаже обратил внимание на стеклянную коробку. Сверху лежал вырванный из тетрадки лист с надписью. Крупные, запинающиеся печатные буквы, гласили: «Забирайте, кому надо». Коротко, доходчиво, понятно. В тесном террариуме что-то копошилось. Живой субстанцией оказались четыре серые мыши с мощными розовыми хвостами. Поднявшись наверх и вонзив ключ в горло замочной скважины, я распахнул ногой дверь и представил изумленным женщинам новых квартирантов.
– Вот, добрые люди оставили внизу, принимайте, – я осторожно опустил прозрачное пристанище с грызунами на пол под растерянно-изумленные взгляды домашних.
Очухавшись, жена яростно запротестовала, требуя отправить непрошенных хвостатых гостей восвояси, то есть туда, где взял.
– Может, их на помойку отнести и выбросить в контейнер как мусор? – предложил я, начиная, неожиданно для себя, закипать.
И тут меня удивила Яна. Этот каменный неприкасаемый идол вдруг исторгнул из себя несметные запасы слез (наверное, за все годы жизни накопила), утопив в них растаявшую, как останки снеговика под апрельским дождем, мать и требуя пощадить «прелестных мышек». Итак, мыши были спасены. Если честно, я не представлял, что делать с ними дальше, но, как говорят приговоренные к неизбежной казни, «утро вечера мудренее».
Мудрое утро наступило в три часа ночи под вопли Яны, ворвавшейся в наши супружеские палаты о целых пятнадцати квадратных метров. Спросонья мы долго не могли понять, в чем дело, и только вглядевшись в прозрачный монитор клетки с животными, – решено было поселить их на кухне, – стало ясно, что грызунов стало больше. Они суетились и бегали, словно чем-то растревоженные, а под их лапками дергались и пищали крошечные, почти прозрачные, розовые пельмени. Оказалось, что одна из мышей была беременной самкой, и в эту ночь она благополучно разродилась пятью малышами. Алина, в истерике, заявила, что не потерпит в доме (моем, кстати) «рассадник мерзких тварей», Яна ударила в ответ бронебойными воплями в виде нелепых детских обещаний, что будет за ними ухаживать. И тут я понял, что жизни меж двух шипящих змей мне не будет и принял терпкое, с мужским ароматом, решение. В понедельник, пока одна верстала рекламу на работе, а вторая догрызала кусочек крошащегося на буквы и цифры батона науки, я отвез виновников моего неспокойствия в «живой уголок» одной из знакомых мне школ.
Через три месяца наше существование оживило появление Моисея. Пушистый комочек серого цвета притащила с улицы Яна. В надежде, что он просто потерялся или выпал из окна, я расклеил по всем домам в радиусе пятисот метров объявления о находке. Ни один мерзавец не отозвался. Усатый относился к племени флегматичных британских кошек и точно был домашним: отсутствовали некоторые признаки принадлежности к мужскому роду. На удивление, Алина благосклонно приняла кота. В ее семье держали кошек, а вот в моей жили собаки, поэтому я долго не мог привыкнуть к складу характера нашего питомца.
Кот тайно шкодил. Казалось, что он крепко спит, свернувшись калачиком или растянувшись на спине, как пьяный барин, но стоило выйти на мгновение из комнаты, раздавался грохот. Так, он поиграл в футбол моими дорогущими очками с немецкими линзами, сбросил на пол вазу с цветами, чуть не опрокинул наш огромный телевизор, разодрал на совесть углы дивана Яны, перевернул на кухне тарелку с горячей кашей, и она пролилась за тумбу кухонного гарнитура, откуда потом постоянно несло рвотой (привет Эдику). Все это Моисей проделывал в секунду, и угомонить мохнатого варвара, казалось, было невозможно. Пришлось эволюционировать. Мы перестали оставлять кота одного в помещении, где он мог учинить разгром.
Вернувшись как-то с работы с пачкой тетрадей с бесценными опусами моих без пяти минут Пушкиных и Достоевских, я обнаружил двух разъяренных тигриц в домашних халатах и одно серое чудовище, забившееся под диван.
– Я его из окна выброшу! – неистовствовала Алина, пытаясь пробиться к виновнику трагедии.
– Это же кошка! – Яна намертво перекрыла собой спасительный проход между диваном и стеной, растопырив зачем-то руки, как голкипер. – Живое существо!
