– Они вырождаются, – сказала матушка, салютуя плетью матриарху Дома Релинар. – Так бывает, когда сёстры веками возлегают с братьями, чтобы сохранить чистоту крови. Поэтому я выбрала иной путь.

У матушки Мэл было много любовников, и многие из них становились отцами ее детей. Совет матриархов давно за глаза осуждает за это леди Бризанну, считая попирательницей традиций, дерзкой противницей устоев. Матушка же считала, что таким образом взрастит куда более сильных детей, чем другие Дома. Что ж, пока выходило, что так оно и есть, ведь все братья и сестры Мэл, включая ее саму, выросли здоровыми и крепкими, и ни один не скончался в младенчестве. Иногда совет намекал, что Бризанне стоит хотя бы раз ради приличия возлечь со своим братом, однако матушка не торопилась исполнять волю большинства. «Скоро, – говорила она, – скоро они будут исполнять мою волю, скоро мы перепишем законы, введем новую моду, и Юдоль окрепнет здоровыми дочерями, дабы в нужный час восстать против наземников и понести тьму Богини во все уголки мира».

Но для начала необходимо забрать себе трон.

– Кстати. Мизория хочет предложить тебе своего красавца. – Матушка вежливо поклонилась очередной знакомой леди. – Дескать, давно считает, что нашим семьям стоит укрепить связи. Возможно, чувствует опасность. Хочет подослать шпиона.

Малврае вздрогнула, резче, чем следовало, оборачиваясь к леди Бризанне.

– Келтран?

– Келтран, милая, – промурлыкала матушка, сжимая ее плечо и почтительно кивая кому-то другому в соседней ложе. – Не снимай улыбку, будь добра.

– Простите, госпожа…

Мизория готова была отдать своего божественного сына в гарем Мэл? Дорогой подарок, возможно, куда дороже дэва. Это милость? Или хитрость? Больше походило на хитрость, матушка права.

Малврае вернула на лицо положенное выражение и посмотрела в сторону черной ложи. И снова вздрогнула, встретившись взглядом с паучьими глазами Келтрана. Его нельзя было назвать красавцем в привычном смысле слова. Длинные белые волосы – семейная особенность Релинаров, рубиново-алые радужки с черным зернышком зрачков, тонкие, аристократичные черты, серая кожа. Что-то красивое в нем определённо было, но эти паучьи глаза, неподвижные, блестящие, словно инкрустация из полированного обсидиана на безупречной глади лица… Отчего-то Мэл бросало от них в дрожь, хотя по всем правилам ей положено было восторгаться дарами Богини.

Сидящая позади Иллиам тихонько хохотнула, ударив Мэл по плечу сложенным веером.

– Осторожнее с долгими взглядами, сестричка, – шепнула она. Завитая прядка пепельных волос мазнула по обнаженному плечу Малврае. – Некоторые пауки умеют гипнотизировать жертву.

Мэл почтительно кивнула в ответ на легкий поклон Келтрана и медленно заговорила, обращаясь к Иллиам, но не глядя на нее:

– Как только жертва наступает на паутину, пауки-танцоры особой чередой движений создают вибрации. Они воздействуют на разум жертвы, и та впадает в паралич, замешательство и страх. Я всё это знаю, сестра, можешь не умничать. К тому же Келтран сейчас даже не двигается. Просто смотрит.

– Какой жрец Богини не знает ее танца?

Танец с чашами. Ритуальный танец, который знает каждая жрица и, очевидно, должен знать каждый жрец. Оттого, что жрецов у Богини было исчезающе мало, Мэл никогда не видела, чтобы этот танец исполнял мужчина. Она вдруг представила Келтрана в шифоновом одеянии, дымчато-алом, под цвет его глаз. В своей пурпурной мантии он казался очень худым, и Мэл поймала себя на мысли, что в исполнении такого изящного тела танец с чашами был бы особенно…

– Малврае, – матушка сжала ее ладонь, – начинается.

Мэл вынырнула из мыслей и устремила взор в центр зала, где жрицы уже вознесли руки к куполу и запели песнь Богине.

Месса длилась долгих два часа, и еще час все присутствующие провели в благостном трансе. Врата Плана Многих Удовольствий – потустороннего обиталища Баладай – раскрылись перед просящими, и подчиняющая, пленительная песнь любви текла из них, заполняя тела и души чувством счастья, и вместе с тем толикой опустошения – впрочем, приятного. После таких процедур ощущалась легкость и подъем. Мэл чувствовала, как магия Богини растекается под кожей, расслабляя все мышцы. Полет, нега, дар. Когда острота чувств схлынула, они с матушкой и Иллиам покинули серебряную ложу, неторопливо шествуя за процессией Релинаров, как того требовал этикет: Первый Дом впереди, все прочие – за.

Скрипели носилки леди Мизории, звонко стучали каблуки женщин Алеанурден. Ровные спины, сдавленный кашель, блаженные улыбки, кровь на платке. Иллиам что-то шепнула матушке на ухо, и та тихо посмеялась. У выхода из собора процессия Первого Дома резко остановилась, повинуясь взмаху руки леди Мизории. Один из ее младших сыновей сбежал по ступеням вниз, к экипажу, дабы открыть дверь перед матерью, но матриарх Релинаров снова взмахнула рукой, и мальчик замер на полпути.

– Не ты, – хрипло сказала она, а потом произнесла громче, не оборачиваясь: – Леди Бризанна!

Матушка вскинула голову.

– Я здесь, леди Мизория, – отозвалась она, снова надевая на лицо благожелательную улыбку – одну из самых лучших в своем арсенале.

– Окажите мне честь, леди Бризанна. Придержите дверь.

Иллиам тихо выругалась. Малврае скрипнула зубами, но сдержалась. Завуалированная насмешка. Просьба придержать дверь, что обычно делает слуга или самый младший из сыновей. Унизительный приказ, подвязанный красивой ленточкой с надписью: «Окажите мне честь».

– С превеликим удовольствием, – отозвалась матушка, не единым звуком не выказав неудовольствия. Она чинно обошла процессию семейства Релинар и спустилась по ступенькам в почти полной тишине – только звуки бодрствующей Юдоли, да поскрипывание ногощупалец двух гигантских пауков, которыми был запряжен экипаж. Леди Бризанна чуть склонилась, изображая слугу, и открыла дверцу экипажа. Во взгляде матушки была любезность, в глазах Мизории – превосходство. Все наблюдали за этим действом, как за сложным акробатическим представлением арлеток в цирке, почти затаив дыхание. Матриарх Релинар при помощи своей тщедушной дочери поднялась с носилок и медленно заковыляла к распахнутой двери. Шаг, пауза, шаг, пауза… Всё это время их матушка терпеливо ждала.

– Благодарю, дорогая, – улыбнулась Мизория, погружаясь в экипаж. Леди Бризанна закрыла за ней дверцу, и на этом представление было окончено.

– Она хотела показать свою власть? – спросила раскрасневшаяся от злости Иллиам, когда госпожа-мать вернулась к ним.

– Да. Но показала свою слабость. Идем, дитя. – Леди Бризанна взяла Мэл под руку и повела в сторону малой ритуальной залы. – У нас еще есть дела в соборе.

К досаде Иллиам, ей было велено дожидаться старших женщин Алеанурден в экипаже под охраной Дуррада. Услышав приказ матриарха, командир верных едва заметно дёрнул уголком рта. Со скуки Иллиам любила донимать Дуррада каверзными вопросами, и вообще могла болтать без умолку, что действовало на нервы даже такому стойкому солдату.

Малврае удивлялась, как у столь величественной женщины, как ее мать, могла родится такая беспечная бестолковка, как Иллиам. Интересно, кем был ее отец? Явно не тот же, что и у Мэл – об этом говорила, как разница во внешности, так и в темпераментах. Малврае была темноволоса, а Иллиам унаследовала материнский пепел. Мэл была сдержана в проявлении эмоций, Иллиам же разбрасывалась ими, как арлетки – хлопушками и лентами на день Баладай. Об отцах своих детей матушка предпочитала не распространяться. Поговаривают, что не все они переживали ночь любви с леди Бризанной. Поговаривают, что матушка их съедала после соития, как самка паука, или приносила в жертву. Те же, кто переживал любовь матриарха, оставались с ней навсегда. Кто целиком, кто по частям…

Словом, в матриархальном мире Юдоли не столь важно, кем был твой отец, сколь важно, кто есть твоя мать. А мать Мэл – одна из могущественнейших женщин царствия тёмных, и это единственное, о чём ей стоит знать и помнить.