Есаул подошёл к Волкову. Нагнулся, посмотрел ему в лицо и сказал тихо:

– Это жизнь, Саша, будь крепким.

Паренёк кивнул головой, глаза его наполнились слезами. Опустив голову, он сказал еле слышно:

– Спасибо вам, Евгений Иванович.

Есаул положил руку на его плечо ободряюще и отошёл к Радовичу.

– Прощайте, Станислав Казимирович! Рад был нашему знакомству. Надеюсь, память о трагическом случае не будет единственным воспоминанием о вашем пребывании здесь.

Ротмистр понимающе кивнул головой и крепко пожал ему руку.

Словоохотливый Корф, взяв под руку есаула, отвёл его в сторону. И стал напутственно, будто бы и не он отъезжает, терпеливого Евгения Ивановича загружать всякого рода наставлениями, пожеланиями: беречь себя, держать ухо востро и прочее. Когда есаул стал нетерпеливо переступать ногами, Корф, заметив это, сказал по уму и коротко:

– Смена вам – через месяц. Из порта. Вы поезжайте туда же. На ваш счёт есть кое-какие соображения.

Когда Корф протянул ладонь для рукопожатия, есаул извлёк из кармана толстенный пакет, положил его в руку Корфа и, явно смущаясь, пряча глаза, попросил:

– Прошу вас, Исидор Игнатьевич…

– Понял, понял всё, Евгений Иванович, – сказал Корф, улыбнувшись доверительно, и подкинул на ладони пакет. Сказал по-доброму: – Ого! Прямо Дюма-старший! – и кинулся обниматься.

– Евгений Иванович! – стукнув костяшками пальцев, просунул голову в приоткрытую дверь вежливый Ерофеич.

– Чего тебе? – оторвал голову от бумаг есаул.

Ерофеич вытянул вперёд руку с зажатым в пальцах небольшим предметом.

– Давай сюда! – прищурился, разглядывая, есаул. – Что это?

– Да это, как его, фотокарточка, – приблизился Ерофеич.

– Однако! – протянул изумлённо есаул. – И откуда ж она у тебя?

– Так это ж от ротмистра. Раздевали его тогда, после этого… Вот она, знать, выпала – и под кровать. Её сегодня и нашли.

Зорич внимательно разглядывал кусочек картона. Ерофеич помедлил с минуту, выжидая.

– Разрешите идтить, ваше благородие?

Есаул махнул рукой молча. Обычное групповое фото. Две девушки на диване. Сзади – трое парней. Один в форменной тужурке технического училища. Двое в куртках и рубашках апаш. За ними – стена в цветочек. И фикус в бочке. Ничего особенного. Евгений Иванович пожал плечами и положил было снимок на стол, но передумал…

Он встал и подошёл к окну.

– Боже мой! – вырвалось у него. – Да это же Аня!

А Радович? Конечно же, вот и он! Без бороды, но форма носа, глаза, копна волос. Здесь он моложе, но это точно он. Зорич повернул фото, прочёл: «С. П. Брюс В.» Есаул вернулся к столу, сел. Положил фото перед собой и, скрестив руки за головой, откинулся на спинку стула, закрыв глаза.

Очередная оттепель в конце зимы – днём капает с крыш. Кое-где появились мелкие лужи, но всё вокруг серо и уныло. Временами сыплет мокрый снег. Сосульки к вечеру перестают капать. Замерзают лужи. А потом всё скрывает снег, который всё идёт и идёт. Его становится всё больше и больше. Ели теряют свою тяжеловесную красоту, свою привычную глазу форму. Нижние лапы вдавлены в снег. На верхних столько снега, что не видна даже зелень хвои. А еловый лес издалека напоминает собой скопище снежных бугров, наваленных друг на друга, которых становится всё меньше и меньше, чем ближе к горизонту. «А сегодня и его нет», – безрадостно думает есаул, глядя в окно. Всё затянуто серой хмарью.

Зорич зевнул. «Нет! Надо встряхнуться! Нельзя поддаваться настроению! Если завтра перестанет идти снег, надо сходить в лес. Может, завалим кабанчика».

Подошёл к стене. Снял было бельгийский «Баярд», но передумал и отошёл. Сел за стол и задумался: «Так кто же он, этот Радович? Друг Ани? Родственник? Фотоснимку немало лет, они на нём совсем юные. А Аня совсем не изменилась. Да и Радович. Только вот борода. Знает ли он о наших отношениях с Аннушкой? Не я ли причина его появления здесь? Держался он совершенно естественно. Если бы не это фото… Придётся немного подождать. Всё будет ясно через какие-то пару месяцев».

