– Демоническое вселение?

– О, вы наслышаны?

– Немного… – Мэл поморщилась. Того, что она слышала об этом ритуале, вполне хватало, чтобы не иметь желания узнавать подробности, однако Келтран всё равно решил рассказать:

– В мозг непокорного вживляется демоническая личинка, особым образом она повреждает ткани, и раб становится совершенно безвольным и послушным. Он перестаёт быть личностью, что несколько печалит хозяев, желающих иметь в качестве раба не куклу, а компаньона, однако в некоторых случаях процедура просто необходима. Если вы не планируете приспособить дэва ни к чему иному, кроме охраны, я бы рекомендовал рассмотреть этот вариант. – Келтран бросил беглый взгляд на дэва, и Малврае поняла, что это красочное пояснение предназначалось вовсе не ей.

– Благодарю. – Мэл улыбнулась, насмешливо поглядывая на своего испуганного раба. – Я подумаю. Пока что меня забавляет воспитывать его самостоятельно.

Они еще поблуждали по саду в тишине, слушая стук собственных каблуков по брусчатке, наблюдая за тем, как медленно раскрываются бутоны самых ранних орхидей. Мэл лихорадочно перебирала идеи, как бы еще отвлечь некстати нагрянувшего Релинара, и в итоге с досадой констатировала, что для роли праздной болтушки матушка избрала совсем не ту дочь. Иллиам справилась бы куда лучше. О, Богиня, даже Хестин нашел бы, что сказать!..

– Вы напряжены… – тихо заметил Келтран.

Мэл уловила в его взгляде сочувствие, и это неприятно кольнуло ее гордость. Наследница матриарха не нуждается в сочувствии.

– Вам показалось.

Все пять его внимательных глаз медленно провели незримую дорожку с ее нахмуренных бровей к губам, потом ниже, задерживаясь на голой шее, и, быстро лизнув вырез чёрной рубашки, скромно увели взгляд в сторону – к грибам, орхидеям и разноцветному мху. Мэл ощутила, словно ее потрогали. Очень робко, но с интересом.

Забавно.

– Куда это вы смотрели?

Келтран снова взглянул на неё, уже растерянно.

– Простите я… – Он помолчал, словно бы подбирая слова. – Я заметил, что вы почти не носите украшений…

Агатово-серые скулы Релинара вдруг окрасились лиловым. Это что же, смущение? Похоже, Мэл ему и правда нравится.

– Не ношу. И?

– Простите, – поспешил оправдаться жрец, – не хотел задеть вас… Однако теперь я в смятении – что же вам дарить?

Вот оно что! Прелестное дитя Богини пытается ухаживать. Это было так очаровательно, что Малврае даже подумала – когда Дом Алеанурден свергнет Релинаров с Паучьего трона и жрец, по великодушию матери, достанется ей в рабы, то стоит быть с ним нежнее.

– Оружие, – подсказала Мэл, машинально огладив пояс на месте, где обычно размещались рукояти двух ее клинков.

– О-о… значит, вы – воинственный аспект Баладай? Мне стоило догадаться… по тому, как вы одеваетесь. – Теперь его быстрый паучий взор пробежался по ее фигуре, и снова спрятался в спасительных зарослях орхидей.

Малврае носила платья на мессы в соборе, на светские приемы и выезды. То были черные, лиловые и алые тона – любимые цвета Богини, то был бархат, шелк, шифон и ажур – все то, что ласково льнет к телу, создавая ложное впечатление о мягкой женственности. Ложь в каждом символе, двойное дно в каждой улыбке. Под шелком может скрываться тонкая спица, маленький отравленный нож. За улыбкой – навострённое ядовитое жало. Мэл иногда не доставало этого изящества, она предпочитала более весомое оружие – клинок, что тяжелит руку, давая ощущение силы. Поэтому и дома она любила носить не платья, а рубашку и штаны – удобно, ничто не сковывает движения, особенно на тренировках. Матушка относилась к увлечению дочери тяжелым оружием вместо изящных кинжалов, ядов и хитрости со снисхождением, надеясь, что в какой-то момент наследнице это надоест. Высокой женщине Юдоли не пристало рубиться, как одной из верных. Что ж… Мэл же надеялась, что снисхождение матушки к ее увлечению продлится как можно дольше.

Впрочем, сейчас не хотелось об этом думать. Куда интереснее было наблюдать за смущенным Келтраном.

– Вам нравится, как я выгляжу? – вкрадчиво спросила она.

– Я… да, если позволите признаться. В вас чувствуется сила.

– Значит, вам нравятся воительницы? – Они медленно огибали сад, отдаляясь от особняка. Малваре чувствовала себя хищной змеей, осторожно крадущейся по камню за маленьким паучком. Любопытное новое чувство.

– Воинственный аспект Баладай, – торопливо заговорил Релинар, всё еще стараясь не сталкиваться с ней взглядами. Паучьи глаза он и вовсе прикрыл тонкими серыми веками. – Самая редкая из ее личин. В сказаниях о Богине много историй о том, как она очаровывала, врала, травила и убивала, будучи скользящей тенью. И лишь пара пыльных притч, в которых она выступала, как свирепая воительница.

Паучок замер у черной статуи какой-то давно забытой героини Юдоли, ища глазами тропинку и не находя. Не удивительно, ведь тропинка кончилась тупиком с плотоядной грибницей, и та, почуяв полнокровную дичь, потянулась к ним слизистыми пульсирующими отростками. Малврае обошла свою жертву так, чтобы за его спиной была статуя, с одного бока – грибница, с другого – путь к спасению, а спереди – она сама, воинственный аспект Баладай.

– Это ваши любимые притчи? – усмехнулась Мэл, подходя почти вплотную к жрецу и перекрывая путь к отступлению как бы невзначай вытянутой рукой. Красные и черные глаза Келтрана застыли на ее губах. Где-то за их спинами хмыкнул дэв, но Малврае так увлеклась игрой, что не придала тому значения.

– Я… – проблеял паучок, и в этот момент Мэл заметила в окне особняка силуэт леди Бризанны, настойчиво указывающий ей куда-то вниз и делая знаки рукой. Второй этаж, столовая, догадалась Малврае, и не без сожаления шагнула назад.

– Нам пора. Скоро подадут ужин.

– Так рано? Ох… простите, у каждого Дома свои порядки. Конечно, идемте.

Разворачиваясь в сторону обратного пути, Мэл краем глаза поймала недовольный взгляд дэва и выразительно усмехнулась. Что такое, птичка, вопрошала ее усмешка, ревнуешь хозяйку?

***

В столовой еще даже не начались первые приготовления. Не суетились слуги, не бегала за ними строгая распорядительница Глетта. Значит, уловка. Матушке нужно было, чтобы Келтран покинул сад и не увидел того, что не предназначалось для его глаз.

– Кажется, я поторопилась, – сказала Мэл, изображая досаду.

– Ничего страшного, – вежливо улыбнулся Келтран, замирая у амфоры со спящими орхидеями. – Мне приятно находиться в вашем особняке.

Дэв разместился в углу комнаты, опершись плечом на край серванта с серебряной посудой. Несмотря на свои размеры в совокупности с крыльями, Алактир мог быть незаметным – Мэл всю дорогу казалось, что они с паучком одни. Это полезное качество для личного охранника. И всё же крылья довольно приметная черта… можно ли их как-то замаскировать?

Впрочем, не о том божественном ей стоит сейчас думать. Нужно снова как-то отвлечь Келтрана. Как быстро ему надоест любоваться цветами?

– Вы интересовались моими любимыми притчами… – вдруг заговорил он, поглаживая тонкими пальцами, похожими на осторожные паучьи лапки, спящие бутоны. – Вы знаете легенду о том, как орхидеи появились в Юдоли?

– Одна из древних цариц Юдоли принесла их в дар Богине. – Малврае сложила руки за спиной, подходя ближе. – Если не ошибаюсь.

Келтран улыбнулся снова. Она впервые увидела на его лице такую улыбку – лукавую, до ямочек на щеках.

– Вы не слишком усердно сидели за книгами, верно?

Ах посмотрите-ка, ты можешь дерзить…

– Верно. Я больше люблю клинки, как вы, должно быть, помните.

Щеки Релинара снова окрасились лиловым. Он быстро облизал тонкие губы, тоже спрятал руки за спиной, преображаясь в учителя, и заговорил:

– Было несколько иначе, если верить старинным манускриптам… Богиня любила цветы и очень печалилась, ведь никакие цветы не приживались в Юдоли. На заре своей юности она не раз пыталась прирастить наземные растения на скупой почве подгорья, но даже магия не смогла превратить наши земли в цветущие сады, сколь бы не изводила ростков и черенков Великая Баладай. – Келтран подошел к столу, провел пальцами по дымчатому черно-белому мрамору. – Однажды она узнала, что в чертоге Пастыря, ее главнейшего врага, растут божественные цветы – белые орхидеи. Ей так захотелось увидеть их, что она сама явилась к Солнечному богу под покровом ночи и соблазнила его. – Стоящий в углу дэв тихонько фыркнул. – А после, когда упоённый любовью ее тела Пастырь спал глубоким сном, она пришла в его сад.