– Что ты думаешь о Вадиме?

Мне не хотелось разговаривать, но Женька ждал моего ответа и я нехотя произнесла:

– К сожалению, я его ещё плохо знаю.

– Но какое-то мнение о нём у тебя уже сложилось? – раздражённым тоном продолжал настаивать дядька.

Не успела я ничего ответить, как он вдруг остановился и стал пристально всматриваться в ближайший куст.

– Что случилось? – удивлённо поинтересовалась я.

– Ничего, показалось! – отрывисто бросил Женька и решительно потянул меня вперёд.

Пройдя несколько шагов, он возобновил прерванный разговор:

– Вадим – мой друг и я не могу сказать о нём ничего плохого, но…, – тут дядька попытался заглянуть мне в глаза, – я не советую тебе оставаться с ним наедине!

Невольно улыбнувшись про себя, я спросила вслух голосом примерной ученицы:

– А с кем мне можно оставаться наедине?

– Например, со мной, – сухо ответил Женька, почувствовав в моём вопросе подвох. – И вообще, тебе не следует гулять одной по окрестностям.

– Почему? Разве это опасно?

– Для такой молодой девушки, как ты, да! – отрезал дядька.

Однако, видно, решив, что этого недостаточно, он добавил:

– Ты должна слушать своего дядю, Марина, потому что я знаю больше тебя и вообще…

Оборвав себя на полуслове, он почему-то не захотел закончить свою мысль. Не имея желания с ним спорить, я не стала допытываться, что он подразумевает под словом «вообще» и примирительно произнесла:

– Ладно, обещаю, что буду гулять только с тобой!

Женька сразу успокоился и его мысли перескочили на другое. Вспомнив реакцию Чижевского на мою мини-юбку, он снова не удержался от замечания:

– Как твой дядя, я запрещаю тебе появляться в таком виде перед мужчинами!

– Ты не знаешь, как это действует на них! – добавил он многозначительным тоном.

Когда мы подошли уже к самому дому, Женька зачем-то оглянулся и, понизив голос, сказал:

– Если ты меня не будешь слушаться, Марина, то с тобой может произойти такое, что даже я ничем не смогу тебе помочь!

Мне пять лет. Я бегу в лёгком платьице навстречу ветру туда, где среди высоких трав мелькает дедова кубанка. Но травы становятся всё выше и выше, их верхушки колышутся на ветру, смыкаясь над моей головой, и я поневоле замедляю бег, оставшись наедине с ними и небом, голубые осколки которого запутались в длинных стеблях. Мне становится страшно: вдруг я навеки заблудилась среди этих трав и больше никогда не увижу деда? Сорвавшись с места, я отчаянно кричу: «Дедушка! Дедушка!» Но вот травы расступаются и колдующий среди ульев дед поворачивает голову. Я отчётливо вижу его лицо, тонкую коричневую кожу которого изрезали вдоль и поперёк морщины. Большая лохматая собака, сторожащая пасеку, лениво поднимает одно ухо, не двигаясь, однако, с места. А дедушка с ласковой улыбкой протягивает мне кувшинчик с мёдом. Выпив сладкую янтарную жидкость, вобравшую в себя аромат степных трав, я забываю все свои недавние страхи и прижимаюсь к деду. Крепкие руки отрывают меня от земли и поднимают вверх в небо над пасекой, над травами, над всей землёй и я лечу, лечу, лечу…

Проснувшись, я ещё некоторое время лежала с закрытыми глазами и пыталась разобрать, из-за чего в соседней комнате спорили дядька и бабушка. Потом наступила тишина и я ощутила на себе чей-то взгляд. Конечно, это был Женька. Некоторое время он прислушивался к моему ровному дыханию, а затем на цыпочках удалился. Мои мысли растеклись, как круги по воде, и я снова заснула.

Когда я покинула спальню, было уже десять часов утра. В зале на столе лежал лист, вырванный из ученической тетради. На нём крупным бабушкиным почерком было написано: «Марина! Я пошла за молоком. Скоро вернусь. Кушай картошку. Бабушка». Рядом стояла заботливо накрытая чистой салфеткой сковорода. Усевшись за стол, я стала с аппетитом уплетать ещё тёплый картофель с яичницей и мясом прямо со сковороды.

