В голову приходит безумный план – вести себя не как испуганная жертва, а совсем иначе. Грубить и дерзить, драться. Тут же отказываюсь от него, ибо тогда от меня избавятся раньше, чем через три недели. А бедная Лика останется одна, без поддержки. Это в лучшем случае, в худшем – парни будут делить ее и пользоваться как вещью вдвоём.

– Послушная? – Влад начинает медленно расстёгивать замок на платье, и я непроизвольно дергаюсь.

– Не трогай меня.

Резко разворачивает к себе, в янтарных глазах сверкают гневные искры.

– Буду трогать где захочу и как захочу, сколько ни брыкайся. Что ты можешь сделать против меня? – уже улыбается. Теперь ему весело. Видимо, это особый вид развлечения – каменной глыбой нависать над дрожащей от страха девушкой с расстегнутым сзади платьем. – Слушай, бери пример со своей подруги. Спокойно ушла с ним, раздвинула ноги и лежит себе, стонет.

– На ней живого места нет.

– Завидуешь? – спрашивает он, приподняв одну бровь.

– Ты больной, – вырывается у меня, и он мгновенно заставляет меня пожалеть об этих словах.

Когда его тяжёлая ладонь хлестко соприкасается с моей щекой, я хватаюсь за края раковины, чтобы не упасть. В ушах звенит, правая щека горит огнём. Хватаюсь за нее и стою, пытаясь прийти в себя. Это был достаточно весомый аргумент, чтобы заставить меня держать язык за зубами, и теперь мне страшно даже посмотреть ему в глаза. Изо всех сил держусь, чтобы не расплакаться, ещё не хватало, чтобы он смеялся надо мной.

Влад резко убирает мою руку от щеки и поднимает подбородок.

– Надеюсь, я понятно объяснил?

Молча киваю.

– Будешь оскорблять меня или моего брата – не доживёшь и до конца октября, – низким и жёстким голосом произносит он. Этого достаточно, чтобы все понять, впрочем, пощечина была более красноречивой.

В следующий раз этим я не отделаюсь. Герман, несмотря на кучу синяков на Ликином теле, не бил ее по понятной причине – она слишком напугана, чтобы дерзить. А я получила практически в первый же день, и это сразу после того, как приняла решение не вести себя слишком вызывающе. И чем я только думаю?

– Зачем вы рассказали нам, что убьёте? – вдруг спрашиваю я, хотя на языке вертелось совсем другое.

– Тут все просто. – быстро находит ответ Влад. Будто он ждал, что я спрошу об этом. – Чтобы вы не пытались пудрить нам мозги. Вы знаете, что скоро умрёте, и что любая доброта с вашей стороны будет выглядеть фальшиво. И мы это знаем. Хотя, я уже вижу, что вам далеко до этого. Лика слишком послушная, а ты глупая, раз посмела так высказаться обо мне. В вас обеих нет ни капли хитрости. Во всяком случае, в тебе. Подруга то может только изображать из себя тихоню с глазами на мокром месте.

– Нет, она просто боится, – говорю я так, словно меня вынудили говорить только правду и ничего кроме правды.

– А ты?

Ничего не отвечаю, снова схватившись за щеку. Уже не так пылает, как в первые секунды после удара, но все еще болит. Боюсь ли я? Нет никаких сомнений, что да. Смертельно боюсь. До дрожи.

– Ладно, можешь не отвечать, я и так вижу, что боишься. А еще я вижу тебя насквозь. – Он сокращает расстояние между нами до минимума. Слоняется надо мной и шепчет на ухо. – Ты боишься не только быть убитой. И пощёчины тебя не не пугают так сильно. Да? Тебе страшно впустить кого-то в своё тело.

Задрав платье, он резко запускае руку мне в трусики. Напрягаюсь всем телом, моля только о том, чтобы он прекратил.

– Пожалуйста…

– А особенно кого-то вроде меня, – заканчивает фразу.

Конечно, он не остановится. Он не из тех, кто бросает начатое, даже если хорошо попросишь. Я слишком зажата, но он быстро это исправляет, разведя мои ноги коленом. Прикоснувшись пальцем к клитору, слегка массирует его. Пытаясь унять дрожь в теле, закусываю губу.

– У тебя никогда не было мужчины. Ты боишься узнать, каково это, ощутить член внутри себя, – продолжает говорить Влад, запуская пальцы все глубже.

И как он мог узнать об этом? Я делилась с этим только с Ликой, но вряд ли она бы успела рассказать ему. Может, подруга была права насчёт них, и они действительно не совсем люди?

Мои мучения продолжаются недолго. Совсем скоро он отпускает меня, и на его лице я вижу некое разочарование.

– Видимо, придется постараться, чтобы возбудить тебя. – Сделав паузу, пожимает плечами. – Или возьмем смазку. Не спросишь, откуда я все это про тебя знаю?

– И откуда же? – перестав дрожать всем телом, спрашиваю я.

– Твоя подруга проболталась Герману, что ты девственница. Ты красивая, тебе восемнадцать лет, и у тебя никогда не было парня. Очень сомневаюсь, что никто не пытался залезть к тебе в трусы. Вывод – тебе просто не хочется. Религия или принципы, мне, по большому счёту, неважно. Ты все равно моя и будешь делать все, что я тебе скажу. Выбора у тебя нет.

"Ты моя, и ты будешь делать то, что я тебе скажу", – эти слова отпечатались у меня в памяти, как истина, которую я должна повторять сама себе, чтобы не забывать, кто я, и где нахожусь. Это их дом, здесь действуют их правила, а я никто. Вещь, которую можно трогать в любых местах, которой можно пользоваться, как захочется. Осталось только задать настройки, прогнуть под себя. Внутри холодеет.

Только сейчас я понимаю, что Лика, вероятно, уже осознала это, почувствовав на себе, каково быть этой вещью. Я пока что нет. Почему-то мне казалось, что Влад меня не тронет. Изначально я не видела интереса ко мне в его глазах. Думала, он будет где-то рядом, но не вторгнется в моё тело, но я снова ошиблась. Может, всё из-за того, что он узнал о моей невинности? Возможно, пока они с братом перевозили наши вещи, между ними состоялся разговор, и парень изменил своё мнение. А может, я это просто выдумываю. Так или иначе, мой кошмар только впереди.

Закончив с уборкой, он ведёт меня наверх, в свою комнату. Дрожу как осиновый лист, с ужасом представляя, что он может сделать со мной. Все мои знания о сексе ограничиваются фильмами для взрослых, где девушки блаженно стонут от любого прикосновения и проникновения. Конечно, всё это постановка ради удовлетворения зрителя, но, может, всё на самом деле не так уж плохо. Люди, как мужчины, так и женщины, любят секс и охотно занимаются им, если бы это было слишком больно или неприятно, девушки бы не подпускали парней к себе.

С другой стороны, изнасилование уголовно наказуемо в большинстве стран, это травмирует женщин как физически, так и психологически. Выходит, есть какая-то грань, преступив которую, мужчина приносит не удовольствие, а боль.

Закрыв за собой дверь, Влад останавливается возле выхода и осматривает меня с головы до ног, растянув губы в кривой ухмылке. И всё-таки, несмотря на то, что он делает не очень правильные с точки зрения морали вещи, внешне он привлекает меня. Высокий, крепкий, ещё и одет в футболку на два размера меньше, чем нужно, обтягивающую его подтянутый торс. Возможно, встреться мы при других обстоятельствах, я бы дала ему свой номер. Но сейчас не хочется об этом думать. Всё равно, ничем хорошим это не кончится.

Он приближается ко мне. Поднимает руку, а я инстинктивно дёргаюсь. Это вызывает у него улыбку.

– Не бойся. Не будешь грубить и дерзить мне, я тебя больше не трону.

Прикасается тыльной стороной ладони к моей щеке. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю весь воздух из лёгких. Осмеливаюсь посмотреть ему в глаза и вижу, что они снова стали шоколадными. Какое-то безумие. Словно цвет его глаз зависит от эмоций. А может, я снова выдумываю, и всему виной освещение. Снова вспоминаю о том, что говорила Лика про Германа. Чудовище с горящими глазами. Вероятнее всего, перед тем как использовать подругу, он накачал ее какими-то веществами, и ей все причудилось. В это я охотнее поверю, чем в каких-то там чудовищ, вампиров и прочую нечисть.