А снег не переставая шёл. И выдохся только к утру следующего дня. И всё поменялось разом. Да ещё как! На голубом яркое, в полнеба, солнце. Около домов запрыгали, засуетились синички. Чуть дальше к лесу на рябинах появились красногрудые и серые снегири.

Лес оживал. Лыжню пересекали натоптанные зайцами дорожки. Под лыжами тихонько поскрипывает снег. За Фролом на длинной верёвке тянулись лёгкие санки.

Присутствие людей не отпугнуло зверей. Казаки не добывали мясо впрок. «Пусть бегает», – шутили они. Здесь, в радиусе ста вёрст, было полно дичи. И коз, и кабанов, несколько пар лосей. Видели медведя. Но стрелять не стали. Зайцы постоянно по ночам забегали в гости за остатками казачьих трапез, выброшенными на снег.

Буян, проваливаясь в снег, забегал вперёд, но далеко не отходил. За зиму он сильно подрос. Обзавёлся густым загривком. Хвост загнул кольцом. Всегда игривый, он и выражение морды, непонятно отчего, имел какое-то насмешливое. Может, от привычки держать голову набок, как бы прислушиваясь.

– Фрол Иванович, – обернулся есаул, – к болоту подойдём слева, на ветер. Ты постоишь вон у той сосны. Вниз не спускайся и придержи Буяна.

Сказал и, стараясь не шуметь, медленно пошёл к болоту. От не замерзающего зимой болота слабый ветерок донёс запах тухлого яйца и какой-то гнили. Над перемешанной со снегом грязью видны кое-где незатоптанные камышины. Болото начиналось кое-как покрытыми снегом тёмными кочками. То ли это кучки грязи, то ли спины свиней. Надо подойти ближе, решил Евгений Иванович. Ещё с десяток шагов – и тишина взорвалась вдруг адским шумом. Поднятое страхом стадо с визгом и хрюканьем, давя друг друга, взметнув снег, кинулось во все стороны. На есаула, не разбирая дороги, весь дымящийся грязью, с поднятой щетиной нёсся кабан. Первый выстрел не остановил его. Он лишь как бы присел и замедлил бег. Есаул коротко вздохнул, выждал паузу и потянул курок второго ствола. Кабан тяжело рухнул в снег, пропахав борозду длиной в сажень, так велика была его скорость. И завалился на бок. Первым подбежал Буян. Поджав хвост, обошёл кабана, подняв загривок и принюхиваясь. Кабан дёрнул в судороге задними ногами, шумно вздохнул и затих.

– Буян! – закричал подошедший Фрол. – Взять его! Ату!

Буян покосился на него, как бы говоря: «Сам и бери!» – и отошёл в сторону.

– Нет! Ты посмотри на него! Ведь не боится! Ну и борзой! Что ж из тебя дальше-то будет?!

А Буян обошёл кабана вокруг, пристроился сбоку и, подняв ногу, сделал своё привычное собачье дело.

Лицо Фрола надулось, покраснело, глаза вылезли из орбит. И он, повалившись на спину, захохотал, давясь и захлёбываясь, вытирая слёзы кулаком. А Буян подошёл, сел на задние лапы, не мигая, смотрел на Фрола, словно спрашивая, что это с ним. Посмеялся и есаул. Перенесённый стресс требовал выхода.

Уложили кабана на санки. Фрол крепко обвязал его верёвкой, пристроив сверху карабин и ружьё. И потащили груз в гору. Короткие, но широкие лыжи с обитыми лосиной шкурой полозьями, коротким мехом наружу, не давали лыжам проскальзывать вниз, обратно. Поднялись наверх и по проторённой лыжне двинулись к дому. Буян бежал впереди, рыская по сторонам и оглядываясь. Вышли на поляну, остановились передохнуть. И тут пронзительно и зло залаял Буян. Впереди на лыжне стоял громадный волк. Пока Фрол освобождал от верёвок свой карабин, волк развернулся и, не торопясь, скрылся за деревьями.

– Что за чёрт?! – передёргивая затвор, удивился Фрол. – Он што, людей не видел никогда и не боится?!

Не успел Евгений Иванович, набрав воздуха, вступить в дискуссию, как оба с удивлением увидели: по лыжне навстречу им неторопливо вышагивает какой-то человек. А подойдя ближе, молча дал казакам возможность рассмотреть себя. Также молча, прижавшись к его ноге, встал и волк. «Промысловик, – сразу же решил Зорич. – Явно не с лесозаготовок. Уж больно всё сидит на нём ладно, пригнано».