Работая «на себя» сегодня, вы обеспечиваете свой успех завтра.

Что бы вы ни делали, всегда выкладывайтесь по полной программе, ведь вы работаете на себя. Только усердие принесёт плоды. Когда я занимался своими первыми выборами, то смог заработать только на цифровой фотоаппарат стоимостью тысячу долларов. Конечно, на начальном этапе было допущено много ошибок. Когда нарабатываешь опыт, всегда совершаешь ошибки. (Знаете, есть такое выражение: «У каждого хорошего хирурга есть своё кладбище». У меня оно тоже есть, хоть я и не хирург).

Но рос профессионализм, росла репутация, а с ней и гонорары. Ведь всякий раз я вкалывал так, будто от результата зависела моя собственная жизнь… Я часто выбирал кандидатов от оппозиции, и не всегда было просто их провести на тот или иной пост. Но желание делать дело лучше других, опыт, умение выложиться по полной программе привели к тому, что я создал себе имя в профессии и стал одним из самых дорогих политтехнологов России. Сегодня «Олег Пахолков» – это личный бренд в сфере политического консультирования. В невероятно сложных ситуациях я выиграл двести выборов подряд, даже когда шансов на победу практически не было… За это и платили огромные деньги.

– У нас жопа! Только Вы способны выиграть эти выборы, – приходили ко мне как в последнюю инстанцию.

– Я знаю. Но заплатить за это придётся много, – отвечал я.

Работайте на себя, зарабатывайте репутацию,

стройте личный бренд и сохраняйте его всю жизнь,

прилагая максимум усилий.

Так победите!

3. Главный Маяк твоей жизни

Загляните в последний день своей жизни.

Что там?

К какому Маяку вы плывете?

В 2021 году я умирал. Три дня сгорал на глазах и сам понимал, что умираю. Врачи упорно боролись за мою жизнь, но легче не становилось. Это было что-то ужасное. Семьдесят процентов поражения лёгких, я не мог самостоятельно дышать, тело разваливалось на части, в голове стоял туман. Да, это был тот самый проклятый COVID-19…

В детстве я несколько раз тяжело болел воспалением лёгких, поэтому знал, что нахожусь в группе риска, и был готов начать лечиться с первой же минуты. Тем более дома были экспресс-тесты на коронавирус, и о своей болезни я узнал в первый же день. Но сначала постеснялся звонить близкому другу – главному врачу, у которого в подчинении находился, в том числе, и ковидный госпиталь. Меня начал лечить на дому другой врач, опытный пульмонолог.

Это оказалось глобальной ошибкой, которая чуть не стоила мне жизни. Пульмонолог пытался не навредить здоровью и пользовался щадящими методами лечения. Однако с каждым днём мне становилось все хуже. Был упущен шанс «выскочить» по-лёгкому. Болезнь развивалась стремительно. Поражение лёгких с сорока до семидесяти процентов увеличилось за три дня. Я осознал, что мне осталось совсем немного, и звонить другу главврачу всё-таки пришлось.

Позже он объяснил, что сначала нужно было любыми методами убить инфекцию, а уже потом восстанавливать организм. В этом и заключается различие методов лечения врача-инфекциониста и врача-пульмонолога. Первый сначала делает всё, чтобы убить инфекцию, невзирая на потери организма, и только потом его восстанавливает. А второй, привыкший бороться с не столь опасными для жизни заболеваниями, старается максимально не навредить организму для будущего восстановления.

В итоге друг госпитализировал меня к себе в ковидный госпиталь. Там, уже в состоянии бреда, я читал СМС-ки от любимой девушки, близких друзей. Это невероятно поддерживало, в их словах чувствовалась искренность… Даже бывшая жена в тот момент забыла об обидах и писала, пытаясь поддержать… Такое участие огромного коллектива людей стало для меня колоссальной опорой в те мучительные дни. Я на себе ощутил, насколько забота близких людей помогает бороться за жизнь. Человеку важно понимать и чувствовать, что он нужен этому миру, тогда лечение идет успешнее. А если ему плохо и вдобавок он никому не нужен, то и жить не хочется.