Баба Тоня вернулась, когда мой завтрак был уже почти закончен.

– Ох, Марина, горе-то какое! – едва отдышавшись, начала она прямо с порога.

– Что случилось? – я невольно ощутила беспокойство при виде её не на шутку расстроенного лица.

Выяснилось, что этой ночью в Чижово умерла бабушкина старинная подруга. Перед этим она долго болела, но смерть всегда приходит неожиданно, даже если её ждёшь. Наполнив мою кружку молоком, баба Тоня поставила на стол банку и вздохнула:

– Похороны назначены на завтра, но мне хотелось бы пойти помочь родственникам и с утра успеть на отпевание.

– В чём же дело? – рассеянно поинтересовалась я, думая о своём сне, связанном с покойным дедом.

– Да вот беда: не с кем тебя оставить и Женька куда-то запропастился…

– Ну, что ты, ба, не беспокойся обо мне! А Женька в любом случае ночевать придёт.

– После там ещё поминки завтра будут, а кто тебя накормит, Марина? – уже сдаваясь, неуверенно произнесла бабушка.

– Ничего, не маленькая, сама себе приготовлю!

Мои доводы убедили бабу Тоню и она начала собираться в Чижово. Прежде, чем уйти, бабушка наспех объяснила мне, как приготовить обед, и заодно вспомнила, что от завтрака осталась ещё половина курицы, из которой неплохо бы сварить суп. Затем на прощание чмокнула меня в щёку и напомнила, чтобы я накормила кур и вечером загнала их в сарай. А ещё, чтобы на ночь заперлась на все засовы («На всякий случай!»).

Помахав ей из окна рукой, я задумчиво проводила бабушку взглядом, пока она не скрылась за поворотом. Улица дышала зноем и я подумала, что ей трудно будет идти по такой жаре. Потом мысли мои перескочили на другое: пора было приниматься за работу, а то вернётся Женька и начнёт путаться у меня под ногами.

В тёплое время года баба Тоня обычно готовила в летней кухне. Открыв её, я разложила на столе продукты, тщательно вымыла пресловутые полкурицы и поставила кастрюлю на плиту. Принесённые из сарая сухие берёзовые поленья мгновенно занялись огнём, издавая характерное потрескивание. На второе можно было приготовить вареники с творогом, хранившимся в погребе среди прочих бабушкиных припасов, а на третье – компот из вишен. Пока варился суп, я решила полистать между делом старые журналы «Вокруг света», сложенные в углу для растопки. В одном из них была помещена фотография молодого индейца. Разглядывая тонкие мужественные черты его лица, я представила себе, как мы с ним несёмся на горячих скакунах по прерии. Вот в руках у меня появилось лассо, которое, взвившись в воздух, заарканило шею дикого мустанга. К сожалению, сцена его укрощения была прервана кипящей кастрюлей с супом, настойчиво потребовавшей моего внимания. Вареники с сыром уже тоже были готовы и я унесла обе кастрюли в дом, чтобы Женька мог поесть, когда вернётся. После чего, пока доваривался компот, собрала всю грязную одежду, в том числе, и дядькину не первой свежести рубашку, и принялась за стирку. Выстиранные вещи я повесила сушиться во дворе, а нижнее бельё – на верёвке в кухне, закрыв снаружи дверь на замок. Ведь здесь то и дело шастали дядькины приятели, да и Димка жил под боком.

Так как во время стирки я использовала всю воду, пришлось идти за ней к единственной на всю деревню колонке. Было уже около полудня, солнце жарило изо всех сил и улица словно вымерла. Белая пенистая струя под большим напором быстро наполнила оба ведра, но едва я взялась за дужки, как кто-то сказал мне прямо в левое ухо:

– Давай помогу!

Вздрогнув, я обернулась: на меня, улыбаясь, смотрел Вадим, возникший словно из-под земли. Не дожидаясь моего ответа, он поднял вёдра и решительно зашагал к нашему дому. В этот момент на соседней крыше, как по волшебству, появился Димка, проводивший нас подозрительным взглядом. Но Синеглазый, словно не заметив его, явно вознамерился зайти вместе с вёдрами ко мне во двор. Чтобы не допустить этого, я перед самыми воротами забежала вперёд и поспешно сказала: