Теперь у Мэл будет свой раб. На что он годен, кроме как греть постель и красиво стоять рядом на великосветских приемах, увешанный цепями и прочими красочными атрибутами своего положения? Безделушка, и только. Пусть и довольно крупная с виду. Хорош ли он как воин? Сможет ли стать достойным защитником своей хозяйке? Это нужно проверить. Без практической пользы, возможно, его и правда стоит отдать в жертву Богине. Уж Баладай бы порадовалась такому дару куда больше, чем Малврае. В конце концов, Пастырь, которому служил дэв и чье благословение носил в жилах, был древним врагом покровительницы Юдоли. Солнце и Луна, ночь и день, свет и тень. Силы, существующие вопреки друг другу. Звезды, не способные примириться на одном небе.

Миновав охрану и спустившись в подвал, Мэл внезапно замерла. Голос, что доносился из открытых дверей темницы, вызвал у нее приступ зубного скрежета.

– А ты хорош собой. Будто сшит из золота… Золотая птичка.

Малврае быстро прошагала поворот и вышла к открытой клетке, в центре которой прямо на полу сидел скованный по рукам и ногам дэв. Большие белые крылья были сложены и грубо стянуты друг с другом магическим кольцом. А за спиной пленника, подобно дьяволу-соблазнителю, ворковала Иллиам, кокетливо пристроившись локотками на его плече.

– О, Мэл! – радостно воскликнула мерзавка, тут же переходя на заговорщический шёпот: – Тоже захотелось его потрогать?

– Будь любезна, – проскрежетала Малврае. – Пойди прочь.

Иллиам шутливо взъерошила волосы дэва, и он отдернулся, недовольно скривив лицо.

– Какой недотрога, – промурлыкала Иллиам и снова посмотрела на сестру. – Ну что ты взъелась? Сколько раз мы по детству таскали матушкины платья и втайне примеряли ее украшения? Мне просто стало интересно поглядеть на ее новую игрушку.

Малврае гордо выпрямилась и отчеканила:

– По воле госпожи-матери, теперь он – мой.

Улыбка неестественно застыла на остром личике младшей, подобно маске, за которой прятались истинные эмоции. Мэл усмехнулась. Это замешательство. Иллиам не ожидала такого исхода, и теперь судорожно обдумывает новую тактику. К несчастью, соображала сестрица быстро.

– А-а-а, – протянула она, подбоченившись. – Утешительный приз, так? Матушка кинула зверю кусок мяса, пока тот не разбушевался.

Мэл скрестила руки на груди, привалившись плечом к решетке, и улыбнулась:

– Польщена.

Иллиам выдохнула и скинула, наконец, улыбчивую маску, обнажив досаду.

– Ну вот. Как всегда, любимая старшая дочь получает самые лучшие подарки. – Она хитро усмехнулась. – Что ж, теперь у меня хотя бы есть шанс показать матушке, чего я стою.

Стерва.

Даже несмотря на то, что леди Бризанна доверила ей такое важное дело, успешное его исполнение всё равно не сравняет их с Малврае позиции. Хотя она может попытаться… Соперничество среди детей в Великих Домах Юдоли не порицалось, даже поощрялось. Считалось, что Богиня благоволит тем, кто рвётся к возвышению, тем, кто готов бороться за своё место под мрачным подземным сводом. Иногда это благородное соперничество заканчивалось чьей-то смертью, а значит – чьей-то победой, чем походило на своеобразную литанию Баладай.

Матушка всегда говорила, что Мэл – избранная, дескать сама Богиня благословила ее рождение и обрекла первеницу леди Бризанны на путь славы и силы. Вероятно, поэтому Мэл и была любимым дитя матриарха. И именно любовь матери, а также ее семейная политика, направленная на сплочённость, защищали Малврае от покушений родичей, хотя иногда ей хотелось, чтобы кто-то бросил ей вызов. Быть может поэтому дерзкие попытки Иллиам ее задеть, хоть и изрядно раздражали, но всё же нравились Мэл. Это раззадоривало и давало призрачное чувство опасности. Полезно быть немного на взводе, когда твоя семья вот-вот вступит в битву за трон. Наверное, поэтому, невзирая на колкие стычки, Мэл все же могла сказать, что по-своему любит сестру.

– Как ты узнала?