Каждый день меня в палате навещал мой друг главврач. Он практически жил в реанимации и лично, облаченный в полный защитный костюм, переворачивал тяжелых больных, показывая пример медсёстрам, медбратьям, врачам своего отделения. А это невероятно тяжелый труд: аккуратно перевернуть 100-килограммового больного, подключенного к шлангам и трубкам. Но если не делать этого регулярно, согласно графику, шансы на выживание больного уменьшаются в разы.

В редкие минуты нашего общения я с надеждой заглядывал в очки его защитной маски, пытаясь увидеть ответ на вопрос, буду ли я жить. Ответа не было. Анализы же с каждым днём были хуже и хуже, на «плато» выходить не получалось… Три кризисных дня в больничной палате было непонятно, кто кого, я – болезнь или она – меня. Эти три дня ни я, ни врачи не могли сказать, чем все закончится. Большие чёрные мешки с пугающей регулярностью проносили мимо палаты.

Но на четвёртый день кризиса, придя в палату, мой друг увидел, что я сижу и ем. Мне правда неожиданно жутко захотелось есть. Даже не есть – жрать. Друг понял, что мне стало лучше. На следующий день пришли анализы, подтверждающие улучшение ситуации. Желание есть у больного всегда опережает любые хорошие анализы, и врачи знают об этом.

Если бы не старания лучших наших медиков, я бы не писал сейчас эти строки, к гадалке не ходи. Каким-то чудом они вытащили меня с того света.

В те три дня в бреду, когда не знал, смогу ли выжить, я лежал и думал о прожитой жизни. И представлял, что будет после смерти. На похоронах или поминках люди часто говорят, какую яркую и счастливую жизнь прожил покойный. Обо мне, наверно, можно было бы сказать, что я прожил десяток таких ярких и счастливых жизней. Взять хотя бы мой корабль «Атаман Платов» – он стал осуществлением идеи перманентного веселья. Сколько фееричных и самых отвязных вечеринок на нём прошло – не счесть.

Сотни красивых девушек окружали меня всю сознательную жизнь!.. Как-то раз президент Молдавии Игорь Додон пообещал моей девушке, ставшей впоследствии женой, взять меня с собой на перевоспитание в Новый Афон. Он настоял, чтобы там я сходил на исповедь и ни в коем случае не врал монахам. Поэтому на вопрос монаха: «Со сколькими женщинами у вас были сексуальные контакты?» я честно ответил: «Ну, с тысячей точно были…» К причастию меня не допустили…

За свою жизнь я купил себе самые дорогие игрушки, о которых мечтал: автобус, на котором ездит Дональд Трамп, кабриолет как у Джеймса Бонда, дорогой катер, мотоцикл, причем не абы какой, а Honda Gold Wing… Построил собственный трехпалубный корабль… Я стал самым дорогим политическим консультантом в России, создал красивый и стабильный бизнес. Открыл собственный загородный клуб… А сотни путешествий в десятки стран мира! Жил и в дорогих семизвёздочных отелях арабских шейхов, и в палаточных городках, которые мы строили на необитаемых островах, где бегали, как аборигены… Если посмотреть со стороны, не жизнь – праздник.

Но в те три несчастливых дня, когда умирал, я не думал о деньгах, тусовках, путешествиях, дорогих игрушках, девушках… Меня не утешали воспоминания о том, какую яркую жизнь я прожил. Мне было грустно, что не доделал множество дел и что после смерти от меня ничего не останется. Бизнес-империя, которую строил годами, рухнет после того, как меня не станет. А что останется моей дочери (ей на тот момент было шесть лет)? Только знание, что её папа был когда-то депутатом Государственной Думы и героем-любовником? Ничего себе наследство! Это было невыносимо обидно.

Моя дочь, моя единственная наследница, живет в Америке с бывшей женой, и она даже не сможет получить наследство. Ведь после моей смерти загородный клуб «Поплавок» растащат по кускам. И к моменту, когда она подрастет, «наследством» будут огромные счета за электроэнергию, судебные решения по невыплате заработной платы, неоплаченные налоги на землю… Землю, на которой нет ничего. И не будет у нее другого выхода, кроме как отказаться от наследства, дабы не выплачивать долги, накопившиеся с момента, когда клуб перестал функционировать…