Чуть позже, когда страсти увяли, из сбивчивых коротких сообщений дочери Алины, похожих на азбуку Морзе (жена дулась на меня в спальне, как будто я был виноват) я узнал причину несостоявшейся расправы над обладателем наглых оранжево-черных глазищ. В тот день Алина неплотно прикрыла дверцу шкафа с одеждой. Среди прочего, там висело ее новое кожаное пальто, над которым немилосердно поглумились когти Моисея. Аттракцион был прост: кот вскарабкивался наверх шкафа и плавно, словно катер на подводных крыльях, спускался по гладкой кожаной реке, пропарывая ее вложенными природой в кончики лап острыми лезвиями. В итоге, из пальто получился лоскутный костюм для индейского вождя, стильный, современный, продуваемый.
Много еще было подобных, не таких убойных для семейного бюджета, эпизодов, но мы с Яной, – кто бы мог подумать, – неизменно спасали неугомонное животное от неминуемой взбучки.
Вскоре мы заметили за котом одну страстишку: он обожал воду. Капало ли из холодильника сзади, мыл ли кто-нибудь из нас посуду или принимал душ, – британец был тут как тут. Видимо, не только людям свойственно бесконечно глядеть на огонь и воду. Эта его необычная привязанность к жидким субстанциям однажды спасла нас от непредвиденных расходов. Перед сном, как обычно, я тискал кота, что воспринималось последним как насилие над кошачьей личностью.
– Яна, а почему у Моисея бок сырой? – с недоумением разглядывал я кошку, нюхая и разглядывая влажные пальцы.
По горячим, вернее, по мокрым кошачьим следам, мы обнаружили под ванной огромную лужу. Прохудилась труба, из которой жидкость стремительно просачивалась, угрожая затопить не только нас, но и этажи ниже. Вот так Моисей реабилитировался за все предыдущие прегрешения, а квартиру я застраховал. Но это не помогло возместить ущерб от пожара.
– Так как это все-таки произошло, погорелец? – спросила Алина, удовлетворившись исследованием уничтоженной территории кухни и останков квартиры, где мне приходилось теперь обитать. – И почему ты убогую пятиэтажку не спалил дотла? Напалма не хватило?
– Когда-то она тебе нравилась, – мрачно заметил я, схватив упирающегося бритта, виновника курьезной, но такой дорогостоящей истории.
В один из одиноких вечеров, мы с котом мыли посуду. Вернее, он завороженно глядел на бесконечную струю воды, сидя на столешнице тумбы рядом с газовой плитой, а я уныло перебирал в раковине тарелки с остатками холостяцкого ужина. Чайник довольно урчал, ласкаемый языками желто-синего пламени, рвущегося из стального сопла. Моисей, погруженный в кошачью нирвану, привычно помахивал хвостом. И тут я почувствовал характерный запах жженых волос. Так же воняли голубиные перья, что мы жгли с друзьями в детстве. Я точно знал, что птиц в квартире нет, а шевелюра моя не испытывала никаких неудобств. На всякий случай, провел рукой по голове, случайно бросив взгляд на блаженного усатого друга, и остолбенел: кот продолжал спокойно (настоящий, выдержанный английский лорд) пялиться на водопад, а его хвост с аппетитом пожирал голодный до экзотики огонь. Пулей мелькнула мысль, что болевой порог кота выше, чем у русской женщины, но впоследствии оказалось, что густейшая шерсть хвоста Моисея с честью выдержала испытание огненной стихии, и до кожи красный петух не добрался.
Так я еще никогда не орал, даже на самых неумных учеников. Может, вам знакомо чувство, когда панический страх за близкого переплетается с трепетом за собственную жизнь, а сделать ничего не можешь? Испуганный неожиданным ревом человеческой сирены, кот спрыгнул с тумбы, ринулся в комнаты с предчувствием неизбежной беды на хвосте и забился под диван в гостиной. Нечеловеческая сила, помноженная на шок и два выпученных глаза, отбросила несчастную мебель на середину комнаты. Кот, словно его собирались убивать, распластался на полу, зажмурившись. Хвост дымился. Я рывком сгреб мохнатое тело и кинулся в ванную комнату. Душ сотворил исцеляющее добро. Моисей был спасен, но, судя по недовольной морде и яростному мяуканью, благодарности ждать не приходилось.