– О матушкином сговоре с наземником? – Иллиам дернула плечом. – Однажды она просто позвала меня к себе и сказала, что я должна буду сделать это ради величия Дома. И вот уже год я тайно обучаюсь жречеству. Скоро моё обучение подойдет к концу.

Год? Они скрывали это год?! Впрочем… в тенях Юдоли таятся и не такие интриги, и нередко прямо у тебя под носом.

– Нет, – Мэл раздраженно поморщилась, – как ты узнала, что я предложу себя? Ты сказала, чтоб я не дулась, как будто знала…

Сестрица звонко рассмеялась, и этот звук гулко разнесся по коридорам подвала.

– Конечно, я знала! Ты же Малврае. Малврае никогда не упустит возможности выслужиться перед госпожой-матерью.

Да уж, тут она права. Иногда Мэл очень предсказуема.

Иллиам обошла молчавшего всё это время дэва и приблизилась к старшей сестре. Смерила ее оценивающим взглядом и спросила:

– Она избрала меня вместо тебя. Это больно?

– Это злит.

– Славно! – Сестрица произнесла это слово точь-в-точь как матушка. Чертова пересмешница… – Злость – это хорошо. Это то, что разгоняет нашу темную кровь.

Мэл мрачно улыбнулась.

– О да.

– Так ты… не в обиде?

– Нет. Так решила матриарх, а мы подчиняемся.

– Да, так было всегда… однажды все мы будем так же подчиняться тебе. Не грусти, сестрица. Матушка всё равно любит тебя больше всех нас.

– Это правда. А теперь – прочь от моего раба!

Иллиам фыркнула, но вместо того, чтобы отойти наконец от ее собственности, наклонилась к нему поближе и задумчиво осмотрела его лицо.

– Ты заметила? Он совсем не говорит. Ни слова не сказал, пока я тут с ним любезничала. – Она выпрямилась. – Что будешь с ним делать? Я слышала, что матриарх Релинаров до того, как повредилась умом, украшала дэвами свои покои. Развешивала по стенам как гобелены, с распростертыми крыльями, подцепляя за кожу на крюки, а магия не позволяла им умереть от ран, усталости и голода. А ещё, они, кажется, по приказу хозяйки пели! Говорят, красивые были песни. Ну что, птичка? – Иллиам снова погладила дэва по перьям. – Споешь нам?

Две пары лиловых глаз выжидательно уставились на хмурое лицо пленника. Он и в этот раз промолчал.

– Гляди на них, дочь. Как они слабы. И как пытаются скрыть это за пышностью нарядов и блеском перстней.

Они с матушкой сидели в серебряной ложе Великого Собора Гит`Диа, не снимая с лиц праздных улыбок. Как надели при выходе из экипажа, так и оставили при себе, словно выжгли клеймом. Так было принято в высшем обществе Юдоли. Сколько бы яда не держал на себе спрятанный под юбками кинжал, улыбка должна быть благодушной и всегда на месте. С кресел серебряной ложи открывался отличный вид на чёрную ложу, отделанную редким обсидианом в виде узоров с платья самой Богини. Дорого, помпезно. Отметая любые сомнения, даёт понять, кому принадлежит эта ложа – Первому Дому Релинар.

Матушка права. Слабость их рода была не очевидна с первого взгляда, однако стоило приглядеться… Сама матриарх Мизория – исхудавшая дама в пышном жабо, которое, вероятно, должно было прибавить ей зрительного объёма, – так сдала здоровьем, что последний год перемещается исключительно на носилках. Ее старшая дочь, столь же худая, тонкокостная и невзрачная, как и родительница, при матери была чем-то вроде слуги – стирала с ее лица горячечный пот, приникала ухом к ее рту, дабы не упустить малейшего приказа, целовала перстень на костлявой руке матери чаще, чем того требовал этикет.

Единственной изюминкой Дома Релинар был, как ни странно, один из сыновей матриарха – Келтран, сидящий от матери по левую руку. Благословлённый Богиней, он носил на лице печать ее любви: три чёрных паучьих глаза вокруг правого. Поговаривают, что Мизория ритуально возлегла с демоном, дабы родить поцелованного Баладай отпрыска. Тот редкий случай, когда мужчине в Юдоли позволено стать жрецом.

Остальные дети Мизории, а также другие ее родичи, и вовсе не стоили упоминания.